– Но почему он всегда таскает с собой сумку, которая пахнет не пойми чем?

Глаза Сангхака сверкнули любопытством при словах Чансока. После ужина они пошли туда, где сидел мужчина. Ветер, гулявший по палубе, был довольно слабым. Море колыхалось и было темнее ночного неба. Звезды мерцали над головой, словно вот-вот начнут падать вниз.

– Чхве Сангхак.

Мужчина обернулся.

– Ли Тэхо. Я из Вонсана, но некоторое время провел в районе Северного Кандо ^[9] и в России.

Сангхак пожал руку, протянутую мужчиной: его исчерпывающее представление располагало к себе. Хотя Ли Тэхо был невысокого роста и коренастый, выражение лица его было приятным. Подошел Чансок, и все трое пожали друг другу руки.

– На первый взгляд представляется, что господин Сангхак – старший из нас троих, а господин Чансок – младший, – заметил Ли Тэхо.

Все трое переглянулись и засмеялись.

Чансок, не в силах сдержать любопытство, наконец спросил:

– Вы что-то взяли на борт… Что-то сильно пахнущее.

Тэхо поскреб в затылке:

– Это меджу ^[10].

Чансок и Сангхак не могли поверить собственным ушам.

– Вы сказали «меджу»? – переспросили они хором.

– Я взял его с собой, потому что он напоминает мне вкус соевой пасты из родных мест.

Услышав это, Чансок и Сангхак схватились за животы. Хохот мгновенно прогнал тоску долгого и скучного путешествия. Им бы просто и в голову не пришло, что за драгоценность Тэхо прятал в своей сумке.

Все трое без устали беседовали до поздней ночи. Хоть они и познакомились на этом же судне, мужчины чувствовали некое родство друг с другом. Это была одна из таких ночей, когда кажется, что протяни руку – и ухватишь звезду с неба. Ночные небеса были глубокими и темными, словно их будущая жизнь, но и исполнены звезд, вселяющих надежду. Те пассажиры, кто уже спал, тихонько похрапывали. На борту все было мирно.

Трое продолжали переговариваться, понизив голоса: им не спалось. Чансок был поражен тем, что Тэхо, казавшийся простоватым и замкнутым, оказался настолько красноречивым.

– Несмотря на официальный статус иммигранта, меня беспокоит мое будущее на Пхова.

Тэхо был первым из троицы, кто открыто высказал свои сомнения относительно трудовой иммиграции и работе на плантациях сахарного тростника.

– Прежде чем приехать в Чосон, я некоторое время прожил в Китае, и оттуда уезжало много рабочих. Я уже бывал на острове, и люди рассказывали мне, что им пришлось столкнуться со множеством трудностей.

Он говорил как человек, который много где побывал, много видел и слышал до того, как сесть на паром.

– Тяжелым трудом меня не напугать. Посмотрите-ка!

Чансок снял пиджак и напряг мышцы рук. Сангхак и Тэхо подняли пальцы в знак одобрения: так держать, младший братец! Чансок ощутил прилив воодушевления. Затем лицо Сангхака сделалось серьезным, и двое приятелей подсели ближе к нему.

– Как вы все знаете, судно, на котором мы плывем, является официальным иммиграционным кораблем. Возможно, наше будущее кажется неустойчивым, но я считаю, что разводить панику раньше времени не стоит.

– Я слышал, что китайцы, живущие на Пхова, составляют более половины всего населения острова?

– Верно. Так и есть, ведь Китай уже давно поставляет туда рабочую силу. Их стало слишком много, это начало создавать социальное напряжение. Поэтому владельцы плантаций стали искать рабочих из других стран, вроде Японии. Вы же знаете: японцы прибыли на Пхова почти на двадцать лет раньше нас.

Тэхо покивал, показывая, что тоже знал об этом.

– В любом случае эти ребята действуют быстро.

– Но почему они выбирают наших, а не японцев?

