– Я тоже сейчас волнуюсь! Смотрю на вас и так волнуюсь! – угрожающе нахмурился Марфин. – Руки чешутся, аж потеют!

– Но вы же не маньяк? – спросил Ветряков, приятно удивив Рема своей смелостью.

– Не понял! – вытаращился на него начальник.

– А источник… Сосед Титова, возможно, преступление готовит. Может, он в Москве наездами бывает, приедет, изнасилует-убьет, а потом обратно в свой Крыжополь… Сколько у нас таких неопознанных персонажей, пальчиков на жертве нет, а биослед есть.

– Хочешь сказать, что нам в нашей работе нужно полагаться на случайность?

Марфин обращался к Ветрякову, а смотрел на Рема – как на ту самую случайность, о которой говорил. Как на досадное недоразумение.

– Случайность в нашем деле много значит, – пожал плечами криминалист.

– А я без тебя, Ветряков, этого не знал?

– Ну знали, конечно.

– Случайностями будем заниматься? А неслучайные дела кто раскрывать будет? – Марфин зло смотрел на Рема. – Бабков и Холодцов – все!

– Увольняются?

– Хуже! В свой родной Беговой отдел возвращаются!

– Так, может, я к ним в их родной отдел? Я бегать люблю!.. Это же в Москве?

– В Москве… Ты это серьезно? – заметно озадачился Марфин.

– Серьезно!

– А меньше, чем на Москву, не согласен? – съязвил полковник.

Но Рем даже ухом не повел, как будто не услышал его. На глупые вопросы пусть Бурмистрова отвечает, она в общем-то для того и поставлена.

– Ладно, давай к своему соседу, где он там у тебя! Смотришь за ним, наблюдаешь, вдруг он на самом деле маньяк… А завтра с утра как штык!

В гостиницу Рем возвращался на метро, перекусил по пути, вошел в номер, а там сюрприз. Сосед, оказывается, съехал. И в гостинице ничего страшного не произошло. Но Рем не успокоился, по старым своим корочкам вышел на контакт с администратором, узнал имя и фамилию своего соседа. Но, как оказалось, Лушников Яков Артемович из гостиницы никуда не съехал, просто перебрался в одноместный номер.

– А какой номер Лушников бронировал? – спросил Рем.

Как оказалось, изначально мужчина планировал номер подешевле, двухместный, но, возможно, Рем вспугнул его своей формой, и он перешел на более безопасный уровень. И еще Рем смог выяснить, что Лушников уже не первый раз останавливался в этой гостинице. Недели две назад как съехал, а позавчера снова объявился. Хотелось бы знать, с какой целью.

Глава 4

Без разрешения судьи видеозапись юридической силы не имеет и считается недопустимым доказательством; Рем это знал, но всегда держал при себе скрытую камеру. С собой в Москву привез парочку проверенных гаджетов. Компактный размер, емкий аккумулятор, надежное Wi-Fi-соединение, маленький вес, игольчатое и магнитное крепление, изображение, правда, не очень, но, чтобы следить за Лушниковым, вполне хватит. Одну камеру Рем установил в конце коридора и с видом на номер, другую поставил на дозарядку: неизвестно, как долго ему придется караулить объект.

И еще он переехал в одноместный номер по соседству с Лушниковым, расставил капканы, вывел изображение с камеры на телевизор, затаился, как паук на охоте. Прошел день, но Лушников активности не проявлял, вечером вышел из номера, через полчаса вернулся с полным пакетом продуктов. В кафе не спускался, гостиницу больше не покидал, так, пару раз вышел ненадолго, возможно перекурить. И ночь началась спокойно – во всяком случае, для Лушникова. А Рем намучился, отгоняя от себя соблазн махнуть на все рукой. В конце концов, на дактилоскопическом учете Лушников не состоял, ни в чем не подозревался, охота на него – чистой воды блажь воспаленного воображения. Рем держал обиду на Москву, которая лишила его Раисы, считал этот город чуть ли не обителью зла, может, потому и заподозрил в неладном первого встречного. Нет у него приказа держать Лушникова под наблюдением, а завтра полноценный рабочий день, возможно, где-нибудь в районном отделе, где все ясно и привычно тяжело… Сладкий голос благоразумия убаюкивал его, но все-таки Рем не сдавался, на ночь глядя вышел из номера сменить камеру. Операция простая, подойти к окну в конце коридора, снять один глазок с железной трубы к батарее парового отопления, поставить другой.

