– Жорж! У тебя острый аналитический ум. Не разочаровывай меня! Ну каким организациям взбредёт в голову отправлять девчонку приглядывать за профессиональным военным?! Нет, это моя личная инициатива.

– А смысл?

– Пока не знаю. Всё зависит от дальнейшего хода нашего разговора.

– У меня есть право выбирать варианты?

– О! Не будь так пессимистичен! Даже если тебя съели, всё равно есть два выхода!

– Звучит романтично. И с чего начнём?

– Раз я инициатор, то с моего рассказа. Уверен, что смогу внести некоторые свежие краски в ваши сухие рапорты и боевые донесения из командировки на Балканы.

Распутин опустил голову, поиграв желваками, осторожно, будто боясь разбить, поставил бокал на стол, медленно поднял глаза и неожиданно улыбнулся, приняв для себя какое-то решение.

– Ходи, Петер! – крикнул он снизу вверх, засунув руки в карманы брюк.

– Не понял…

– Это как в шахматах. Играющий белыми ходит первым.

– Спасибо, сразу не сообразил… Итак, боснийский театр военных действий тянулся по ущельям и лесистым горам на сотни километров. У воюющих сторон не хватало сил на сплошную линию фронта, поэтому они создали очаговую оборону с нейтральными полосами до нескольких километров. Ваш легион ввели на такую ничейную территорию, обязав пресекать мародёрство и препятствовать боестолкновениям, уничтожать диверсантов и снайперов конфликтующих сторон. Ваша с Василием антиснайперская пара очень скоро оказалась одной из лучших по выявлению засад, скрытых позиций и пресечению диверсий на линии разграничения. Если не ошибаюсь, больше двадцати успешных операций?

– Двадцать восемь.

Распутин запрокинул голову и прикрыл глаза, вспоминая те дни. Он сделал первый лёгкий, прогулочный шаг к лестнице на второй этаж.

Дальберг кивнул, отсалютовал Григорию бокалом и, сделав глоток, поставил его на перила. Из внутреннего кармана он вытащил увесистый блокнот, откинул закладку и скользнул глазами по странице.

– Тут появляется первая странность, не замеченная вашим командованием. Почти девяносто процентов времени вы работали на мусульманской линии разграничения и наколотили там почти три десятка аборигенов, а в редкие дни патрулирования сербской линии урон оказался почти нулевой… Мне даже интересно: чем же вам не угодил этот единственный сербский снайпер, которого вы ликвидировали?

– Мародёрство, – коротко ответил Распутин, ставя ногу на первую ступеньку изящной дубовой лестницы.

– Допустим, – не стал спорить Петер. – Почти два отделения санджакли, спецназа боснийских мусульман, вы тоже поймали на мародёрстве?

– Именно так!

Ещё шаг, ещё одна ступенька. До второго этажа библиотеки их осталось не больше десятка.

– Но почему их обязательно надо было всех убивать? Может, стоило просто арестовать и доставить в расположение?

– Как ты себе представляешь арест двумя легионерами двух десятков укуренных, обдолбанных и вооружённых до зубов уродов?

Ещё несколько шагов вверх. Удивительная лестница: совсем не новая, а ни одной трещинки в лакированном дереве, ни единого скрипа. Дальберг, увлечённый своими записями, не обращал никакого внимания на перемещения Распутина.

– Не спорю. Но, может, стоило взять в плен хотя бы их командира с адъютантом?..

– Они пытались прорваться, прикрываясь мирными жителями…

– Мирными сербами, ты хотел сказать?

– А какая разница?

– Для меня – никакой. Я вообще не различаю этих балканских туземцев. Но для вас, наверно, разница существует, вы же отказались сопровождать по сербскому анклаву автобус с мирными хорватами.

– Только потому, что у них под сиденьями находились оружие и боеприпасы.

