– Ммм, забудь, – небрежно махнул вилкой расправляющийся со своей порцией фальшивый герр Вуле. – Она мечтала сбежать из этого ада и уже, наверно, в Италии. Позвонил моему хорошему знакомому из частной клиники. Её пообещали устроить, доучить, помочь получить европейский сертификат. Отправил с попутным транспортом. Теперь у неё будет новая жизнь, и вряд ли она захочет возвращаться в этот дурдом…

– Жаль, – вздохнул Распутин, разливая по тяжёлым толстостенным рюмкам жёлтую ракию, – мне она приглянулась, хотел продолжить отношения…

– Какие твои годы! – засмеялся Айвар. – Тут таких красавиц на любой вкус – немерено! И все хотят как можно скорее свалить. У тебя, как у почти француза, выбор более чем приличный…

– Айвар, ты же меня знаешь, я не коллекционер, – с нажимом произнёс Распутин, скучающе разглядывая интерьер. – Помнишь песню: «Чужой земли не нужно нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим»? Так это не только про чернозём…

– Какой ты всё-таки нудный, – поморщился «герр Вуле». – Хорошо, я позвоню в Италию, узнаю, как с ней можно связаться, и передам тебе все координаты этой счастливицы. Только завтра, ладно? Сегодня я никого не найду. Давай лучше расскажи, как ты оказался в легионе… Хотя нет, это не так интересно, лучше о своих планах после службы. Осядешь во Франции?

– Вряд ли. – Распутин вытряхнул из графинчика последние капли ракии. – Для хорошей спокойной жизни в приличном месте зарплаты легионера категорически недостаточно. Буду думать. Как добыть хлеб насущный, я уже знаю. Теперь надо понять, как добыть насущное масло с насущной колбасой…

Айвар заливисто, от души, заржал, откинувшись на стул и запрокинув голову.

– Ой, не могу! Ты неисправим! За твоё чувство юмора стоит выпить отдельно. Полюбуйся пока местными красотами, а я схожу закажу нормальный коньяк, «привяжу коня» и попрошу Арди собственноручно сделать кофе по-албански. Не знаю, как это у него получается, но сколько я ни пробовал повторить – ничего не выходит. Официант!

Отсутствовал Айвар столько, что можно было привязать гужевой транспорт целого эскадрона, а когда появился, что-то в его облике изменилось. Куда-то подевалась показная беспечность и ленивая надменность, движения стали точными и экономными, а прищуренный взгляд – колючим и оценивающим. Одна улыбка осталась прежней, но она нелепо приклеилась к лицу, как часть резиновой маски, забытой после карнавала.

– Что-то случилось? – участливо осведомился Распутин, внутренне напрягаясь.

– А, пустяки, – поморщился Айвар, – ни днём, ни ночью нет покоя. Придётся вернуться в госпиталь. – Он посторонился, пропуская официанта с подносом, от которого по всей веранде моментально расползся кофейный аромат. – Но только после того, как всё заказанное будет выпито и съедено. Голодным я тебя никуда не отпущу!

Распутин кивнул, пытаясь угадать причину изменившегося настроения бывшего соотечественника, а тот сел на своё место, покатал коньяк по пузатому бокалу и наконец-то поднял глаза на Григория.

«Да ты, братец, похоже, на коксе сидишь», – подумал легионер, всматриваясь в огромные чёрные зрачки, за которыми полностью скрылась радужка, что сделало взгляд Айвара зловещим.

– Давай выпьем за твой личный успех, – поднял свой бокал с «Хеннесси» «доктор Вуле». – Несмотря ни на что, ты тоже, как и я, смог выбраться из этого ада по имени Россия и перейти на светлую сторону силы! Согласись, оказаться в рядах победителей дорогого стоит. Кто этого ещё не понял – vae victis^[37]. Во всяком случае, сербы точно осознали, чем грозят попытки ослушаться и сопротивляться! Скоро поймут и русские: они следующие. Прозит!

Айвар разом опрокинул в рот содержимое бокала, крякнул, подвинув к себе поближе десерт и крошечную чашечку с кофе.