А через час после этого из номера вышел Лушников; даже несмотря на плохое качество изображения, Рем смог разглядеть пачку сигарет у него в руке. А вчера Рем ничего такого при нем не видел. И сигаретным дымом как-то не очень от Лушникова пахло. Может, мужчина только-только подсел на эту дрянь, еще не успел прокуриться. Но ему сорок шесть лет, в таком возрасте обычно завязывают с вредными привычками, а не начинают. Но, возможно, Лушников кого-то потерял, как Рем – Раису. Может, у него душа с тоски воет… Лушников перекурил, вернулся, возможно, лег спать, а Рем так и остался у телевизора.

Камера исправно подавала изображение, в один прекрасный момент он увидел, как Лушников выходил из номера, в одной руке сигарета, в другой пистолет с глушителем. Мужчина вышел на лестницу, спустился на один этаж ниже и нос к носу столкнулся с Раисой. Она пугливо вздрогнула, попятилась, руками закрывая лицо, но Лушников ее не щадил, навел пистолет на цель, но на спусковой крючок нажать не успел, Рем проснулся за мгновение до этого.

Лушникова не видно, часы показывали половину третьего ночи, Рем мотнул головой, отгоняя искушение вновь уснуть, но все же провалился в сон и в следующий раз проснулся уже утром. Камера уже не работала, села батарея.

По пути на службу он улыбнулся девушке за стойкой администратора, спросил, как прошла ночь, оказалось, без происшествий.

И в следственном отделе неопределенной ориентации обошлось без потрясений. Происходило все на земле, а в отдел на Тверской даже сводки не поступали, дежурная часть как таковая отсутствовала, один только сержант на вахте, и тот куда-то подевался в момент, когда подъехал Марфин. Прошляпил, не встретил начальника. Впрочем, полковник и не нуждался в его докладе, глянул недовольно по сторонам, спросил, где дежурный, и, не дожидаясь ответа, проследовал в свой кабинет – в сопровождении Бурмистровой, ну а куда же без нее?

Рем выждал немного, постучал в дверь, открыл.

– Разрешите?

– А кто это тут у нас? – спросил Марфин, под насмешливым взглядом Бурмистровой разглядывая его. У нее же и спросил: – Ты видишь?

– Да какое-то серое пятно.

Рем не реагировал, стоял перед начальником, намотав нервы на кулак, хотя так и подмывало кое-как кое-кого назвать. Начиная с Бурмистровой. Ну да, кофта на нем не первой молодости, джинсы за две тысячи, ботинки из кожзама, но и на бомжа он точно не похож, чистый, аккуратный, ничем не хуже других. Если брать обычных, а не гламурных оперативников.

– Ну почему же серое! Товарищ лейтенант хочет сообщить нам о задержании особо опасного преступника! – съязвил Марфин.

– Товарищ лейтенант хочет, чтобы его обменяли на Холодцова и на Бабкова.

– Тебя?! Одного? На двоих?!

– Ничего себе! – поддакнула Бурмистрова.

– Ну да, кто ж согласиться в такой тухлятине служить? – усмехнулся Рем.

– Что ты сказал? – взвился Марфин.

– Холодцов и Бабков уже соскочили… И не надо мне тыкать, товарищ полковник! Я уважать вас должен, чтобы вы мне тыкали!

– Ты посмотри на него!

– Театр Сатиры, – тихо фыркнул Рем.

