Рутгер Брегман: Homo Bonus. Обнадеживающая история человечества

Rutger Bregman

Humankind

Copyright © 2019 by Rutger Bregman

Russian Edition Copyright © Sindbad Publishers Ltd., 2024

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2024

* * *

Моим родителям

Тогда человек станет лучше, когда вы покажете ему, каков он есть.

А. П. Чехов (1860–1904)

Пролог

Накануне Второй мировой войны генералы британской армии ощущали надвигающуюся угрозу. Лондон был в опасности – по словам Уинстона Черчилля, город представлял собой «самый лакомый в мире кусочек, словно породистую жирную корову привязали в лесу, как приманку для хищников»^[1].

В роли хищников выступали Адольф Гитлер и его военная машина. Если бы ужас перед бомбежками сломил дух британцев, это означало бы гибель нации. Один британский генерал пророчил: «Транспорт остановится, бездомные будут молить о помощи, город погрузится в хаос»^[2]. Считалось, что погибнут миллионы лондонцев, а армия не сможет дать отпор врагу, так как будет занята усмирением обезумевших толп. Черчилль полагал, что Лондон покинут как минимум три-четыре миллиона жителей.

Чтобы получить представление о кошмаре, который должен был обрушиться на Лондон, достаточно было прочитать «Психологию масс» француза Гюстава Лебона – одного из выдающихся умов своего времени. Гитлер изучил эту книгу от корки до корки. Как и Муссолини, и Сталин, и Черчилль, и Рузвельт.

В своей работе Лебон подробно исследует реакцию людей на кризис. В подобной ситуации, по его словам, «человек практически мгновенно скатывается по лестнице цивилизации на несколько ступеней»^[3]. Начинаются паника и всплеск насилия, проявляется истинная натура человека.

19 октября 1939 года Гитлер изложил своим генералам план наступления. «В нужный момент мы сможем продемонстрировать британцам беспощадную мощь наших военно-воздушных сил и сломим их сопротивление»^[4].

В Великобритании понимали, что время поджимает. Поразмыслив, власти отвергли план срочно оборудовать сеть подземных убежищ – исключительно из тех соображений, что парализованные страхом лондонцы откажутся выходить на поверхность. На окраинах Лондона спешно развернули несколько полевых психиатрических больниц, готовых принять первых жертв войны.

И вот началось.

7 сентября 1940 года 348 немецких бомбардировщиков пересекли Ла-Манш. Стояла хорошая погода, на улицах было полно народу. В 16:43 завыли первые сирены, и люди дружно подняли глаза к небу.

Этот сентябрьский день войдет в историю как Черная суббота, а последовавшие затем события станут известны как «Блиц». За девять месяцев на один только Лондон немцы сбросят больше 80 тысяч бомб, которые сотрут с лица земли целые кварталы. Порядка миллиона зданий в британской столице будут повреждены или полностью разрушены. Погибнет больше 40 тысяч человек.

Как же на все это реагировали британцы? Что происходило в стране, которую бомбили на протяжении долгих месяцев? Люди впали в истерику? Стали вести себя как варвары?

Давайте начнем с показаний свидетеля – психиатра из Канады.

В октябре 1940 года доктор Джон Маккерди ехал через юго-восточную часть Лондона в один из бедных кварталов, особенно сильно пострадавших от бомбежек. Все, что осталось от района, – воронки да полуобвалившиеся стены. Именно так могло выглядеть средоточие ада в отдельно взятом городе.

Так что же увидел доктор Маккерди спустя минуту после воздушной тревоги? «По тротуарам все так же носились дети, покупатели торговались с продавцами, полицейский лениво регулировал поток машин, катили велосипедисты, бросая вызов смерти и правилам дорожного движения. Насколько я заметил, на небо никто даже не взглянул»^[5].

Если и есть что-то общее во всех рассказах о «Блице», так это описание странной безмятежности, царившей в эти месяцы в Лондоне. Американского журналиста удивила английская супружеская пара, которая, не обращая внимания на дребезжащие окна, спокойно пила чай.

– Разве вы не боитесь? – спросил он.

– О нет. Какой в этом толк?^[6] – услышал он в ответ.

Гитлер явно забыл принять в расчет своеобразный характер британцев. Стойкость. Специфический юмор. Взять хотя бы вывески магазинов: «МЫ ЕЩЕ БОЛЕЕ ОТКРЫТЫ, ЧЕМ ОБЫЧНО», или рекламу паба: «ОКНА У НАС ВЫБИТЫ, НО ДУХ НАШ КРЕПОК. КАК И ВЫПИВКА. ЗАХОДИТЕ И ПРОБУЙТЕ»^[7].

В целом британцы относились к налетам как к опозданию поезда – раздражает, конечно, но в принципе терпимо. К слову, железные дороги во время «Блица» не прекращали работу, а внутренняя экономика практически не пострадала. Куда более ощутимый удар британской военной машине нанес в апреле 1941 года нерабочий понедельник Светлой седмицы^[8].

Спустя всего несколько недель после начала бомбежек сообщения о них воспринимались примерно как прогноз погоды: «К вечеру возможны воздушные налеты»^[9]. Очевидец из Америки отмечал, что «англичанам все это так быстро наскучило, что теперь при звуках тревоги никто особенно и не прячется»^[10].