– Пожалуй, я соглашусь с тобой, – медленно произнёс Григорий, – сербы всё поняли, и русские уже догадались, что они следующие… И ты прав: как бы ни крутила судьба, я всё равно считаю себя успешным человеком. Поэтому пить буду за победу. – И, сделав паузу, процитировал известный фильм, добавив со значением: – За нашу победу!

Кофе был великолепен. Недаром его рецепт активно присваивают себе все средиземноморские страны. В Турции он называется турецким, на Кипре кипрским, ну а на Балканах его наименования совпадают с количеством проживающих там этносов.

– Успех нам обеспечен, – поставив локти на стол и подперев голову руками, лениво вещал Айвар, – американцы достигли такой мощи, что уже никто и никогда не посмеет бросить им вызов. Нашей планете суждено оставшийся путь во Вселенной провести под звёздно-полосатым флагом, как бы это ни было кому-то противно. Осталось только найти свою нишу в железобетонной матрице Pax Americana, и можно сказать: жизнь удалась. Я искал её давно, упорно и, кажется, нащупал… Правда, устаю зверски, впрочем, как и ты, Гриша… Я же вижу…

Распутин почувствовал, как свинцом наливаются веки и голова бессильно клонится вниз. «Удивительно, – успел подумать он, – какой крепкий кофе, но после него так тянет ко сну!» Услышав, как Айвар громко зовёт кого-то по-албански, Григорий провалился в небытие.

Глава 21
Долг платежом красен

Огромный крепостной колодец пугал и в то же время манил своим зевом. Тяжёлые металлические створки, открытые нараспашку, и солнечный свет, падающий почти отвесно, всё равно не могли рассеять тьму, освещая аккуратную кирпичную кладку на пару метров вниз, а всё остальное оставляя во мраке. Откуда-то снизу доносилась капель. Капельки шумно клевали воду, но, как ни силился Григорий, он так и не мог рассмотреть, на какой глубине прячется живительная влага.

– Если долго всматриваться в бездну, Гриша, она начнёт всматриваться в тебя!

– Артём Аркадьевич, мне просто обязательно надо узнать: где вода, как глубоко?

– А зачем, Гриша? Ну десять метров, двадцать, сто – какая разница?

– Если знаешь глубину, можно подобрать длину верёвки, привязать ведро и набрать воды…

– А ты уверен, курсант, что содержимое этого колодца вообще можно пить?

– Это же источник жизни. Родник… Разве бывает по-другому?

– Не просто бывает, Гриша, а почти всегда «по-другому»!

– И что же теперь делать?

– Думать, Гриша! Обязательно думать, прежде чем тащить в рот всякую дрянь! Анализировать, кто выкопал этот колодец и для какой цели. Контролировать, что ты пьёшь и кто тебе наливает! И не надеяться на прикрывающих. Они не боги, хотя очень стараются…

– Артём Аркадьевич! У меня голова идёт кругом от ваших нравоучений!

– Голова кругом – это хорошо, Гриша! Значит, ты ещё живой! Побудь в теньке, охолонись немного и подумай над своим поведением! Второй раз может и не повезти!

Распутину почудилось, что его ноги отрываются от земли, тело безжизненным кулём переваливается через парапет, руки безвольно свисают плетьми и он проваливается в этот зев, стремительно уменьшающийся до люка БТР.

– А-а-а, – застонал Григорий, цепляясь за железные скобы.

– Тихо, Айболит! – шикнул на него срывающийся голос Ежова. – Ишь ты! Очнулся – и сразу вопить! Держи вот лучше водички – прогони сушняк, жертва клофелина…

* * *

– Ну что, оклемался? – Голос Ежова звучал непривычно участливо и даже заискивающе.

Распутин приподнялся на локте и огляделся. Какая-то новостройка-недостройка. Потолок высокий – под четыре метра, помещение большое, на пять окон, стены кирпичные, без единого признака отделки, как и бетонный пол. Окна завешены маскировочной сетью, сквозь неё пробиваются летнее солнце и развесёлое птичье чириканье. Суровый армейский интерьер, пригодный для походной палатки, но не для особняка – несколько ящиков из-под выстрелов к РПГ, раскладной стол, пара стульев. Рядом с аскетичным убранством как существо из другого мира вызывающе желтеет посреди зала добротный кожаный диван – единственный гражданский аксессуар. Именно на нём изволил возлежать Распутин.