– А так ли важно, что у них было под сиденьями? Там ехали некомбатанты. Женщины, дети. Ты хочешь сказать, если бы в багаже вы нашли оливковые ветви, то согласились бы?

– Безусловно!

Последняя ступенька. До Дальберга осталось метра три, но между ними – письменный стол и кресло. Надо обходить.

– Вы не побоялись нарушить приказ командира американских «морских котиков»?

– Нет, я предложил ему разгрузить транспортное средство от посторонних вещей, и он сам отстранил меня от дальнейшей операции.

– Really? Какой-то прокол у меня с информацией… Ок. Ты не устал?

– Наоборот, только раззадорился, – натянуто улыбнулся Распутин и не спеша двинулся в сторону Дальберга, разглядывая с деланым, наигранным интересом корешки книг и легко касаясь обложек фолиантов.

– У Велебита, там, где сербы оказали упорное сопротивление, по команде американского главнокомандующего Роджера Коэна легион пропустил подкрепления хорватов, и только на твоём блокпосту возникла досадная заминка, едва не приведшая к катастрофе хорватских штурмовых подразделений.

– В тот день с самого утра была отвратительная связь, поэтому я и потребовал письменный приказ…

– Допустим, но когда к сербам шло подкрепление…

– Я его тоже не пропустил…

– Да, всё верно. Но после разговора с тобой тет-а-тет командир сербского отряда провёл своих людей по горам под носом вашего блокпоста, и вы даже не соизволили сообщить об этом по команде.

– Ни я, ни другие легионеры ничего не видели. Зелёнка мешала!..

– Прекрасно!.. А что вы делали на сербской территории, аж в семи километрах от линии разграничения и вашей зоны ответственности?

– Преследовали сербского снайпера, повышали результативность работы…

– И конечно же, совершенно случайно наткнулись на охотников?

– Так ты называешь тех, кто, заплатив три тысячи долларов, приглашался для участия в сафари на людей?^[23]

– На людей? Ты имеешь в виду сербов?

– А «охотники» насиловали и убивали кого-то ещё? Может, немцев или французов?

– У нас разное представление… Впрочем, это неважно… Итак, вы уничтожили всех охотников до единого, двенадцать человек, не поинтересовавшись, кто перед вами…

– Они не представились – это раз, палить начали первыми – это два, мы защищались – это три…

– Да читал я ваши рапорты… Но осмотр места происшествия говорит о грамотной засаде, а не о случайном боестолкновении… Наконец, контрольные выстрелы…

Дальберг оглянулся через плечо на Распутина, оказавшегося позади, и снисходительно улыбнулся, как делают это взрослые в ответ на оправдание школяра «варенье съел не я, а канарейка».

– Мне добавить нечего, – отвёл глаза Распутин.

– Мне тоже. – Дальберг кивнул, опять повернулся спиной к Григорию и закрыл блокнот, пряча записи во внутренний карман пиджака. – Остался всего один вопрос… Вы действовали самостоятельно или по чьему-то поручению?

Григорий шагнул вперёд, сокращая дистанцию, положил левую кисть на гнутую спинку стула и чуть нагнул его, чтобы удобнее перехватить за ножку правой рукой.

– Это что-то меняет?

– Всё и кардинально! – ответил Дальберг.

Не сделав ни одного движения и лишь втянув голову в плечи, он слегка подался вперёд, будто разглядывая что-то на первом этаже.

– Мне очень хотелось бы спрятаться за чью-то спину, но нет, – отрезал Распутин, наклоняясь, чтобы поухватистее принять ножку стула.

– Вот и мне так показалось, – задумчиво пробормотал Петер не оборачиваясь. – Одна совсем маленькая ремарка. Прежде чем ты огреешь меня этим деревянным раритетом, хочу предупредить… Глупые решения принимаются просто, быстро и без обоснований! А их исправление – это сложно, долго, дорого и требует огромного расхода нервов и энергозатрат! Мёртвый я для тебя буду лишней и вечной головной болью. А тебе не хватает существующих проблем?

