Легкий холодок поднимается в сердце, но он успокаивает, а не заставляет стучать зубы, как холод снаружи. Покой внутри стены, а не круговорот мыслей у ее спины, не кузнечные мехи за ее спиной, благодаря которым весь мир наполнился дыханием, а ее собственное каким-то образом угасло.

Мать закрывает глаза, умолкает, останавливает дыхание так, чтобы никто не узнал об одном оставшемся вдохе, похожем на малюсенькое существо. Пусть он проникнет в стену и потихоньку начнет пробираться вперед, пусть ничто не помешает ему, не собьет с пути, не нарушит его ход, не задавит, пусть он не упадет вниз.

А что, если глиняная стена полая?

Глиняная стена полая. Пусть вышедшее из сердца существо движется, создавая само себя и проделывая свой путь в грязи. Пусть освоит дыхание и потечет дорогами собственного творения. Пусть заполнит собственные вены, засопит, запузырится.

Проделывает ли Мать брешь в себе самой, сливаясь со стеной? Просачивается ли в обнаженные артерии, перекроив себя?

Крохотное существо в темноте, последыш дыхания. От его движения взлетела частичка земли. На ее закрытые глаза падает легкий отсвет желания. Из воздуха в воздух.

В песке качнулось самадхи^[7].

14

Что-то обязательно попадет в историю случайно, но и для него уже припасено свое место. Вот так появилось то пятнышко на стене. Возможно, это букашка, лапки которой похожи на тень от ворсинок, – ими она роет тоннель в стене. Ее глаза источают тепло, которое еле заметным отблеском сочится по тоннелю, «сочится» в том смысле, что от него поднимается легкий пар, способный удержать частичку потерянного дыхания.

Чтобы увидеть это пятнышко-букашку, нужно лежать молча очень долго, прижавшись к стене, превратившись в кулек под одеялом, повернувшись спиной к миру.

За спиной дыхания всех остальных. Вереница волнений и переживаний.

– Открой окно. Маме, наверное, душно.

– Отдерни шторы. Думаю, ей не нравится темнота.

– Почему она лежит в такой странной позе у стены?

– Разве это бодрствование – просто лежать с закрытыми глазами?

– Дети играют на улице.

– По телевизору показывают «Махабхарату».

– Принеси газету, сыграй что-нибудь, приготовь пакоры из шпината и лука. Спроси, что, спроси, кто, спроси, как.

Прожитую жизнь снова сервируют перед ней в виде бесед и воспоминаний – думают, так вернется дыхание. Так воспрянет душа. Ей напоминают о том, что она делала раньше, ведь, помыслив это действие, она опять вернется к нему. Но теперь она делает это иначе, по-своему. Готовит свои собственные пакоры. Сочные, перемолотые, перетертые, порезанные на кусочки, брошенные в кипящее масло, уф-ф-уф-ф – с одной стороны на другую, попавшие в желудок и исчезнувшие.

«Выбрось», – доносится шелестящий голос. Но разве голос букашки может добраться до уха? «Внутри хлам, – шуршит где-то, – вышвырни в открытое окно. Лепешки чила, хризантемы размером с футбольный мяч, вода, пуговица, чат масала, половик, зубной порошок, зира, черный тмин. Ключи, мак, иголка, кашель, мокрота, сопли, желчь, вдохи-выдохи, перипетии. Выбрось».

Может ли быть такое, что стена придвинулась к спине и окружила лежащую на кровати женщину, чтобы та не слышала никаких стуков в дверь?

Только тот легкий шелест.

15

А случилось вот что: пока вы спасали букашку, слон вытоптал поле. Вы можете удивиться, что за история приключилась, какой такой слон какое такое поле может вытоптать? Если придираться к терминам, то правда, нет ни слона, ни поля. Есть только дом и семья, в которой все приходят и уходят через открытую дверь. Ничего они не вытаптывают, а с ревом извергают тонны сострадания.

