Сто два человека, сошедших с парома, выстроились в очередь. Все выглядели измотанными долгой дорогой. Только полуденное солнце оставалось бодрым. Люди выходили из очереди один за другим, услышав свои имена, названные переводчиком Со. Хозяин плантации распределил людей по повозкам и рассадил. К счастью, все отправлялись на одну плантацию. Говорили, что Ассоциация плантаторов, выращивающих сахарный тростник, проявила заботу о первых корейских иммигрантах.

Чансок втайне боялся, что ему придется расстаться с Сангхаком, и, когда этого не произошло, почувствовал облегчение. Люди, которые думали, что их разлучат, держались за руки, обнимали друг друга и похлопывали друг друга по плечу, когда слышали, что все собираются на одну планатацию. Все эти люди за несколько дней на судне стали близкими друзьями. Они сделали один и тот же выбор и вместе пересекли Тихий океан. Сангхак крепко обнял Чансока, прежде чем сесть в повозку. Тэхо тоже подошел и раскрыл объятия. На их глазах выступили слезы – возможно, потому, что все трое почувствовали себя счастливцами уже из-за того, что поедут в одно место.

Немало прошагав пешком, Чансок взглянул на небо. Густой лес мешал определить, который сейчас час. По пути Чансок вспоминал отношения с Сангхаком и сам не заметил, как оказался на вершине горы, нависавшей над «Лагерем девять». Отсюда весь лагерь целиком был виден как на ладони. Там он грузно опустился на землю.

Перед глазами Чансока встал тот момент, когда он впервые увидел Канхи. Он узнал ее с первого взгляда. Нет, наверное, правильнее сказать – почувствовал. Все, что он получил, это фотография и письмо, но он безумно ждал встречи с этим человеком. Конечно, Наен с ее западной внешностью привлекала внимание, но сердце Чансока с самого начала остановилось на Канхи. Если бы ему пришлось назвать причину, по которой это произошло, он бы ответил, что дело в ее взгляде. Такой мог быть только у человека, который уже давно ждет кого-то. Может быть, и у него самого был такой же взгляд – ведь он так долго ждал Канхи.

Было ли это причиной? Когда из уст Канхи вылетели слова о том, чтобы поменяться партнерами, Чансок был ошеломлен. Как будто кто-то ударил его по голове тупым предметом. Предложение было совершенно неожиданным. Сам Чансок изначально решил, что, если Наен будет упрямиться до конца, он сделает все возможное, чтобы ее переубедить. Дело было не только в деньгах. Было глупо возвращаться на родину. Как она сюда попала? Насколько он слышал, получить паспорт становилось все труднее. Не означало ли это, что Чосон уже потерял свой суверенитет? Чансок был потрясен безрассудством Наен, собиравшейся вернуться в голодный и холодный край.

Однако понять предложение Канхи было еще труднее – а ведь она выдвинула его, ни с кем не посоветовавшись. Чем больше он об этом думал, тем более бесчувственным казалось ему это решение. Даже если бы Наен и уехала, он считал, что Канхи-то точно останется. А досаднее всего было вспоминать то, каким образом повел себя Сангхак. Тот факт, что Сангхак, которому он доверял и за которым во всем следовал, принял предложение Канхи без единого слова возражения или колебания, по-настоящему его поразил. Чансоку хотелось плюнуть себе в лицо за то, что он напрасно доверял Сангхаку и слушался во всем, как собственного брата. Теперь Канхи будет женой Сангхака, и Чансок должен относиться к ней так и только так.

Он больше никогда не хотел возвращаться в «Лагерь девять».

Трое мужчин

Среди блюд, которые готовил Тэхо, самым популярным были пельмени, слепленные вручную. По вечерам в выходные дни он иногда стряпал русскую еду и приглашал людей из лагеря. У пельменей было более толстое тесто и более жевательная текстура, чем у манду ^[12]. Однако в отличие от традиционных пельменей, в состав которых входит только мясо, манду все же были вкуснее, ведь в них добавляли различные овощи.

С наступлением ночи женщины и дети уходили один за другим, оставляя мужчин беседовать. На самом деле истории Тэхо нравились его товарищам больше, чем блюда, которые он готовил.

– Тэхо, расскажи-ка нам историю о любви, столь же прекрасную, как это восхитительное приготовленное тобой кушанье, – шутливо произнес господин Хон, чье лицо раскраснелось.

