Сангхак, который шел впереди, повернул голову в мою сторону:

– Место, где расположен наш лагерь, называется «Эва» – это означает «запад».

Сангхак широко взмахнул рукой. Его чисто выбритый подбородок выглядел свежо. Я кивнула в ответ.

Действительно ли мое решение было верным для нас четверых? Смогут ли все из нас быть счастливы? Меня всю дорогу преследовала только одна эта мысль. Внятного ответа так и не было. Как только я сказала, что выйду за Чхве Сангхака вместо О Чансока, второй просто хлопнул дверью и ушел. Наен же отвернулась, спрятав лицо в руках. А Сангхак и вовсе просто глядел на меня. Что он хотел этим сказать? «Согласиться не могу, но и возражать не стану»? Сможем ли мы вчетвером быть счастливы одинаково? Будто пытаешься по справедливости разделить рисовый пирог на равные части.

Я не могла забыть удаляющийся силуэт Чансока, который шагал с недовольным выражением лица. На нем была рубашка с рисунком в виде листьев. Я была не в силах оторвать взгляд от него.

Место, где располагалась кухня, куда меня привел Сангхак, было похоже на просторный склад. Она находилась между четырех хижин, поэтому, скорее всего, ею пользовались и другие жители. Меня немного расстроили ветхая крыша и стены в этой так называемой кухне. Я пошаркала ногой по грязному полу. Бурого цвета земля выглядела странно. Почва была совсем сухой: только дунь – и разлетится пылью. Но разве мне кто-то говорил, что, когда я приеду на Пхова, полы на кухне и в туалете будут настолько чистыми, что хоть босиком ходи? Видимо, от жизни в «Лагере девять» не стоит ожидать подобного.

Сангхак познакомил меня с женщиной, которая готовила ужин. Ее звали Пак Сунре, и улыбка ее была яркой и естественной. Сунре выглядела словно женщина, которая проживает свою жизнь, не проливая слез. Несмотря на то что на ней была пожелтевшая от пота и пыли одежда, она не выглядела измученной. Сунре сказала, что ждала меня, и поприветствовала:

– Добро пожаловать. Жарковато, не так ли? – и она протянула мне чашку с водой, хотя я этого даже не просила.

Глаза Сунре были необычайно темными и глубокими, похожими на ягоды корейского винограда. Стройная, с яркой улыбкой и сияющими глазами, она показалась мне женщиной, которая не постареет никогда. Я сразу почувствовала к ней особое расположение – возможно, только лишь из-за того, что она стала первым человеком, которого я встретила после прибытия в лагерь.

Я осушила чашку. Вкус воды на острове почти ничем не отличался от домашнего. Мне сразу стало легче, и жажда прошла. И меня впечатлила доброта Сунре. Сангхак тоже выпил воду и вытер рот.

– Что ж, я пойду немного поработаю.

– Ты возвращаешься на плантацию? Сейчас?

– Надеюсь, заплатят хотя бы за полдня. Хотя нет так нет.

Сангхак выглядел как человек, который хотел поскорее отправиться по делам, потому что чувствовал себя неловко и даже отчасти неуютно.

– Да ладно, ты же так долго дожидался свой невесты! Отдохни хоть немного.

– Я не был на работе уже три дня, – он сказал это так, будто впервые взял такой долгий перерыв.

– Что ж, раз у тебя в семье пополнение, придется теперь работать усерднее, – заметила Сунре, отворачиваясь.

Корзина, которую дала мне Сунре, была наполнена знакомыми овощами – тыквой, салатом. Ощущение, что я все еще где-то в родном городе, не уходило. Когда я вышла на задний двор кухни, там обнаружился небольшой колодец, вблизи которого росли разные овощи.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

– Ах, именно в этом возрасте я приехала сюда.

Сунре закивала, словно вспоминая то время. Она сказала, что прошло уже три года с тех пор, как она очутилась на Пхова.

Вода, набранная из колодца, была прозрачной и холодной. Я вымыла овощи и сложила в корзину. Сунре встряхнула ее обеими руками. Капельки воды разлетались в воздухе как мыльные пузыри: в каждом играла маленькая радуга. Сунре все хихикала, тряся корзину, совсем как ребенок.

