Уже было далеко за полдень, и я только теперь понял, что все вокруг – даже воздух – заметно отличалось от того, что я чувствовал и наблюдал еще сегодня утром. Вслед за охватившей меня радостью внезапно навалилась усталость. Мы провели в дороге больше шести часов. Теперь мы стояли на трассе в глухой деревеньке, в единственном месте в округе, где ходит транспорт. А нам еще предстоял путь длиной в несколько километров до родной деревни, которая была спрятана глубоко в лесах. Я всегда хвастливо рассказывал своим одноклассникам, что и в наши просвещенные советские времена существуют глухие уголки прямо тут, в Ленинградской области, до которых просто так не добраться. Места, в которых нет ни автобусных остановок, ни проезжающих мимо машин, ни даже дорог. Места, в которых, собственно, почти ничего нет, кроме лесов, болот и одного-единственного телефона на всю деревню. Но сейчас я лишь в очередной раз пожалел, что к этим местам нет более простого пути.

Мы долго шли вдоль полей, по лесным тропинкам, обходя водоемы, чтобы вновь вернуться на поля. Нам встречались деревья, чья листва была окрашена в самые разные цвета, и мне это нравилось, хотя все эти яркие осенние оттенки были для меня несколько непривычны – я редко бывал в деревне глубокой осенью. Все словно напоминало о том, что лето ушло, а с ним и мои друзья. Этого больше не будет. Вот бы они были в деревне, ну или хотя бы приехали на выходные. Все вокруг напоминало о них. Каждая лесная тропинка, каждый ручеек и мостик. Со всяким местом была связана своя история. Вот здесь кто-то падал с велика, вон в тех полях мы играли в казаки-разбойники, а на этом мостике запускали самодельные лодочки и кораблики.

Вскоре мы подошли к старому висячему мосту через реку. Он висел на стальных тросах, подвязанных к бетонным конструкциям на крутых берегах, чтобы по весне до него не доставали прибывающая вода и льдины. Его высота летом, когда уровень воды в реке заметно падал, была более десяти метров. Приличная высота для моста, раскачивающегося на ветру, в котором еще и не хватало досок. Этот мост почему-то называли лавой. Многие, кто приезжал в нашу деревню в гости, испытывали при виде лавы неподдельный ужас и едва не поворачивали назад. Хотя мы в детстве катались там на велосипедах, что, разумеется, делалось не от большого ума, но все же никто ни разу не пострадал. Помнится, главным правилом было проехать как можно быстрее и не останавливаться, пока ветер не начнет кренить лаву в сторону. На моей памяти все успевали это сделать, не попав ни в одну из дыр и удачно рассчитав паузы между порывами ветра.

Перейдя через лаву, мы оказались на берегу, с которого уже виднелась наша деревня. Я понемногу стал отходить от воспоминаний о друзьях и наших приключениях и задумываться о том, что сейчас будет. Раньше, когда мы приходили домой, нас всегда выбегала встречать бабушка, она целовала и обнимала нас со слезами радости на глазах. Я помню, обычно она сначала смотрела в окошко, прищуривалась, приглядывалась, и только потом, когда понимала, что это мы, выскакивала нам навстречу, стуча дверьми в коридоре, и на крыльце было уже слышно ее «золотиночки мои приехали». Теперь она нас не встретит. Она жива? Мы прямо сейчас пойдем ее искать? Интересно, а в каком состоянии сейчас мои тети – Таня и Вера? Они плачут от бессилия или полны решимости вести поиски до конца? По пути нам встречались дальние родственники и знакомые. Все они здоровались и смотрели нам вслед с любопытством, видимо, разрываясь от желания обсудить последние новости о пропаже нашей бабушки.

Вскоре за поворотом показалась и наша изба. Я ненароком вспомнил свой сон, в котором вся деревня шла колонной как раз по этой дороге с лужами, по которой сейчас шел я. Как они проходили мимо меня, как моя собственная мать меня не замечала. Казалось, это было очень давно. Словно этот сон мне снился пару дней назад, или даже больше, но никак не сегодня ночью. Мы подошли к дому, я отворил калитку и увидел в окне свою тетю, которая улыбалась мне самой теплой улыбкой, – так умела делать только она.

