– Ты уверена, что она не увлекается колдовством, или поклонением дьяволу, или чем-то в этом роде?

– Ной, не говори глупостей, пожалуйста! Она милая девочка, просто одевается немного непривычно. Это не делает ее панком. На самом деле она, должно быть, одаренная ученица, раз получила полную стипендию в колледже Святого Матфея. И вообще, она через многое прошла: переезжала с места на место, каждые полгода меняла школу, а теперь еще и мать потеряла. Если она немного капризничает с точки зрения внешнего вида, вряд ли ее можно винить. Ребенок самовыражается, не более того. Честно говоря, Ной, ты не был таким чопорным, когда мы познакомились. Я помню, в каких кожаных брюках ты щеголял…

– Да-да, хорошо. Но не могла бы ты по крайней мере сводить ее на Ньюбери-стрит и купить ей что-то…

– Если ты думаешь, что я собираюсь указывать этой девушке, как ей одеваться, то ты явно не в своем уме…

– Это было всего лишь предложение. Ладно, пойду поработаю с документами.

Я услышала скрип стула по полу, и по коридору застучали шаги, когда Ной направился в свой кабинет. Как только за ним закрылась дверь, я придала лицу бесстрастное выражение и прошла на кухню.

– Доброе утро, Карен.

– Вот и ты! Я раздумывала, стоит ли пойти проверить у тебя пульс, – ответила она, когда я прошаркала к столу.

– Прости. Наверное, я действительно устала.

– Не извиняйся! Я помню времена, когда сама могла так долго спать, и скучаю по ним. Теперь же не могу заставить себя сомкнуть глаз после восьми утра, как бы мне этого ни хотелось. Моя нечистая совесть всегда вытаскивает меня из постели. – Карен устремилась к шкафчикам, но вдруг остановилась. Она обернулась и окинула меня критическим взглядом. – Между нами все в порядке? Мы с тобой на одной волне?

Я на мгновение встретилась с ней глазами. Меня подмывало сказать «нет», но я сдержалась. Я больше не злилась на нее, по правде говоря. Она всего лишь высказала предположение, которое сделали все остальные, включая полицию. Все, кроме меня.

– Да, между нами все в порядке.

– Хорошо. – Карен открыла шкафчик и смущенно осмотрела его содержимое. – Похоже, на завтрак я могу тебе предложить хлопья «Лаки Чармс» или «Олл-Бран»^[16].

Я не смогла удержаться от смеха.

– И кто у вас питается «Лаки Чармс»?

– Ну, может, я и не могу спать как подросток, но запросто сочетаю нездоровую пищу с самыми вкусными хлопьями, – призналась Карен.

– А как же те, что с отрубями?

– Ной пытается меня перевоспитать. Тщетно, но я все равно позволяю ему попробовать. Хочешь, чтобы тебя тоже перевоспитали? – Она помахала передо мной лаконичной коробкой в шутливом искушении.

– От «Лаки Чармс» не откажусь. Я готова съесть все что угодно, если к этому прилагается кофе.

– Вкусный и крепкий, – пообещала Карен.

Когда я села за стол, в голове возник вопрос, который мучил меня еще ночью: собираются ли меня познакомить с моим дедушкой? Я не ожидала увидеть его прошлым вечером по приезде, решив, что в столь поздний час он уже спит. Но теперь, когда наступило утро, мое любопытство снова пробудилось. Насколько я помнила, Карен даже не показала мне его комнату.

– А где мой дедушка?

– Что? – Карен быстро подняла глаза, отрываясь от газеты «Уолл-стрит джорнал».

– Я думала, он живет с вами. Мама всегда говорила, что он с вами в Бостоне.

– О, – Карен отложила газету и посмотрела на меня поверх очков для чтения. – Думаю, ты неправильно поняла. Твой дедушка не живет с нами в одном доме. Он находится в стационарном медицинском учреждении за пределами города. Что рассказывала тебе мама о… состоянии здоровья твоего дедушки?

– На самом деле не так уж и много. В детстве я расспрашивала ее о нашей семье, прежде чем поняла, что она не любит об этом говорить. Она сказала, что у него деменция и он ничего не помнит, потому и не возила меня к нему, когда я просила.

