– Как скажешь. Я уже всё наизусть помню… До одури…

* * *

К вечеру добрались до Воронежа. Пока колесили по городу в поисках простого, непафосного места, где можно спокойно поесть, наткнулись на новую забаву тех лет – парк ледяных скульптур. Не выдержали, вышли полюбоваться.

В небольшом городке, огороженном разноцветной подсветкой, теснились прозрачные, словно хрустальные, фигуры сказочных героев, медведей, лебедей, зайцев, целые ледяные терема. Всё это искрилось, переливалось в радужном свете прожекторов и создавало ощущение волшебной зимней сказки. Детвора, как зачарованная, бродила среди царства льда, дышала на звериные морды и даже украдкой от взрослых облизывала им носы, грела телом изваяния, царапала неподдающийся лёд, мечтая обнаружить под ним живую, горячо льнущую к пальцам плоть.

Прямо тут же ледяной скульптор давал мастер-класс – демонстрировал, как кусок льда в умелых руках превращается в персонаж сказки и мультфильма. Одна из слушательниц, девчушка лет пяти, укутанная в неудобную шубу, сосредоточенно приобретала ценный художественный опыт, колотя альпинистским молотком по заготовкам. Била неуклюже, молоток соскакивал, разбрызгивая осколки. Ледяные крошки царапали юной ваятельнице лицо, но это её не останавливало. Удары сыпались всё чаще, и только усердное пыхтение намекало, скольких усилий требует такая интенсивная работа от молодого организма.

– Ну вот, Айболит, видишь, как всё просто, – подхватив обломок льда, обратился к Распутину Ежов. – Как и говорил великий Микеланджело, надо взять кусок породы и отсечь всё лишнее…

Григорий остановился как вкопанный, уставившись на кусочек замёрзшей воды в руке Лёхи.

– Ну конечно же, всё просто… Как я сразу не догадался… Отсечь всё лишнее… Слышишь, командир, не надо никаких просмотров, я знаю, как убили Артёма Аркадьевича…

Глава 10
Пути господни…

Ереван. Международный аэропорт Звартноц

– Tullamore, пожалуйста… Нет, без льда… Хотя, знаете, положите один кубик – на счастье…

Полковник взял в руки тумблер – классический бокал для виски, – качнул каштанового цвета жидкость, стекающую по стенкам маслянистым следом, окинул придирчивым взглядом VIP-зал. «Не поскупился Ёжик!» – удовлетворённо кивнул головой почти пенсионер, неторопливо прогуливаясь по глушащему шаг ковролину. В тумблере бултыхался и бился о край маленький кусочек льда, решивший в своё время судьбу генерала Миронова.

Тогда, в 1994-м, по пути в Дагестан, разжившись в гостиничном баре замороженными кубиками воды, он продемонстрировал Лёхе, как, скорее всего, было дело. Просверлить крохотным сверлом углубление, шприцем ввести внутрь яд, затереть и заморозить отверстие. Для верности сделать «заряженный» кубик большего размера. Всё! Пока лёд полностью не растворится, добавка к напитку абсолютно безопасна.

Если бы Артём Аркадьевич вытащил кубик с отравой из виски… Возможно, у Бугая существовал какой-то план «Б». Но и без него у убийц получилось всё очень чисто. Не было улик, не было зацепок и, как Распутин узнал позже, никаких проблем с основным бизнесом тоже. Родина распродавалась усиленными темпами оптом и в розницу. Очень скоро результат этой разудалой коммерции стал виден на Кавказе невооружённым глазом.

Полковник пригубил виски, не спеша подошёл к витринному стеклу, за которым открывался великолепный вид на заснеженную горную вершину и взлетающий самолёт. Почувствовал, как напряглись мышцы и засвербило на душе. Сколько лет прошло, а он так и не смог преодолеть чувство невыносимой тревоги при виде поднимающегося ввысь самолёта. В этот момент его так легко свалить из ПЗРК без малейших шансов на выживание для пассажиров и экипажа…

1994-й. Чечня. МОСН^[12]

Горы огромным полукольцом. Туманы – ночные, утренние, вечерние, дневные, круглосуточные. Палатки. Лагерь обнесён МЗП^[13] и колючей проволокой. По периметру – часовые. Выход за пределы – событие. Сердце отряда – автоперевязочная. ГАЗ-66 с кунгом, к нему с двух сторон при помощи железного каркаса приставляются небольшие палатки-крылья, а в самом кунге – мини-операционная с необходимым оснащением. Эта апэшка – средство передвижения, рабочее место, место жительства, да ещё и лазарет для раненых и больных. Медики и лечили, и жили, и ездили, и погибали не менее героически, чем пехота и «мазута».