Чансоку было любопытно: он впервые слышал об этом. На их паром поднялось множество иммигрантов, стремящихся избежать голодной смерти. Чем больше Чансок слушал товарищей, тем большую неловкость испытывал от собственного невежества.

– Потому что так дешевле.

Ответ Сангхака был прост. Тэхо снова кивнул, соглашаясь, и прибавил:

– Похоже, было уже немало случаев, когда японские рабочие сбивались в союзы и противостояли плантаторам.

– Противостояли? – Чансок был расстроен: об этом он совсем ничего не знал.

– Я не в курсе подробностей, но думаю, они требовали повышения заработной платы или лучшего обращения.

Чансок и Тэхо покивали.

Глядя на Сангхака, Чансок подумал, что его товарищ – человек умный, рассуждающий логически и знающий все о событиях внутри и за пределами страны.

Первое впечатление говорило, что его семейство принадлежало к высшему классу, янбан.

Хотя Чансок не чувствовал по этому поводу неловкости: они находились на полпути к новому миру, где, насколько он знал, разницы между высшими и низшими сословиями, сангном, не было. По слухам, на острове все трудились плечом к плечу и делились друг с другом. Тем не менее слова о повышении заработной платы и обращении звучали для Чансока чужеродно.

Все, что он мог, это внимательно слушать своих новообретенных старших брарьев, смутно догадываясь, что все это означает. Чансок еще сильнее напряг слух. Он не хотел пропускать ни единого слова или вздоха. Речи о возможности жить новой жизнью на новой земле были драгоценными и обнадеживали.

– Тогда эти китайские и японские рабочие, должно быть, сделались для плантаторов настоящей головной болью. – Голос Чансока был полон уверенности, как будто юноша действительно понял, о чем говорят эти двое. Он был горд тем, что смог быстро сформулировать вывод из этой запутанной истории.

– Вот именно. Но важно в итоге лишь то, что нынешняя ситуация, при которой рабочие из Чосона едут на Пхова, выгодна для нас. Плантаторам понадобится рабочая сила.

Чем больше Чансок слушал, тем сильнее его убеждали соображения Сангхака насчет того, что ситуация складывается в пользу корейских рабочих. Похоже, страх перед неведомой землей Пхова постепенно исчезал. Они втроем устроились в углу и решили поспать. Чансок же принялся считать звезды на ночном небе: уснуть он не мог – не тогда, когда внутри расцветала надежда. Прежде чем он успел это осознать, на горизонте уже забрезжил новый день.

Ходили слухи, что после обеда на судне состоится богослужение. Также было сказано, что они прибывают на Пхова завтра. Люди разволновались. Мигрантов набирали в основном американские миссионеры-методисты, которые часто посещали Чемульпо, поэтому большинство из них состояли в одной церкви. В ходе богослужения даже те, кто не относился к христианам, из любопытства подходили поближе и в итоге один за другим занимали места. Даже люди, не присутствовавшие на службе, все равно наблюдали лежа или сидя поодаль.

– Великое переселение израильтян в Ветхом Завете также можно назвать примером иммиграции. Иммиграцией можно считать и тот факт, что ваши предки, народ Пэкче ^[11], уехали в Японию и поселились там. Было действительно интересно разгадать характер иммиграции, глядя на иероглифы. Например, первый иероглиф в слове «иммиграция» означает «много риса». Другими словами, иммигранты – это люди, которые покидают свой родной город в поисках пропитания, они добывают его. Теперь мы – одна семья, плывущая на этом судне с общей целью. Мы – воссоединившиеся братья и сестры.

Сангхак, Чансок и Тэхо сидели поодаль и наблюдали за молящимися. Все трое были согласны с тем, что покинули родину, чтобы добыть себе пропитание. Если подумать, Тэхо был даже дважды эмигрантом: ведь он сперва уехал во Владивосток и только потом отправился на Пхова.