Распутин застыл как вкопанный.

– Ты умеешь читать чужие мысли?

– Все твои мысли нарисованы у тебя на лице. И все они входят в перечень рисков, учтённых мной при принятии решения пригласить тебя к себе домой. Ты что, действительно не можешь сложить два и два? Ведь те же вопросы, что я тебе только что задавал, можно было выяснить в жандармерии… Или вообще не выяснять, ведь ответы на них знаем мы оба. Так зачем попусту терять время?

– Кто ты такой и что тебе нужно?

– Вот это правильно, Жорж! И я готов ответить. Только давай освободим руки от лишних предметов, спустимся вниз, сядем к камину, выпьем по тридцать граммов Camus Cuvee и успокоимся, а то у меня уже кисть затекла.

Произнося последние слова, Дальберг медленно повернулся к Распутину, обнажив в правой руке плоский воронёный SIG Sauer P230, а напротив Григорий увидел такого нелепого себя. В огромном тёмном окне библиотеки, как в зеркале, отражались все Гришины манёвры.

* * *

– Сразу хочу расставить все точки над «и», – положив ноги на подставку перед камином и смакуя коньяк, медленно проговорил Дальберг, – и пояснить, как и когда ты оказался в центре моего внимания. Дело в том, что вы ликвидировали не толпу экзотически развлекающихся филистёров, а высокопоставленных сановников ордена Opus Dei во главе с командиром папских гвардейцев Алоизом Эстерманом и его любовником – капралом гвардии Седриком Торнеем. Они под видом «туристов» привезли хорватам очередную партию оружия, которая исчезла бесследно…^[24]

– Я не знаю такого ордена, – поморщился Распутин. – Кто это?

– Враги, – коротко и бесстрастно ответил Дальберг, глядя на свет в бокал, – жестокие и беспощадные. Сектанты и убийцы, дорвавшиеся до власти, а потому вдвойне опасные.

– И кого они убили? До какой власти дорвались?

– Тебе, интересующемуся историей России, может быть интересен такой факт. Орден, возникший в Испании в качестве главной опоры генерала Франко, имел несколько своих представителей в правительстве мятежников и охотился за военными специалистами из СССР. Первые русские погибли от рук ордена ещё в тысяча девятьсот тридцать шестом под Мадридом. Позже Opus Dei был главным инициатором и организатором отправки испанской «Голубой дивизии» на Восточный фронт под Ленинград. Ну а последняя советская жертва – это посол Православной церкви в Ватикане митрополит Никодим, выпивший вместо папы Иоанна Павла Первого предназначавшийся для него кофе с ядом.

– Самого папу удалось спасти?..

– Нет! Орден, приняв решение, никогда не меняет его. Иоанн Павел Первый был найден мёртвым в своей постели через месяц… Следующей жертвой стал кардинал Джованни Бенелли, яростный противник возвышения Opus Dei. Он, как и митрополит Никодим, и Иоанн Павел Первый, тоже внезапно скончался от сердечного приступа через месяц после присвоения ордену статуса личной прелатуры…

– Личная прелатура? Это что?

– Особо привилегированное экстерриториальное положение с подчинением лично папе, чего никогда не имели даже иезуиты, – в сердцах бросил Дальберг и осёкся, наткнувшись на насмешливый взгляд Распутина.

– Так вот в чём дело… Один орден отодвинул другой от власти…

– Да! – Дальберг взял себя в руки. – Впервые за четыреста лет иезуиты потеряли свои позиции у папского престола. Но не это само по себе волнует…

– Понимаю, – не смог удержаться от сарказма Григорий, – в первую очередь тебя волнует спасение душ паствы…

Дальберг потемнел лицом, сомкнул брови, сверкнул глазами в сторону наглого гостя, однако в следующее мгновение суровая складка на его лбу разгладилась, а выражение лица стало непроницаемым и бесстрастным.