– Потому что ещё остались незавершённые дела, требующие держать всех в одном кулаке, под охраной и подальше от любопытных глаз, – посерьёзнел Ежов. – Из нашего госпиталя врачи просто обязаны были передать тебя французским коллегам, а в твоей безопасности в натовском лазарете я совсем не уверен… Во всяком случае, пока вся муть, что мы со дна косовского пруда подняли, не уляжется. Проблемы будем решать по мере их возникновения. До конца недели приказом французского командования ты прикомандирован ко мне, если надо – командировку продлим. Спокойно отдыхай и не дёргайся!

– А Айвар?

– Соскучился?

– Не то чтобы очень, но как-то нехорошо мы расстались, слишком поспешно, не удалось даже попрощаться, а очень хотелось…

– Думаю, эта возможность тебе предоставится, – ухмыльнулся разведчик. – На малине Харадиная кроме твоей потеряшки мы нашли ещё такой сувенир… Этот «борец за свободу», оказывается, похищал, обменивал на выкуп и убивал не только сербов, но и албанцев. Твой Айвар затащил в кафе к Арди главу местного клана Мусаи, когда тот пришёл к нему как к врачу. Ты представляешь, в какое дерьмо влез твой доктор?! Вот этого дядечку мы и обнаружили на вилле, ощипанного, но ещё относительно целого. Нам он на фиг не впёрся, так как занимается чисто криминалом, но использовать его как инструмент сам бог велел. По своим каналам дали знать его семье, что готовы обменять на «доктора». Так что Айвара албанцы нам пообещали доставить в ближайшее время. Сидим ждём.

– Так вот почему мы не в расположении…

– Соображаешь, Айболит. Ну что, встать-то сможешь? Давай помогу!

При переходе в вертикальное положение пол опасно накренился, как палуба корабля во время качки. Вестибулярный аппарат шумно жаловался ушам на свою немощь, но руки Ёжика были крепки, и Григорий упал на них доверчиво, как в детстве падал в руки отца, ни мгновения не сомневаясь, что его подхватят и удержат.

– Ничего-ничего, Гриша, – ласково приговаривал майор, половчее перехватывая Гришкино обмякшее туловище, – я после контузии целый месяц на карачках путешествовал, говорить не мог, думал, скоро лаять начну. – И, замолчав, Лёшка вдруг неожиданно добавил, обращаясь в коридор к кому-то, стоявшему за его широкой спиной: – А-а-а, привет!

Обхватив друга за шею и подтянувшись на непослушных руках, Григорий выглянул из-за спины Ежова и вдруг увидел ангела. Нежное невесомое создание стояло, опершись о косяк, и смотрело на него изумрудными глазами, в которых плескалось столько сострадания и участия, что Распутин зажмурился, отгоняя видение.

Но когда открыл глаза, фигурка не исчезла, а приобрела отчётливые человеческие очертания. Вокруг иссиня-чёрных волос, обрамляющих ангельский лик, сиял светящийся ореол заходящего солнца, прячущегося за худенькой спиной. Казалось, солнечные лучи просвечивают тело насквозь, создавая иллюзию абсолютной бесплотности и воздушности. Черты лица, попадающие в тень, были размытыми и неопределёнными, отчего огромные глаза выделялись особо, приковывая взгляд, без остатка растворяя в себе всё окружающее пространство, поглощая бренное тело и бессмертную душу Григория…

– Добро вече! – прошептал ангел, не отрывая глаз от страдальчески искажённого лица Распутина.

– Кто это? – прохрипел легионер на ухо Ежову, вцепившись пальцами в его руку.

– О-о-о, как у нас всё запущено! – присвистнул Лёшка. – Не узнаешь свою няньку? Ну что ж, давай знакомиться! Даша, это Гриша! Гриша, это Даша!

– Душе́нка, – улыбнувшись, поправил ангел Ёжика.

– Как себя чувствуешь, ду́шенька? – собрав в кулак всю силу воли и стараясь не хрипеть, произнёс Распутин, удивляясь новым интонациям в своём голосе.

Ангелоподобное существо, очевидно, не поняв, что сказал Григорий, виновато опустило глаза, а Лёшка, наоборот, вытаращился на легионера, будто видел его впервые.