Карен просто кивнула. Я почувствовала легкий укол вины, когда поняла, что и ей, должно быть, тяжело говорить об этом. Тем не менее это не помешало мне продолжить разговор о деде.

– И часто вы с ним видитесь? – спросила я, возвращая пустую миску в раковину.

– Конечно, я навещаю его так часто, как только могу, хотя нетрудно догадаться, что этого явно недостаточно, ведь работа у меня сумасшедшая. Как дочери мне бы хотелось стать лучше. Но, как верно заметила твоя мама, у него помутился рассудок; он даже не может вспомнить, кто я такая, поэтому я стараюсь не корить себя.

– Он где-то поблизости?

– Да, относительно. В Винчестере, примерно в получасе езды отсюда. – Она помолчала, а затем добавила: – Он был хорошим человеком. Любил своих девочек, и я уверена, что тебя тоже полюбил бы. Мне жаль, что ты так и не узнала его.

Внезапный переход на прошедшее время немного расстроил меня, но я все равно продолжила:

– Можно мне… я имею в виду, если ты не против, может, отвезешь меня к нему?

– Джесс, я правда не думаю, что это хорошая идея.

– Послушай, если ты слишком занята, я могу просто вызвать такси или…

– Нет, дело не в этом! – отрезала Карен. – Дело не в том, насколько я занята! Просто видеть кого-то в таком состоянии – это очень тяжелое эмоциональное переживание. – Она невольно содрогнулась. – Я не вправе подвергать тебя такому испытанию сразу после того, что случилось с твоей мамой… В общем, не думаю, что время подходящее.

– Послушай, прости, если я тебя расстроила, но тебе не кажется, что это мое решение? Он мой дедушка, а я никогда с ним не встречалась. Я имею полное право…

– Ты меня не расстроила, – сказала Карен. – Я просто не была готова… Давай ты сначала обустроишься здесь, потом отправим тебя в колледж и все такое, хорошо? Мы можем поговорить об этом снова, когда ты приедешь на рождественские каникулы.

Я пожала плечами, решив пока оставить все как есть. Впрочем, Карен солгала. Она расстроилась, я это видела. Ее прежде спокойное лицо раскраснелось от волнения, и она явно не могла снова сосредоточиться на газете.

Удрученная, я вернулась в комнату, чтобы распаковать вещи, и решила сама придумать, как повидаться с дедушкой.

Как оказалось, в этом не было необходимости. Позже в тот же день Карен появилась в дверях моей спальни и сообщила, что отвезет меня к деду ближе к концу недели, если я все еще хочу поехать. Я сразу согласилась, хотя и удивилась предложению. Думаю, она чувствовала себя виноватой из-за своей первоначальной реакции на мою просьбу. Однако когда наступила пятница, день нашего визита, не осталось никаких сомнений: она очень сильно переживает.

Я заметила это, как только спустилась по лестнице утром. Обычно жизнерадостное, приветствие Карен прозвучало приглушенно, как будто она плакала. Когда она повернулась, чтобы передать мне миску с хлопьями, мои подозрения подтвердились. Даже неизменно безупречный макияж не мог полностью скрыть красные припухлости под глазами и на кончике носа. От этого зрелища меня сразу окатило волной вины, и я почувствовала себя настоящим дерьмом из-за того, что затеяла все это.

– Мы отправимся в путь сразу после завтрака, – сказала Карен, храбро пытаясь сохранить свой обычный беззаботный тон.

– Карен, ты в порядке?

– Все хорошо, Джесс, даже отлично. Просто немного простудилась, вот и все. Или, может, аллергия, не знаю. – Она беспечно пожала плечами. – Не хочешь сделать остановку и выпить кофе по дороге? Думаю, мне нужно немного подкрепиться.

– Конечно. – Я уловила намек и быстро приняла решение.

Если она хотела объяснить мне, почему расстроена, – что ж, здорово. Если нет – это ее дело. Впрочем, мне казалось, что я могла бы ее понять. Она не потеряла своего отца физически, как я потеряла мать, но все равно лишилась его. Я догадывалась, что в некотором смысле это, возможно, даже хуже, чем если бы он действительно умер.