Суметь проявить сочувствие – главная цель домашних, путь к взаимопониманию, любви, счастью и покою. Если ты смог посмотреть на кого-то так, что в глазах читается «вот бедняжка», то уже избавил его от страданий, уподобился богу и собственное отражение стало казаться приятным. Тогда семья поддерживает в любом несчастье и ненастье. Одни становятся богами, а другие – нищими.

Так было с Дочерью. Бедная бедняжка. Ругать, отчитывать, выгонять – все только для того, чтобы вернуть ее на путь истинный. Но она же была бедная. Бедная-пребедная. Глупая девчонка. Любимица, взращенная на капризах и выпестованная на упрямстве. Она не видела в том беды для себя. Не осознавала. А никчемных людей, которые пользовались этим и вводили ее в заблуждение, она считала своими возлюбленными. Раз за разом она оставалась одна. Когда не удавалось договориться с ее высокопоставленными братом и Отцом благородных кровей, женихи собирали пожитки и уходили, оставив ее одну, в нищете и несчастную. У нее не получалось найти ни жилье, ни работу. Сегодня она пишет из одного места, завтра говорит из другого. Брат как-то договорился и приобрел для нее в библиотеке секретариата пару книг никому непонятного содержания. А так она бродила потерянная и подавленная в каких-то лохмотьях, как деревенщина, то в грубой, как из мешковины, рубахе и порванных тут и там штанах, то в дурацкой юбке, купленной за двадцать-тридцать рупий в какой-нибудь деревне Гуджарата или Раджастхана. Все в ее облике выдавало крайнюю бедность, и семья не могла сдержать слез, глядя на нее.

Тут может закрасться сомнение, а были ли те встречи в зарослях каранды уж такими тайными? Или так изливалось сострадание, мол, пусть Мать накормит-напоит-оденет, раз уж сестра оказалась на улице. Вернется – и все встанет на свои места, вот ее дом, вот семья. Разве у нее есть кто-то, кроме нас? Кто знает, видится ли бедная с кем-то еще, зовут ли ее в гости. А если свяжется с этими ни на что не годными людишками, мы будем обесчещены. Пошла по кривой дорожке, не ровен час, дело кончится изгнанием.

Как бы от таких потоков сострадания не прорвало плотину, не случился потоп.

Не то чтобы сострадание совсем испарилось, но порядком было позабыто, когда в газетах и журналах стали печатать ее фотографии, а по телевизору показывать интервью, в которых она делилась своими взглядами. Женское сознание, гендерная дискриминация, женский оргазм… какое бесстыдство… боже мой!

Еще более суровые испытания выпали на долю сострадания, когда бедняжка купила хорошую большую квартиру в районе для хороших больших, а в придачу телевизор, микроволновку и даже машину. Они узнали, что она без конца мотается по аэропортам, путешествует по стране и за границу. По дому полушепотом поползло: вот она нынешняя ловкость рук… разве можно так… добывать имя и деньги… везде нужны знакомства… а если это женщина… еще и молодая… что тогда… что? Тут они запинаются, потому что полностью этого не произнести, а что можно сказать вслух, говорится только так. Старший и теперь запретил Матери долго говорить с ней по телефону, а уж ходить в гости тем более – ее образ жизни не должен быть оправдан!

Когда он начал встречаться с сестрой на приемах в Президентском дворце, то никак не мог понять, кто должен отводить глаза и кто отводит. Странное было чувство – весь мир, и даже президент, говорит с ней, а ты словом не обмолвишься.

Однажды Старший подошел к Матери: «Скажите ей, пусть приходит иногда. У нее ведь нет никого, пусть хоть домашней еды поест. Еще моя жена передала ей несколько своих статей – просила посмотреть, мало кто пишет на эти темы. Это даст ей возможность почувствовать себя включенной в семью, иначе она так и будет думать, что все ее презирают».

И вот теперь мы остановились на том моменте, когда брат и сестра стоят почти рядом и думают, глядя на спину Матери: «Мама, бедняжка. Я сделаю что угодно, лишь бы оживить ее!» Их сострадание мечется все выше и выше.