Знакомый радостный топот в коридоре: нас выбежали встречать. Сначала появилась моя родная тетя Таня и начала крепко меня обнимать, совсем как бабушка, после чего она кинулась к матери, и обе они залились слезами в объятиях друг друга. Следом выскочила и тетя Вера, которая обняла меня и сразу же начала расспрашивать, как мы доехали. Тут на крыльцо вышел близкий друг нашей семьи дядя Сережа. Из глубины двора я услышал лай нашего пса Тимы. Дядя Сережа был другом детства моей матери, его дом был недалеко от нашего, а наши семьи были в тесной дружбе с незапамятных времен. Он сразу же протянул мне руку и крепко пожал мою. На его лице почти всегда сияла улыбка, и он не мог удержаться от какой-нибудь шуточки или веселого словца даже в такие моменты. За это его, собственно, и любили и всегда ожидали услышать от него что-то хорошее и ободряющее. И пока он подшучивал над моим первым пушком под носом, который обещал когда-то превратиться в настоящие усы, Таня позвала нас всех в дом. Привычно скрипнула дверь на крыльце, а за ней заскрипели и ступени. Этот звук был для меня приятнее всего на свете. Он словно говорил, что теперь я могу расслабиться и не вспоминать Ленинград. Все позади, теперь нужно, обязательно нужно расслабиться. Глубоко вдыхать свежий воздух, смотреть на солнце, наблюдать за птичками в огороде. Слушать скрип ступеней крыльца, где я часто вечерами сидел с друзьями. Эта осенняя сырость древесины, этот знакомый запах, все эти сапоги и веники здесь, на крыльце – неужели я все-таки дома? Все это невероятно грело мне душу, но мне все еще не удавалось до конца осознать, что бабушки нет рядом с нами. В темном коридоре мы добрались до тяжелой и массивной двери в избу. Когда я ступил через порог, то обнаружил, что у нас в доме есть еще гости. За накрытым обеденным столом сидела баба Зоя, пожилая мать дяди Сережи, и старушка баба Нина, тоже приходившаяся нам соседкой. Все они пили чай, и для нас уже накрыли на стол, чтобы накормить обедом с дороги. Пока мы раздевались и распаковывали продукты, привезенные с собой, разговоры велись на самые важные в тот момент темы: о том, как же так случилось, об утренних поисках, что не дали никакого результата, о дальнейших планах. Оказывается, за поиски принялась почти вся деревня. Мы узнали, что председатель Николай Васильевич теперь сам руководит поисками. По ночам поисками занимаются отряды из опытных охотников и лесников, а днем участвуют все желающие.

– Хорошо, что люди добрые есть, товарищи верные, вот ведь какой люд наш в деревне, все откликнулись, каждый чем может помогает.

– А ведь нам с Таней еще дров на зиму нужно, дочке сено хорошо хоть скидали, если бы не помогали – все пропало бы.

– Да, тут и не знаешь, чем заняться. Пока маму в лесу ищешь, и скотина подохнет вся, а потом и самим в лес можно зимой, волкам на съеденье!

– Да ну, брось ты, теть Таня, чего такое говоришь? Всегда все помогут, чужие люди, что ли, в деревне живут?

– А вот Юрке, гаду, звонили в Бор – и фиг! Уже из Ленинграда приехали, а он в Бору сидит, мама в беде такой, а он…

– Работает?

– Ага, работает. Стаканом он там с водкой работает!

Мама словно пропустила это мимо ушей и задала следующий вопрос:

– А Витенька? А он-то как?

– Хорошо, служит, летом-то уже домой.

– А сейчас не отпустили домой, раз дело такое?

– Да нет, куда там, отпустят разве, там у них часть строгая. Сказали, только на похороны если.

– Тьфу, не дай бог!

– Вот так и сказали.

– Скоты какие!

Услышанному я нисколько не удивился, что-то подобное я и представлял. Юра, мой дядя, веселый и общительный, уже отбывший несколько тюремных сроков за воровство, как всегда где-то пропадал. А Витьке, моему старшему двоюродному брату, не дали увольнительной. Ничего удивительного.

Самое интересное в разговоре началось потом, когда мы уже сидели за столом, отобедав, и не спеша пили чай. Меня снова стало клонить ко сну, под столом ко мне на колени забрался наш кот Василий и замурлыкал убаюкивающую песенку. Но услышанное так ошарашило меня, что навалившийся было сон испарился без следа.