Врач Женя Иванов, когда подбили его БТР на перекрёстке улиц Грозного, не ушёл в укрытие, а остался с горящей бронёй, вытаскивая раненых и оказывая им помощь. В него попали шесть раз, прострелив ноги, тело и добив уже еле дышавшего в голову.

Один из выживших солдат рассказал о последних секундах жизни офицера медицинской службы:

– Капитан раненый весь, лежит у брони, горит всё… У него кровь бежит изо рта, а он всё бинтует стрелка из бэтээра. Потом в него опять попали, нога подлетела и упала, но не оторвалась, а он только поморщился, потом склонился и больше не поднимался, снайпер добил его… Зачем?! Ведь у него даже оружия не было.

Лейтенант медслужбы Распутин, так и не научившись отзываться на фамилию Новых, из размеренной академической и госпитальной жизни Санкт-Петербурга попал с корабля на бал – прямиком в военный бестолковый бардак. Пока не начались военные действия, учился, ассистировал опытным хирургам. Но как только заговорили пушки, обстановка резко изменилась. Раненых, заболевших солдат и офицеров стало заметно больше, чем докторов. Военные медики лечили и чеченцев – они ведь тоже наши! Не отказывали никому.

Привели двадцатилетнюю чеченку: она вдохнула иглу, ей очень плохо. «Доктор, помоги!» Дал общий наркоз. Взял ларингоскоп, корнцанг и с Божьей помощью достал из трахеи иглу. Сложная манипуляция, весь взмок, зато сколько радости у матери и у отца, когда всё получилось. Четверть века прошло с того времени, а случай запомнился хорошо. Интересно, вспоминает ли его уже сорокапятилетняя Зорган из горного селения Гуджи-Мокх?

Тогда её отец сказал: «Не враги мы с тобой, это жизнь нас по разные стороны поставила». Слова эти крепко запали в душу. Работала народная мудрость и в другую сторону. Смотрел иногда Григорий на некоторых «наших» в своём лагере и думал: «Нет, не друзья мы с тобой, это просто жизнь нас по одну сторону поставила».

* * *

В тот день погода радовала. Воздух наконец очистился от противной молочной взвеси, и всё великолепие кавказского ландшафта могло вдохновлять новых поэтов и художников.

После очередной операции Григорий вышел из кунга, не снимая маску, ощутил холодный воздух, сползающий с окрестных гор, оглянулся вокруг, нашёл взглядом кряжистую фигуру Ежова, притулившегося за штабелем двухметровых армейских ящиков. Командир, несмотря на самый разгар рабочего дня, пригревшись на солнышке, нагло давил на массу.

– Эй, Ёжик! – позвал Распутин. – Всё нормально с твоим сержантом. Жить будет!

Ноль эмоций.

– Капитан Ежов!

Снова мимо.

– Ах ты сонная тетеря!

Распутин наклонился, чтобы поднять щебёнку и запулить ею в Лёху, но в этот момент что-то противно взвизгнуло над головой, глухо ударилось в борт кунга. Не было только привычного звука выстрела.

– Снайпер! – крикнул врач, бросаясь на холодную неприветливую землю.

– Нападение на пост! – истошно завопил стоящий в трёх шагах часовой, сдёргивая с плеча автомат.

– Ложись, дурак! – рявкнул на него Григорий. – В укрытие!

Солдат тоже не слышал выстрела. Сомневался. Озираясь, яростно передёрнул затвор, взял оружие на изготовку и в тот же момент кулём свалился на землю, глядя удивлёнными глазами на врача и забрызгивая грязную траву тёмной кровью, бегущей из маленькой дырочки у виска.

– Стрелок на полтретьего, – сориентировавшись по ранению, диким голосом заорал Распутин, перекатываясь под кунг и прячась за колесо.