– Я готовлю еду трижды в день для работников здесь, на плантации. То, что женщины работают здесь, абсолютно нормально. Пускай и получаем мы меньше мужчин. Иногда попадаются не очень хорошие люди, но и они платят.

За чисткой овощей Сунре без умолку рассказывала разные истории. Казалось, она истосковалась по беседе. Слушая ее, я представляла себе лица людей из «Лагеря девять», с которыми мне вскоре предстоит встретиться.

Женщина приоткрыла крышку большой кастрюли с супом. Кислый и пикантный аромат разжигал во мне голод. От запаха домашней еды меня начало клонить в сон, как после долгого путешествия.

– Почему мужчины такие невнимательные?.. Следовало бы хоть показать тебе сперва новый дом. И не стыдно ему было бросать тебя вот так?

Сунре взяла меня за запястье и повела куда-то. Она сказала, что нам нужно сходить посмотреть на комнату, в которой живет Сангхак. Это была вторая комната справа после выхода из кухни. Сунре сказала дождаться еды, но я чувствовала такую усталость, что готова была лечь прямо на пол.

Сунре вернулась на кухню, а я оглядела комнату. Койка у одной из стен казалась слишком маленькой, чтобы на ней могли уместиться два человека. В комнате стоял ветхий стол и тут же – моя сумка с вещами. Сложно было назвать это спальней новобрачных. Мне понравились только большие окна. Зеленые листья укладывались на подоконники, как будто хижина стояла посреди леса. Я не могла хорошо рассмотреть окрестности, потому что деревья закрывали весь вид, но чувствовала, что со своей любовью к зелени в «Лагере девять» мне будет хорошо. Отныне это место, где я буду жить, сказала я себе. Отныне здесь мой дом.

Я долго лежала на полу. Именно тогда я осознала, что проделала долгий путь, чтобы попасть сюда, в эту комнату. Как там Наен и Чансок, интересно? Что эти двое сейчас делают? Мою голову наполнил рой мыслей. Внезапно веки опустились сами собой.

«Как долго я сплю?» Снаружи слышались разговоры людей. От удивления я открыла глаза и осмотрелась. Казалось, я уснула, как только вошла в комнату. Каждый раз, когда я делала вдох, запах травы, заполнявший помещение, достигал моего носа. Прохладный и чистый воздух отличался от дневного.

Я распаковала сумку. Первое, что бросилось мне в глаза, это теплая накидка, в которой я покидала Чемульпо. Я поднесла вещь ближе и полной грудью вдохнула морозный аромат зимы. Внезапно с незримой силой на меня обрушилась тоска по моей матери. Ей было бы тяжело, узнай она, что место, куда мы прибыли, проделав весь этот долгий путь, представляло собой маленькую вонючую каморку. Накидка была тяжелой и нелепой. На острове она была мне больше не нужна, поэтому я затолкала ее обратно вглубь сумки. Так же глубоко, как запрятала тоску и по родине, и по лицу своей матери.

Я вспомнила день, когда покинула Чемульпо. Мы собирались было садиться на паром, но моя мать расплакалась. Она была не похожа на себя. «Вскоре я смогу и тебя забрать на Пхова, они так говорили, мам», – повторяла я то, что слышала и во что сама верила. Мама кивнула в ответ. Зимний ветер был резким. В тот день я впервые осознала, что моя мама – маленькая и хрупкая женщина.

Я закончила распаковывать вещи. Мое внимание привлекли светло-зеленый чогори, красная юбка и белый хлопчатобумажный носовой платок. Все эти вещи мама шила для меня несколько дней. Мама сказала, что они обязательно мне понадобятся, и уложила все в сумку своими грубоватыми, шершавыми на ощупь руками.

Сунре открыла дверь со словами: «Эй, седек!» Она назвала меня «седек» – «молодая невеста». Я опешила от непривычного обращения.

– Все очень ждут, когда ты к ним выйдешь.

Выглянув через щель приоткрытой двери, я сначала увидела лицо Сангхака. То, как он взглянул на меня, а затем резко повернул голову, выдавало неловкость. На извилистом стволе высоченного дерева, покрытого листвой, сидели люди. Все мужчины были в длинных брюках. Они сняли сапоги до колен и небрежно отбросили в сторону. Видно было, что мужчины только вернулись с работы на плантации. От них пахло потом и грязью.