Он налил Тэхо выпить, и остальные мужчины, сидевшие вокруг, захлопали, поддерживая его предложение. Тэхо откашлялся, делая вид, что уступает давлению:

– Мне было девятнадцать, и в то время я гулял по ночам. Я даже представить себе не мог, насколько холодны русские зимы. В день, когда я почувствовал, что все мое тело промерзло с головы до пят, я выпил несколько рюмок водки и пошел домой. Может, я был пьян, но все никак не мог найти собственный дом. Я закоченел… Затем я просто остановился перед каким-то домом. Он был маленьким и обшарпанным, и казалось, что в нем никто не живет. Я несколько раз постучал в дверь, но никто не вышел. Думая, что умираю, я кое-как собрал последние силы и закричал по-корейски: «Люди, спасите!»

Тэхо вдруг попросил налить ему вина, на одном вдохе влил жидкость в горло и крякнул. Впечатленные мужчины подсели поближе, нетерпеливо ожидая продолжения истории. В это время усталость рабочего дня исчезала. Все просто улыбались в ответ на любые слова. Ночное небо в лагере было синим и ясным.

– И представьте себе: человек, открывший дверь и поприветствовавший меня, оказался невероятно красивой девушкой.

Когда он дошел до этой части своей речи, некоторые мужчины сухо сглотнули – да так звучно, что сидевшие рядом услышали. Тэхо же взволновался и заговорил быстрее. Выражение лица изменилось, как у профессионального артиста. Наверняка никто уже и не помнил, что на пароме, идущем на Пхова, Тэхо когда-то проявлял невежливость да еще и тащил с собой вонючие соевые бобы.

– И знаете, что она сказала мне по-корейски? «Пожалуйста, заходите». Хотя там, где я жил, проживало несколько корейцев, я никогда не видел такой красивой девушки. В камине ярко горели дрова, в воздухе витал запах копченостей, как будто варили солянку. Это такой русский мясной суп. Мне было так голодно и холодно…

– Так, понятно, это все про еду, а ты давай дальше рассказывай…

Сидевшие вокруг мужчины подбадривали Тэхо. В то время из десяти мужчин на плантации жены были только у двоих-троих.

– Ну, дальше она прямо передо мной сняла с себя одежду.

– Полностью?..

– Что, совсем всю?..

– Полностью. Совсем. А потом раздела меня.

При словах Тэхо некоторые мужчины, которые и без того выглядели взъерошенными, улеглись на пол и начали кататься по нему.

– Кожа у нее была такая белая и искрящаяся, и янтарное пламя очага отбрасывало на нее отблески. Не знаю, как так вышло. Я всю ночь занимался любовью с этой девушкой, а наутро, пообещав встретиться с ней на следующий день, ушел домой.

– Все мужики одинаковые. – Пожилая женщина, выходя из кухни, покачала головой.

– Нужно было тебе остаться в том доме и жить с ней.

– Точно. Зажил бы славно и не страдал под этим палящим солнцем.

Мужчины бросали эти замечания, как будто история Тэхо отпечаталась у них в памяти. На лицах было написано разочарование, словно всем втайне хотелось, чтобы рассказ был длиннее.

– Слушай, а действительно ли тот дом был заброшен?

– Говорю же! Я сам не мог в это поверить. Я долго спал после этого, а днем сразу же помчался туда. Но я не смог найти дом. Никак. Словно дьявол меня заморочил.

– Вы что, даже не обменялись ничем на память?

– На память, говоришь… Мое тело помнит. С тех пор я так и не мог сблизиться ни с одной женщиной. Тело не откликалось… – пожаловался Тэхо с весьма серьезным выражением лица, и мужчины вокруг снова захохотали, катаясь по полу.

Тэхо закончил свою печальную историю любви, сообщив, что однажды в России его приняли за японца и чуть не забили до смерти. Никто так и не спросил, правда ли то, что он рассказал.

Первым, кто поднял вопрос невест по фотографиям, был Чансок. Он собирался покинуть плантацию и отправиться в Гонолулу. Окружающие часто говорили, что ему пора бы жениться. Каждый, кто знал его, знал и то, что Чансок – перспективный, способный и трудолюбивый молодой человек. Люди в «Лагере девять» верили, что он, мечтавший стать бизнесменом, однажды добьется большого успеха.