Кроме Григория и Лёхи, в комнате никого не было, но по узнаваемым звукам, доносящимся из окна, было ясно, что территория обжита суровым мужским коллективом, идеально освоившим наиболее яркие и выразительные обороты великого русского языка.

Ежов сунул в руки Распутину бутылку с минералкой и медленно опустился на крошечный раскладной стульчик, закрыв его полностью.

– Облажался я, Айболит, – вздохнул майор, уронив глаза в пол, – как есть облажался! Даже предположить не мог, что этот эскулап окажется таким шустрым. Его абреки и кунаки опознали нашего человечка, присматривающего за тобой, срисовали нашу броню в засаде, вот и сложили два и два. Как тебя спеленали, я даже не заметил. Слава богу, все выходы заранее под контроль взяли, поэтому вовремя увидели, как этот полунемец бегом к себе в госпиталь рванул, а потом машина из ворот вывернулась и за город попылила. Вот мы к ней и пристроились, позаимствовав местный тарантас.

Километров пятнадцать крались, чуть не упустили, но зато какой мы там шалман разворотили благодаря тебе! Полноценное отделение охраняло, с пулемётом и граником. Только не ждали нас, расслабились, а потом и поздно было. Зато теперь всю цепочку знаем. Этот Вуле работал в косовском докторате два года, отбирал девчонок по медицинским показаниям. Сами к нему шли, представляешь?! Анализы. Обследования. А он картотеку с их данными сплавлял потрошителям. Потом получал заказ. Вызывал нужного донора, якобы для дополнительного обследования и лечения. Выписывал направление, организовывал сопровождение, скоро узнаем куда…

Кафешантан, в котором ты побывал – местная бандитская хаза Рамуша Харадиная. Арди – его связной. Туда приглашали особо ценных, предназначенных для выкупа, опаивали, как тебя, и вывозили за город, сбивали группу и переправляли в полевой лагерь сепаратистов на горе Юник, на границе с Албанией.

– Кого-нибудь нашли? – попытался спросить Григорий, но издал невразумительное мычание. Сухой язык, будто из наждачки, с трудом провернулся во рту.

Впрочем, Ежов всё понял без слов.

– Нашли твою потеряшку, – улыбнулся он довольно. – Повезло ей с медицинским образованием, вот и оставили как бесплатную рабсилу ухаживать за самыми ценными пленниками. Когда твою тушку привезли и разгрузили, она узнала своего спасителя и такую истерику закатила – за полкилометра было слышно. Всех боевиков собрала в кучку, всех постовых отвлекла, здорово помогла группе захвата. Пока косовары на это представление смотрели, а потом её от тебя отдирали, мои ребята уже оказались у них за спиной. На всю ликвидацию ушло меньше минуты. Отработали как на полигоне.

Распутин от изумления глупо раскрыл рот. Он не мог поверить, что кто-то может за него переживать так, чтобы пренебречь опасностью, исходящей от десятка отморозков, каждый из которых – ходячая смерть. Он ведь на неё почти не смотрел и ни разу не разговаривал. Ну да, два раза назвал дурой. Великолепное основание для высоких трепетных чувств!

– А где она? – прохрипел прорезавшимся голосом Григорий.

– Отдыхает. Еле уговорил! Приказать пришлось. Совсем девчонка измучилась. Почти двое суток рядом с тобой сидела, откачивала – давление мерила, системы ставила…

Только сейчас Распутин заметил стоящий в углу хорошо знакомый медицинский штатив с бутылками и гибкими шлангами, на сгибе локтя – примотанный тампон с пятнышком крови, а ниже – торчащий из-под гнутых ножек дивана край медицинской утки.

– Да-да, – проводив взгляд легионера, кивнул Лёшка и лукаво улыбнулся. – И переодевала, и обтирала, и утку за тобой выносила… После всего, что с тобой тут делала, она, как порядочная женщина, просто обязана выйти за тебя замуж! – И он с облегчением захохотал.

Лицо Распутина залила краска, и он ляпнул первое, что пришло в голову:

– А почему не в госпитале?