– Ты смотри, голос прорезался! Да какой певучий! – улыбнулся он во весь рот. – Дашенька, вы положительно влияете на самочувствие нашего Штирлица! Давайте-ка я его прислоню к чему-нибудь фундаментальному, например к дивану. Секунду… Держись, не падай, герой. Вот так! Если тебе прямо сейчас не требуется срочная путёвка в комнату раздумий, предлагаю вам пообщаться, а меня отпустить для выполнения разных служебных обязанностей. Даша, побудьте с ним немного. Если начнёт валиться – зовите!..

Весь этот фонтан красноречия Распутин пропустил мимо ушей, не отрывая взгляд от небесного создания, стоявшего напротив, и терзаясь всего одной мыслью: как он мог, как посмел не разглядеть эту красоту в том злосчастном доме на окраине покинутого села?!

– Эй, Айболит! – Лёшка помахал рукой перед глазами Григория и, увидев, что привлёк его внимание, дурашливо вытянулся во фрунт. – Разрешите идти?

– Да иди ты! – раздражённо бросил Распутин, поморщившись от такого шутовства, показавшегося ему абсолютно неуместным.

– Есть! – гаркнул Лёшка.

Душенка-душенька вздрогнула и удивлённо вскинула глаза, а майор, выскочив в коридор и удаляясь, прогудел как паровозный гудок: «Не шалите, I’ll be ba-a-ack!»

Эхо шумных шагов Ежова умолкло. Теперь Душенка и Григорий смотрели друг другу прямо в глаза, и каждый силился понять, что думает о нём визави, знакомство с которым случилось при столь обескураживающих обстоятельствах и продолжилось ничуть не менее драматично.

– За́хвалюем вам! – наконец прошептала девушка, поняв, что собеседник окончательно превратился в мебель.

– Извините…

Григорий чуть не чертыхнулся, сделав шаг навстречу и снова вынужденно схватившись за спинку дивана, чтобы не упасть.

Душенка молнией метнулась к легионеру, подставила своё худенькое плечико.

– Ocлони се на ме͑нe! Не плаши се! Я сама яка!^[38] – заворковала она чудным грудным контральто.

Позже Гриша узнал, что девушка сорвала голос, ругаясь на бандитов, и просто не могла себе позволить свой обычный тембр. Но в тот момент Распутину показалось, будто грациозная гибкая кошка изящно коснулась своим шёлковым боком его руки и заурчала-замурлыкала, утешая, убаюкивая, даря умиротворение и нечаянную тихую радость.

Она помогла ему опуститься обратно на диван, взяла его руку в свои ладошки и что-то спрашивала, снимая повязку, перебирая пальчиками кожу на запястье, а Гриша глупо улыбался, сознавая, что выглядит беспомощно и нелепо, но даже не пытаясь как-то приосаниться и сменить выражение лица. Часы остановились. Он выпал в межвременное пространство и жил там долго и счастливо, пока на улице не раздались отрывистые команды, а в коридоре – топот тяжёлых армейских берцев.

В комнату ворвался возбуждённый Ежов с глазами старика из сказки Пушкина, выменявшего свою старуху на золотую рыбку.

– Ну, Айболит, всё! Привезли твоего полунемецкого эскулапа, пойдём долги гостеприимства возвращать! Шустрый оказался пациент, чуть не сорвался с крючка. Албанцы его прямо в аэропорту подсекли, на виду у всей немецкой делегации. Ещё полчаса – и случился бы полный «ауфидерзен»!

* * *

– А теперь мы будем отвечать по-военному быстро, чётко и убедительно, – перевернув стул спинкой вперёд, усевшись на него, как на коня, и положив свои кулаки на верхнюю перекладину, отчеканил Ежов, упершись взглядом в Айвара.

Тот фыркнул, тряхнул головой, дёрнул пластиковые хомутики, намертво прицепившие его руки к ручкам стула, и насмешливо ответил по-русски:

– Вы, майор, с ума сошли или перепились на радости, что из своего российского гадюшника в приличную страну попали! Какие ответы? С какой стати? Это не я вам должен что-то говорить, а вы мне приносить извинения, пока дело не дошло до политиков, чтобы за ваши действия не пришлось оправдываться вашему алкашу-президенту!

Ежов, закатив глаза к потолку, со скучающим лицом выслушал гневную тираду эскулапа и печально вздохнул по её окончании.