Среди людей, присутствовавших на службе, особенно выделялась одна женщина по имени Со Симен, сидевшая с двумя маленькими девочками. Она заметно отличалась от всех мигрантов на борту. Ее раскосые глаза и глубокий взгляд, аккуратно уложенные волосы и прямая спина производили впечатление домохозяйки из благородного рода.

Наблюдая за службой вместе со множеством других, Симен испытывала неописуемое воодушевление. Вера, которую она обрела, посещая церковь тайно от родственников, стала ее опорой в трудные времена. В родном городе мужчины и женщины были отделены друг от друга во время богослужения плотной занавесью. Однако на первой службе, проходившей на пароме, направлявшемся в новую землю, не было ни разделения, ни различий между мужчинами и женщинами. Это ее взволновало. Она решила выкинуть за борт свои воспоминания о том, как ее ругали за рождение двух дочерей. К счастью, оглядевшись, женщина увидела несколько знакомых лиц из церкви. Симен подумала, что сесть на борт этого парома было хорошим решением, и крепко обняла двух дочек за плечи.

– Разве это не земля? – крикнул кто-то.

Все вокруг зааплодировали и сбежались к самому борту. По мере приближения зеленая точка становилась все больше и больше. Сердце Чансока колотилось. Ему казалось, что он уже чувствует запах суши, так что он задышал поглубже. Точка превращалась в сушу, и люди приветствовали ее криками. Небо было чистым, без единого облачка, и казалось, видневшийся вдали зеленый остров встречает гостей с распростертыми объятьями. Чансок закрыл лицо руками, не в силах поверить, что прибыл на Пхова, о котором только слышал ранее. Легкая дрожь пробежала по его телу.

Им сказали, что необходимо заполнить иммиграционные документы, прежде чем судно войдет в порт Гонолулу. Все документы были на английском языке, так что пришлось обратиться за помощью к переводчику господину Со. У них спрашивали имя, пол, возраст, семейное положение, род занятий, последнее место жительства, пункт назначения, размер приданого и уровень грамотности.

Люди стояли, ожидая своей очереди. Сангхак помогал господину Со заполнять бланки. Он передавал документы, написанные на корейском языке, Со, а тот быстро переводил их на английский.

Настала очередь Чансока. Сангхак спросил, грамотен ли его друг. Чансок признался, что не умеет ни читать, ни писать. Он чувствовал себя так, будто совершил большой грех. Лицо его резко покраснело. Чансок взглянул на Сангхака с легкой завистью, ведь тот мог легко записать то, что ему сказали.

– Первым делом тебе нужно освоить грамоту. Я буду учить тебя.

Сангхак подмигнул, и Чансок кивнул в знак благодарности. Возможность научиться писать – это то, о чем он даже и мечтать не мог.

Настала очередь Симен. Она шла медленно, вероятно потому, что сверток в ее руках был тяжелым. Две девочки, следовавшие за ней, держась за подол ее юбки, оглядывались с полными любопытства глазами. На первый взгляд Симен, четко отвечавшая на вопросы Сангхака, выглядела как деловая женщина. Когда ее спросили, как ее зовут, она на мгновение закрыла глаза и произнесла:

– Пожалуйста, напишите фамилию моего мужа Пак и мою фамилию Со на английском языке перед именами моих дочерей как Паксо.

Сангхак наклонил голову в ответ на ее неожиданные слова. Люди, ожидающие своей очереди, тоже глядели на женщину с выражением абсолютного непонимания. Симен снова заговорила твердым голосом:

– Я растила их как мать-одиночка. На этой новой земле у них начнется новая жизнь. Я могла бы указать только свою фамилию, но не хочу прерывать цепочку их биологической связи.

Ее голос звучал непоколебимо. Сангхак сказал, что у него нет выбора, и записал фамилию с ее слов. Маленькие дочери Симен стояли, держась за ее руки и, похоже, намеренные не выпускать их вовсе. В их искрящихся глазах и полных внимания позах сквозили ум и изящество, говорившие о том, что к воспитанию девочек подходили с должным тщанием.