16

Это все герои рассказа: букашка, слон, сострадание, дверь, Мать, трость, кулек, дочь, Рибоки, которые носила Невестка, и прочее-прочее, о чем будет рассказано, когда придет время.

Обувь? В каком смысле обувь? Обувь в смысле Рибоки.

Говорят, в давние времена жила ядовитая змея Рибок, которая ползала-кружила по южной части континента под названием Америка. Однажды кто-то обернул ею свои ноги, чтобы проворно прыгать, и вся ее спесь вышла из нее и вошла в того, чьи ноги она обернула – так случилось ее перевоплощение. Теперь все знают ее в этом цвете и форме, и поколение за поколением она воплощается в своем новом виде. Обувь, не змея. Обувь всевозможных моделей. Одни шипованные, другие в дырочку, а третьи с мягкой подошвой, которая пружинит, как мяч. То есть виды и подвиды Рибок стали еще сильнее, она сжимает землю в своих тисках и с шипением выдыхает огонь, и кто теперь вспомнит, что когда-то она была могущественной змеей?

Братство Рибок так разрослось, что положило на лопатки сикхов, гуджаратцев и китайцев, которые громче всех кричали, что сумели обжить самые удаленные уголки земли. Один сикх добрался аж до Исландии прямо в тюрбане, с браслетом на руке и с кинжалом^[8], тем самым потешив тщеславие братьев по вере. Но Рибоки и тут всех опередили, ладно, обувь, но носки, перчатки, шапки, сумки, бюстгальтеры – какие только формы они не приняли, чтобы добавить изюминку своему великолепию.

Воистину, они достигли небывалых успехов в ходьбе, беге, йоге и танце.

Кто-то может спросить, на каком основании держится это утверждение? Прямого ответа здесь нет, это всего лишь один пример, который ходит, бродит и порхает в доме, где разворачивается наша история. Речь идет о Невестке. Все знают, что с того дня, как Невестка надела Рибоки, она стала подолгу гулять сама по себе, заниматься бегом с подругами и осваивать асаны под руководством учителя йоги в местном парке. Дело пошло. Так уж и пошло? Или даже побежало? Что в каникулы, когда соседские мамы получили возможность передохнуть от школьных забот, эта самая Невестка сама стала учителем йоги и начала вести весьма популярные классы зимой и летом.

А недавно выяснилось, что она записалась на занятия по сальсе, и кто знает, сколько раз дверь вздрагивала от удивления: «Что это? Вернулась изгнанная Дочь или уходит полновластная Невестка? Как это Рибоки повернули воды Ганги вспять?»

Могло показаться, что одна ощущает тяжесть вины от того, что не выполнила долг, поэтому развернулась и возвращается, а другая уверена, что выполнила долг сполна, и потому теперь уходит.

Но ничто не намекает и не указывает на то, что двери или кому-то еще могло так показаться. По крайней мере, пока.

17

Все сойдутся на том, что невеста не наденет Рибоки на собственную свадьбу. И они не станут частью ее приданого. Даже если ее отдают замуж в дом уважаемого чиновника. Наша великолепная Невестка в этом не одинока.

Не одинока она и в том, что семья будущего мужа одобрила ее светлый цвет кожи и статное телосложение. И в том, что в этом свете будущее потомство выглядело весьма привлекательным для всех. И в том, что Мать и современная золовка должны были обучить ее методам воспитания детей и всевозможным премудростям ухода за собой. И в том, что она отправилась в дом мужа исполнить свои мечты с чувством абсолютного и полного одиночества. Чужой дом, чужие люди, не знаешь, как сесть и что сказать.

Как и все юные девушки, только что приехавшие в новый дом, наша Невестка разрыдалась в первый же день. Она пошла в туалет и застряла там. Поднялся переполох: в доме столько гостей, что даже один неработающий туалет может привести к концу света! После криков и угроз прибежал уборщик и достал из унитаза пропитанную кровью, завернутую в тряпку самодельную ватную прокладку. Золовка принесла прокладку и поучительно сказала: «Дорогая, пожалуйста, заверните ее в старую газету и выбросьте в мусорное ведро».