– Ну вот не везёт мне категорически! Каждый раз одно и то же! Вы, Айвар Витолдович, совершенно не цените ни моё, ни собственное время! Ваши требования, к сожалению, невыполнимы. Знаете почему? Потому что вас тут нет! Никакого гражданина Латвии Веиньша на Балканах не было изначально, а доктора Августа Вуле три часа назад похитили на глазах у коллег члены какой-то албанской криминальной группировки и держат в заложниках неизвестно где. Кстати, абсолютно отмороженные ребята… Никто не знает, что они сейчас с вами вытворяют…

При этих словах в ладони майора вдруг оказался компактный охотничий нож и начал выписывать замысловатые пируэты между пальцами.

– Как же вы так неаккуратно потоптались на мозолях местной бандоты? У них межклановые разборки веками ведутся, а вы решили поучаствовать… С какой целью?

– Не суйте нос куда ни попадя, майор! Это не ваше дело!

– А у меня работа такая – совать нос не в свои дела.

Айвар перевёл глаза на Распутина, оставшегося сидеть у двери.

– Какой же ты дурак, Гриша! Какой же дистиллированный клинический идиот! – перешёл он на немецкий язык. – Из всех вариантов ты выбрал самый проигрышный! Из всех противостоящих сторон – самую бестолковую, где вообще не ценят людей и даже не понимают, как можно использовать профессионала! Потому у них всё наперекосяк и через жопу! Академики картошку копают, а сержанты изобретают оружие…

– Кстати, оружие получается неплохое, – заметил Распутин. – Американские морпехи в горячих точках почему-то обзаводятся в первую очередь именно им, оставляя хваленые М-16 только для парадов и интервью с корреспондентами. А Отечество… Его не выбирают, Айвар. Это не мундир, который можно повесить в шкаф или выбросить в мусорник.

– Три раза «ха», Гриша! Твоё Отечество само меняет мундиры и флаги чаще, чем приличные люди успевают выпить чашечку кофе!

– Ты опять ошибся! Все мундиры и флаги, что ты видел, – это части единого целого. Одно и то же явление, просто с разных сторон, при разном освещении в разное время суток. Ты сначала нашёл зуб медведя, потом поковырялся в его экскрементах и вдруг решил, что это разная фауна. Но лишь для твоего хуторского мышления медведь – слишком большое животное, чтобы существовать целиком.

– Гриша, ты болван! Нет и никогда уже не будет никакого целого медведя. Есть его ошмётки, распотрошённые и освежёванные англосаксонским гением, временно находящиеся в одной куче, покорно ждущие, пока могучая рука заокеанского хозяина отправит их поочерёдно на кухню цивилизованного человечества. Ты, Гриша, защищаешь миф, фикцию! Россия – это даже не голый король, а его бесплотный призрак! Мутное изображение на пожелтевшей от времени фотокарточке! Ты слепой, Гриша, если не видишь этого! Вы все тут слепцы! Несчастные люди!

Айвар в запальчивости опять перешёл на русский, невольно сделав Ежова соучастником диалога.

– Но майор, он хоть за свои звёздочки бьётся, за боевые и командировочные в валюте, а ты, Гриша, за что? Тебя твоя Родина пережевала, переварила и… Ты и миллионы таких же, как ты, русских за пределами России – жертвы её дефекации! И вы всё равно упорно лезете обратно в задницу с криком «Это наше Отечество!», чем подтверждаете свою рабскую сущность…

Распутин прекрасно понимал, что такое многословие в исполнении Айвара не что иное, как признак крайней нервозности и страха. Откровенно скучающий Ежов выглядел на фоне латыша каким-то айсбергом, твёрдо нацеленным на «Титаник».

– Ну, в таком случае, герр Вуле, вам придётся ответить на несколько вопросов призрака, – прервал Лёшка водопад красноречия Айвара, – ведь общение с потусторонним миром пока не является преступлением и не квалифицируется в странах НАТО как разглашение государственной тайны, не так ли? Так вот, мою страну интересует, где находятся центры чёрной трансплантологии, как осуществляется ваша связь с кураторами и кто конкретно в БНД, ЦРУ и МИ-6 осуществляет прикрытие вашего бандитизма.

– Для потусторонней сущности у вас слишком земные вопросы, – пробурчал Айвар.

Запал его постепенно угас, и через напускное спокойствие, как чертополох сквозь асфальт, начал пробиваться противный, колючий страх.

– Ещё скажите, что для привидения я слишком хорошо выгляжу. Сделайте мне комплимент. Попробуйте понравиться и уедете отсюда обратно в свой госпиталь, а не к албанским отморозкам из клана Мусаи.

Айвар замолчал и опустил глаза, угрюмо разглядывая свою обувь.