Глава 3. Байки стариков

– Говорю же, к Воробьихе идти надобно, – сказала баба Нина, отхлебнув из блюдечка.

– Зачем это? – спросила Таня.

– Да низачем… Я вам уже который раз говорю: оно можно верить, а можно и нет. А хуже, коли ты даже не веришь… Хуже не будет. Что так по лесам ходить, что так по лесам ходить – да у Воробьихи помощи попросить.

– Да ну, теть Нин, – вставил дядя Сережа, – это вы перебарщиваете, в наш век в такие суеверия верить.

– А чего бы не верить?

– Мой дед всю молодость свою провел в войне с попами церковными, а потом и с фашистами – неужто ради того, чтобы его внук к гадалкам ходил?

– Ага, однако, когда Нюшеньку-то хоронили, твой дед первый предложил ее обратно выкопать да какого-нибудь попа сектантского найти, чтобы упокоил ее.

Это было как гром среди ясного неба. Все тут же замолчали. Даже дядя Сережа слегка оторопел, словно вспомнив что-то такое, о чем и думать не хотелось. Я старательно прикидывался незаинтересованным слушателем. Сидел затаившись, словно охотник в кустах, поджидающий добычу. Лишь бы не спугнуть. Лишь бы не спугнуть! Что это за история такая? Пусть расскажет, пусть! Баба Нина тем временем продолжала:

– Я постарше, я больше знаю и тебя, и твоего деда. А когда мы еще малехоньки были, помнишь, Зоя?

– А?

– Как дочка у Тирановых все пропадала в болотах? Когда они перебрались уж сюда.

– Ой, господи, помилуй!

– А вот они ж, когда у них доченька-то пропала, тоже ведь к ихним ходили, просили.

– К кому – ихним? – все же не смог удержаться я.

– Дак известно к кому… К осиновским же. Они ж там все колдовали да молились каким-то своим нечистым силам болотным, не помню, как их Колинько-то называл. Не то найды, не то нойды… По-нашему, колдуны злые, одним словом. Они ж только и знают, как попавших в руки к нечистым с болот вызволять обратно, на свет людской.

– Какие еще найды? – спросила тетя Вера, удивленно раскрыв глаза.

– Дак они ж нерусских будут, осиновские-то, не знаю, кто они – чухари, али кто – их Коленька так называл, они тут их… Когда с учеными тута… Могилы все какие-то древние копали.

– Какие еще могилы-то? Кто копал-то? – Таня отложила в сторону блюдце и с приоткрытым ртом начала ловить каждое слово бабы Нины.

– Да ученые ж какие-то там, с Ленинграду, не помнишь, шоли?

– Где? – спросила явно потерянная баба Зоя, которая обо всем этом если и помнила, то лишь смутно.

– Дак в Осиново же да по краям, в лесах, и на Либежгору же хотели тоже.

– Либежгору?

– Так ведь там уж никто не живет давно, в Осиново-то?

– Так не живет, а Воробьиха-то от ихних будет.

– Да неправда! Она же здеся родилася, она же Ванечке со старого бараку-то родней будет!

– Ага, а замуж-то она там выходила, в Осиново ведь. И жила там немало лет, а потом ужо сюда воротилася, одинехонька. Она единственная, кто ведь их ремесло еще знает хоть малеха. Больше ихних не осталось.

– Так, все! Хватит! – громогласно, но все так же с улыбкой произнес дядя Сережа. – А то так дело действительно до того дойдет, что вместо того чтобы бабу Шуру искать, мы начнем в церкви ходить и богов молить о помощи, хех, этого вот нам еще не хватало, колдунов да русалок.

Баба Зоя что-то пробубнила про себя и незаметно перекрестилась. Тетя Вера была сильно напугана, как и Таня, собственно. А я был в шоке и пытался все это осмыслить. Я помню, что в детстве нам всегда запрещали ходить в сторону заброшенной деревни, которую называли Осиново. Но это всегда связывали с тем, что она находится очень глубоко в болотах, там легко утонуть даже по пути, легко заблудиться и еще проще очутиться в лапах хищных зверей. Ходили туда только опытные охотники, да и то изредка.