Вокруг уже грохотало всё наличное вооружение. Мимо операционной ужом просочился Ежов, кинул озабоченный взгляд на врача. Григорий кивнул в ответ и попытался рукой показать направление на позицию стрелка. Игриво вжикнула пуля, подняв фонтанчик пыли буквально в сантиметрах от лёжки доктора.

Ежов коротко замахнулся и бросил перед собой дымовуху. Спасительное облако постепенно заволокло МОСН, и обстрел прекратился.

– Группа, ко мне! – скомандовал Ежов своим бойцам, разошедшимся по медицинским палаткам к знакомым и малознакомым сестричкам. – Ну всё, гады, теперь не уйдёте! Достали вы меня!

– И меня тоже, – тяжко вздохнул Распутин, прикуривая сигарету дрожащими пальцами.

* * *

Вернулся Ежов сильно к вечеру. Тяжело бредущие разведчики несли с собой плащ-палатку с завёрнутым в какое-то одеяло телом.

– Кто ранен? Что случилось? – рванулся к импровизированным носилкам Распутин.

– У меня раненых нет. Трое «двухсотых», – поморщился Лёха.

– А это?

– Трофей! – криво усмехнулся разведчик. – К сожалению, контуженный, но по-другому взять не мог. Твоя задача, Айболит, – довести тело до состояния, способного пережить допрос. Дальше уже неважно… Очень интересный образец, особенно обвеска. Такие винтари отсутствуют не только в войсках, их ещё не все спецы получили. А боеприпас и прицел вообще только проходят испытания. Вот на эту тему хотелось бы поговорить по душам и узнать, в каком магазине такими причиндалами торгуют.

– Значит, троих потерял? – автоматически спросил Григорий, открывая дверь кунга и удивляясь небывало высоким потерям в подразделении Ежова.

– Изумительно стреляет, стерва, – оскалился капитан, – навскидку на шорох без промаха…

– Так это она? – удивился Распутин.

– Девка, – вздохнул Лёшка, – симпатичная – глаз не оторвать. Встретил бы в мирное время – точно бы приударил, а тут… Ладно, доктор, давай… Не буду тебе мешать, позови, когда в чувство её приведёшь…

Григорий осторожно подошёл к кушетке, скользнул взглядом по наручникам, приковавшим к железу тонкие длинные женские кисти, развернул одеяло, откинул прядь золотистых волос, тяжело опустился на стул и надолго замер, упёршись взглядом в знакомые черты лица.

* * *

В голове было пусто, как в барабане, но руки знали своё дело. Остановить кровь, сочившуюся из носа, повернуть набок, чтобы случайно не захлебнулась собственными рвотными массами, приложить к голове лёд, ввести внутривенно нейрометаболический стимулятор.

Через некоторое время веки задрожали и приоткрылись. Глаза пленной постепенно приобрели осмысленное выражение, оглядели окружающее пространство, опустились вниз, увидели наручники. Брови-стрелочки изломились домиком, и всё лицо приобрело по-детски плаксивое выражение.

Распутин опустился на край кушетки и, глядя в окно, произнёс бесчувственным голосом:

– Ну, здравствуй, Инга. Не знал, что ты так хорошо стреляешь…

Сестра Айвара уже взяла себя в руки, брови выпрямились, и она даже улыбнулась одними кончиками губ.

– Два серебра и одно золото по Европе…

– Понятно… А я даже не спросил у тебя в Риге, каким спортом ты занимаешься. Буду знать…

– И я тоже буду знать, Гриша, – акцент Инги звучал гораздо сильнее, чем раньше, – в кого я промахнулась сегодня утром. Поверь, это бывает очень редко. Видно, сильный у тебя ангел-хранитель.

– Зачем ты вообще стреляла по Красному Кресту?

– Приказ командования… Выбивать у русских врачей…

– Приказ этих бандитов?

– Ты про местных? – брезгливо поморщилась Инга. – У меня нет ничего общего с этими грязными дикарями. Я офицер НАТО, как и Айвар.

– А Зиедонис?

– Большой человек, министр внутренних дел Латвии. Формирует группы добровольцев из имеющих боевой опыт, мастеров спорта по стрельбе и биатлону. Три месяца спецподготовки – и на Кавказ…

– Да… Все при деле, – пробормотал Григорий. – Что ж, так по крайней мере честнее. Никакой фальши с гуманизмом, человеколюбием и коммунистическим интернационализмом…