Но прежде чем заводить бизнес, Чансок хотел жениться. Когда он услышал, что любой, кто хочет взять невесту из Чосона, может подать заявку, его сердце затрепыхалось. Радость наполняла его при мысли, что он наконец сможет своими руками построить то, чего у него отродясь не было, – семью. Однако Сангхак с Тэхо, которые были ему как братья, тоже должны были принять в этом участие. У Чансока совсем не было желания жениться в одиночку.

– Хен, я оплачу расходы. Давайте подадим заявку вместе.

Чансок говорил с Сангхаком осторожно. Лицо товарища, вернувшегося с работы на плантации, выглядело еще старше, возможно из-за усталости. Он казался намного старше своих тридцати.

– Спустить столько денег ради женитьбы? – отозвался Сангхак. – Нет уж, спасибо, мне и так хорошо.

– Я слышал, что в твоей комнате каждый вечер проходят попойки, – заявил Чансок, нацелившись на серьезный разговор.

– Да нет же – ну и преувеличение!.. Всего лишь разговоры нескольких одиноких людей о прошлом.

Легкая тень на лице Сангхака выдавала его. Он был чрезвычайно благодарен, что Чансок заботится о его благополучии, но в то же время чувствовал себя униженным. Столько сил я вложил в то, чтобы переехать на Пхова, подумал он, и вот – трачу время впустую. Перед глазами всплыло лицо его сына, Сеука. Он оставил его на воспитание старшего брата, но не было никакой гарантии, что Сеок все еще живет в том же доме.

Люди, с которыми он был знаком, уезжали один за другим из лагеря в центр города, а число филиппинских рабочих на ферме увеличивалось. Даже Чансок обучался вести бизнес и больше времени проводил в магазинах Гонолулу. Господин Пхен, который был с ним близок, женился и стал меньше времени проводить в компании Сангхака. И тот завидовал, потому что Пхен выглядел счастливым. Господин Квак и его семья, которые так и не смогли привыкнуть к работе на плантации, в конце концов снова уехали в родной город. Сангхак завидовал и им, кто выбрал возвращение домой. День за днем после работы Сангхак чувствовал себя одиноким и угрюмым. И это была правда: чтобы отвлечься, он присоединялся к попойкам то тут, то там и играл в азартные игры.

Он не раз засыпал, даже не снимая пропахшую потом одежду. Иногда Сангхак просыпался посреди ночи из-за жажды, не мог снова заснуть и ворочался до самого утра. Он тосковал по запаху женского тела, его теплу. День, когда Сангхак пошел в бордель в Чайна-Виллидж, не принес ему ничего хорошего. Азиатские рабочие могли себе позволить не так много женщин. Женщина не могла понять его, а он не мог понять женщину. Казалось бы, не так уж это и трудно: разделить постель друг с другом. Сделка была оговоренной, условия просты. Тело женщины было теплым, и ему было хорошо внутри него. Но в те дни, когда Сангхак приходил домой из борделя, он почему-то выпивал больше. Однако за все это время у него не возникло ни единой мысли о женитьбе. Он просто ощущал, что быть одному тяжело и обременительно.

Сангхак взял сигарету и закурил.

– Я слышал, что в церкви есть кто-то, кто поедет на родину в следующем месяце, – не сдавался Чансок.

Его сердце сжималось каждый раз, когда он слышал, что Сангхак по ночам пьет, играет в азартные игры и нарывается на стычки с рабочими из других стран. «В кого он превратился?» Ведь этот человек помог Чансоку не только научиться грамоте, но и сохранить бодрость духа. Он был ему как старший брат и отец. Много раз Чансок тайно подражал мимике Сангхака и даже его голосу, потому что хотел быть похожим на него.

– О чем вы говорите, когда собираетесь в твоей комнате, хен?

Когда Сангхак не ответил на его слова о церкви, Чансок сменил тему. Друг, который только что затушил сигарету, наконец открыл рот, как будто ему задали вопрос, которого он ждал.

– Тебе тоже стоит узнать, почему мы приехали на остров в качестве рабочей силы сразу после японцев.

– Не потому ли, что мы обходимся дешевле?

Чансок говорил таким тоном, как будто тоже теперь во всем этом разбирался.