Я ждала в машине, пока Карен сбегала в «Старбакс» и вернулась через несколько минут с парой пенистых латте. Выезжая из города по шоссе в более тихие северные пригороды, мы молча пили кофе. Карен слушала ток-шоу по радио, проявляя повышенный интерес к политике. Не могу сказать, что я терпимо относилась к правым настроениям, но ханжеский голос ведущего странным образом гармонировал с ровным гулом двигателя автомобиля и как будто убаюкивал. Когда мы съехали с федеральной автострады на тихую обсаженную деревьями улицу, Карен заговорила:

– Просто помни, Джесс, он почти лишен рассудка. Иногда он узнает меня, но нечасто. И, естественно, не узнает и тебя, потому что вы никогда не встречались. Я, конечно, рассказывала ему о тебе, но не думаю, что он что-либо помнит. И порой… – Тут она сделала паузу, словно тщательно подбирая нужные слова. – Порой он несет совершенную бессмыслицу. В общем, делай скидку на то, что он не в своем уме.

Я с трудом сглотнула; нервозность Карен постепенно передавалась и мне.

Мы повернули и оказались перед белым викторианским зданием с отделкой в виде имбирных пряников и деревянной табличкой на воротах, гласившей: «Винчестерский дом престарелых». Снаружи дом окружала широкая веранда, уставленная пустыми креслами-качалками. От одного взгляда на эти заброшенные кресла мне пришлось бороться с внезапным и пугающим желанием расплакаться.

* * *

Дом, очевидно, когда-то был частным, и его переоборудовали для нового назначения. В его облике отчетливо ощущался стиль начала XX века, но последующие реновации бросались в глаза. Характерная современность поднимала свою уродливую голову, резко контрастируя с аутентичностью; стеклопакеты безучастно смотрели из высоких оконных рам, а кондиционеры усеивали стены безобразными наростами. Усиленные металлические поручни и пандусы для инвалидов добавляли последний штрих к картине глумления над стариной.

Внутри, в вестибюле с высоким потолком располагалось что-то вроде стойки администратора, за которой сидела медсестра.

– Доброе утро, миссис Хант. На этой неделе вы приехали с утра пораньше.

Она пододвинула к Карен планшет-блокнот, и та, явно зная правила, расписалась в нем.

– Да, я привезла племянницу из Нью-Йорка, чтобы она повидалась с дедушкой. – Карен склонила голову в мою сторону.

– О, как мило! Что ж, я уверена, он будет очень рад видеть вас обеих. Давайте я проверю расписание и посмотрю, в палате ли он. – Медсестра лучезарно улыбнулась и повернулась к нам спиной, чтобы позвонить по телефону.

Пока мы ждали, я осмотрелась. За дверью открывалась гостиная с камином. Солнечный свет струился сквозь белые кружевные занавески. Несколько столиков и кресел были расставлены по всей комнате в уютной, располагающей к отдыху обстановке. В гостиной было так тихо и неподвижно, что поначалу она показалась необитаемой. Однако когда я медленно обвела ее взглядом, стало понятно, что это не так.

В комнате тут и там расположились пятеро постояльцев, все совершенно недвижимые. Древняя сморщенная старушка в голубой флисовой ночной рубашке сидела в инвалидном кресле у окна, вероятно, чтобы любоваться видом, хотя выглядело все так, будто она вообще не подозревает о существовании какого-либо внешнего мира. Два старика сгорбились над шахматной доской; чья была очередь ходить, оставалось только гадать, потому что оба озадаченно смотрели на доску, как будто не уверенные в ее предназначении или отношении к ним. Над спинкой розового дивана виднелись две седые головы на костлявых плечах, обращенные к беззвучному телевизору, где внизу экрана мигали субтитры… Нет, я не ошиблась в своем первом впечатлении: комната была пуста. Боже, умоляю, сделай так, чтобы кто-нибудь пристрелил меня, пока я не состарилась настолько.

– Джесс? Теперь мы можем подняться. Медсестра сказала, что папа в своей комнате. – Карен указала на лестницу, ведущую из холла.

Я последовала за ней наверх.