Сунре усадила меня рядом с Сангхаком и представила как его новоиспеченную невесту. Наен и Чансока нигде не было видно. Я понимала, что если бы мы встретились с ними, то всем могло бы стать неуютно, но не могла унять любопытство. Люди смотрели на меня. Загорелые, улыбающиеся лица.

– Отличный выбор, Сангхак хен! ^[6] Я сам как сейчас помню свою первую встречу с невестой. Ее кожа, такая мягкая, и гладкие молочно-белые бедра все никак не шли у меня из головы, когда я срезал тростник на плантации… Я тогда аж полоснул себя несколько раз по пальцам вместо тростника!

Супруг Сунре, господин Пхен, похлопал Сангхака по плечу и захихикал. Этого будто было недостаточно, поэтому он закатал длинный рукав и прижал загорелое предплечье к тонкой белой руке жены. Смущенная Сунре отпихнула мужа, хотя мне показалось, что на деле его игривость не вызывает у нее возражений.

– Это похоже на темную корягу, в которую несколько раз била молния, рядом с белыми рисовыми лепешками, – произнес кто-то, указав на загорелую руку Пхена. Люди рассмеялись и захлопали в ладоши.

Господин Пхен, низкорослый для мужчины, выглядел намного старше Сунре. Было ощущение, что громкий голос совсем не подходит его маленькому телу. Единственной мужественной чертой в нем показался мне громкий командный голос. Однако я изменила мнение, взглянув на его руки. Они были необычайно большими для его тела и выглядели загрубевшими, как у человека, трудящегося без продыху. Каждой ладонью он с легкостью мог бы закрыть лицо Сунре. Он частенько приобнимал своей лапищей хрупкие плечи жены. То, как жители «Лагеря девять» поглядывали на них, говорило, что здесь все давно привыкли к игривым отношениям в этой паре. Господин Пхен казался человеком, который смеялся так же много, как и сама Сунре.

– Только послушай себя! Что за вульгарные разговоры при нашей молодой невесте? Я и так знаю, что икры твоей жены бледны, как белая редька, и нечего тебе тут дразнить холостяков, – с недовольным видом произнес мужчина по фамилии Хон. Его лицо было хмурым, будто он и впрямь завидовал счастью господина Пхена.

– Так, а когда это ты успел разглядеть ноги чужой жены? – с недовольным видом вопросил господин Пхен. – Не грабеж ли это средь бела дня, а?

Голос Пхена стал тяжелым и серьезным: всю игривость как ветром сдуло. Сангхак вмешался, сказав Пхену, что это была просто шутка, и похлопал его по плечу. Хон поскреб в затылке, сказал, что извиняется, и улыбнулся.

– А куда делся Чансок? У него уже первая брачная ночь началась?

Шутка человека с хриплым голосом заставила всех разразиться хохотом.

Кто-то предложил уже наконец поесть. Женщины, услышав это, встали одна за другой и прошли на кухню. Я также последовала за Сунре. Уходя, она сказала, что в субботу состоится свадьба. Сунре пояснила, что торжество собираются устроить совместное, на две пары. Только тогда до меня постепенно начало доходить, что означают принятые мной решения. О Чансок становится мужем Наен. Они будут жить вместе как мужчина и женщина. Вот что это означает.

Белый ханбок ^[7], который надевали все новые невесты по фотографии, выглядел совершенно новым. Посадка и длина были подходящие. Сетчатый чогори доходил мне до талии. Ткань его была белой и слегка шершавой. Каждый раз, когда я смотрела на ханбок, мне казалось, что он ослепительно красив. Я провела по материалу рукой. Кто-то сшил этот наряд, увидев, в чем выходят замуж американки. Искусно сшитый и украшенный вручную искусственным жемчугом и стеклянными бусинами, он выглядел неотразимо. Никогда раньше я не видела ничего настолько шикарного.

Сунре донимала меня, требуя, чтобы я примерила наряд. Она сжимала в руке несколько свежих цветов – сказала, что украсит ими мою фату. Лепестки цветов были белыми, а сердцевина – темно-розовой. Я инстинктивно сунула туда нос и почувствовала запах меда.