Ну а как же моральный урон? Как насчет миллионов несчастных с тяжелыми психологическими травмами, о появлении которых предупреждали эксперты? Как ни странно, их тоже не наблюдалось. Разумеется, люди горевали, и злились, и оплакивали близких, отнятых войной. Но психиатрические лечебницы пустовали. Более того, душевное здоровье населения в целом было лучше, чем до войны. Алкоголизм пошел на убыль, стало меньше случаев суицида. После войны многие англичане с ностальгией вспоминали дни «Блица», когда все помогали друг другу и никого не волновало, за какую партию ты голосуешь и сколько у тебя денег^[11].

«“Блиц” во многом лишь укрепил дух британцев, – писал позднее историк. – Гитлеру пришлось лишиться иллюзий»^[12].

Теории прославленного психолога Гюстава Лебона не только не выдержали проверки реальностью, но и оказались максимально от нее далеки. Кризис обнажил в людях не худшие, а лучшие черты. Если уж на то пошло, англичане поднялись по «лестнице цивилизации» на несколько ступенек. «Не устаю поражаться отваге, доброте и чувству юмора простых людей в условиях, напоминающих ночной кошмар», – записала в своем дневнике американская журналистка^[13].

Столь неожиданная реакция общества вызвала дискуссию о выборе стратегии Британии в ответ на авианалеты. Королевские ВВС готовились подвергнуть территорию противника ответным бомбардировкам – вопрос заключался лишь в том, как добиться их наибольшей эффективности.

Поразительно, но, несмотря на наглядные доказательства обратного, военные по-прежнему были уверены, что моральный дух вражеской нации можно подорвать с помощью бомб. Да, на англичанах это не сработало, но ведь они же особенные. Никакой другой народ не сравнится с ними в хладнокровии и стойкости, и уж точно не немцы: им определенно не хватит «силы духа, чтобы перенести хотя бы четверть испытаний, выпавших на долю англичан»^[14].

Этой точки зрения придерживался и близкий друг Черчилля Фредерик Линдеманн, он же лорд Червелл. Судя по одной из сохранившихся фотографий, Линдеманн был высоким мужчиной, который ходил с тростью, носил шляпу-котелок и отличался невозмутимостью^[15]. Во время ожесточенного спора вокруг стратегии воздушной войны Линдеманн твердо стоял на своем: бомбардировки работают. Как и Гюстав Лебон, он придерживался невысокого мнения об обычных людях, считая их трусливыми и легко поддающимися панике.

Для подтверждения своей идеи Линдеманн направил бригаду психиатров в Бирмингем и Халл – два города, наиболее пострадавшие от немецких авианалетов. Медики опросили сотни мужчин, женщин и детей, лишившихся в результате «Блица» домов. Они собирали самую разную информацию, вплоть до выяснения «количества выпитых пинт и купленных таблеток аспирина»^[16].

Спустя несколько месяцев психиатры отчитались перед Линдеманном. Вывод из своего исследования они поместили на титульную страницу, напечатав его крупным шрифтом:

НИКАКИХ ПРИЗНАКОВ СНИЖЕНИЯ МОРАЛЬНОГО ДУХА^[17].

Как же на это однозначное заключение отреагировал Фредерик Линдеманн? Он его проигнорировал. К тому моменту он уже решил, что бомбежки – выигрышная стратегия, и никакие факты не заставили бы его изменить свое мнение.

Поэтому в записке, которую он направил Черчиллю, говорилось следующее:

Исследование показало, что разрушение жилища крайне опасно для морального духа индивида. Люди переживают это сильнее, чем потерю друзей и даже родственников. В Халле, где разрушена всего одна десятая часть домов, царит напряженная атмосфера. Исходя из вышеизложенного, мы можем нанести массированный удар по 58 ключевым немецким городам, что, без сомнения, сломит дух немецкого народа^[18].

Это положило конец дискуссии об эффективности бомбежек. Как позже заметил один историк, от всей этой истории «ощутимо пахло охотой на ведьм»^[19]. Порядочных ученых, выступавших против атак на гражданское население Германии, называли трусами и даже предателями.

Сторонники бомбардировок считали, что мало атаковать врага – его надо раздавить. По приказу Черчилля в небе над Германией разверзся настоящий ад. К окончанию авианалетов число погибших в десять раз превышало число жертв «Блица». Только за одну ночь в Дрездене погибло больше мужчин, женщин и детей, чем в Лондоне за всю войну. Больше половины немецких городов и деревень были разрушены. Страна превратилась в тлеющие руины.

При этом лишь малая часть ударов приходилась на стратегические объекты вроде заводов или мостов. Но Черчилль практически до последних месяцев был уверен, что самый верный способ выиграть войну – это сбрасывать бомбы на мирное население, чтобы подорвать моральный дух нации. В январе 1944 года того же мнения придерживалось руководство Королевских ВВС, направившее Черчиллю служебную записку следующего содержания: «Чем больше мы бомбим, тем сильнее эффект».

Премьер-министр подчеркнул эти слова своей знаменитой красной ручкой^[20].

Так произвели ли бомбардировки желаемый эффект?

Чтобы ответить на этот вопрос, давайте вновь обратимся к свидетельствам очевидца – на этот раз известного немецкого психиатра, доктора Фридриха Панзе. В период с мая по июль 1945 года он опросил почти сотню немцев, лишившихся из-за авианалетов крыши над головой. «После бомбардировки я почувствовал прилив энергии и закурил сигару», – ответил один из респондентов. Другой сказал, что общее настроение после бомбардировки напоминало «эйфорию, словно мы уже выиграли войну»^[21].