В конце концов, он всегда может вернуться в родную Пензу, там, конечно, и своего цирка хватает, но, если представление, весело всем, и начальству, и подчиненным, а здесь Марфин смеется только один.

– Что?

– Даже в театре, говорю, заявление подавать надо на перевод. А мне что делать, я даже не в штате? К кому мне обратиться?

– К психиатру! – прыснула Бурмистрова, разумеется, с оглядкой на Марфина.

Но тот ее не замечал. Полковник хмурил брови, озадаченный выпадом подчиненного.

– К Бабкову обратись! Он без Холодцова остался, можешь в друзья к нему попроситься!

– Лучше к Холодцову.

– Холодцова в главк перевели. Может, ты в главк хочешь?

Вопрос риторический, Рем промолчал.

– Здесь служить будешь. А числиться в районном отделе, завтра съездишь, удостоверение получишь, оружие… А рабочее место… Товарищ лейтенант, проводите коллегу!

Марфину следовало бы собрать совещание, представить нового сотрудника или хотя бы лично проводить Рема в общий кабинет, но он поручил это дело непонятно кому.

– А получше прикинуться не мог? – уже за дверью, смерив новичка взглядом, спросила она. – Ходишь как халабоша!.. Бли-ин!

Бурмистрова закатила глаза, выражая крайнюю степень недоумения, действительно, как мог начальник управления ходатайствовать за человека, которому даже одеться не во что?

За окном пасмурно, небо темное, а в общем кабинете светло, как на солнце, как будто под потолком лампы для солярия светят. Вчерашний опер загорает, вразвалку сидя за столом, запустил в Рема самолетик. Не попал и сразу же полез в тетрадь, вырвал оттуда лист, да так увлеченно, что язык высунул. Весело парню, а в глазах пустота. Широкий крепкий свод черепа, волосы жидкие, плешь уже просматривается, молодой еще, лет двадцать пять, к тридцати облысеет.

Салицын так же вразвалку боком к своему столу сидит, руки скрещены на груди, сидячая поза Наполеона. На столе чашка, мажор смотрел на Рема, будто требовал подлить ему кофе. Кофта на нем с капюшоном, примерно такого покроя, как у Рема, но куда более высокого качества. И сидела идеально, не то что на Реме.

Из следователей присутствовал только майор в безупречно пошитом кителе. Слегка за тридцать, высокий, статный, аристократический склад лица, родинка над губой смотрелась как мушка на лице у кокотки, вид не то чтобы женственный, но и не мужественный, во всяком случае, буйства тестостерона в его взгляде Рем не уловил. Зато заметил если не добродушную, то близко к тому иронию, майор единственный, кто смотрел на Рема непредвзято, но при этом он ставил не на него. Не видел он в нем перспективы. Бурмистрова задержала на майоре взгляд, даже слегка потупилась. Кстати, они бы неплохо смотрелись, оба в форме, наглаженные и налакированные, благоухающие розами из домашнего зимнего сада.

Бабков стоял у своего стола, небольшая, посаженная на сильную шею голова, брутальная стрижка под ноль, тяжелые и прямые надбровные линии в сочетании с крепким носом, похожие на столик с широкой дубовой ножкой, верхняя губа длинная, тонкая, нижняя покороче и потолще, широкие плечи, накачанные бицепсы, но впалая грудь, плоский живот, длинные беговые ноги. Джинсы с потертостями, поло с длинным рукавом, «сбруя» с кобурой под мышкой, пистолет, как визитная карточка опера. Одежда простая, не брендовая и часы на руке явно недорогие. Маленькие глаза буравили Рема. Так почему-то захотелось сесть за свой стол и превратиться в невидимку. Но стол этот еще не остыл после Холодцова, и Бабков так просто его не отдаст.

– Вот, товарищ лейтенант Титов, можно любить, можно жаловать, – с усмешкой сказала Бурмистрова, глянув на майора.

Хотела, чтобы он оценил ее юмор. А может, хотела чего-то покрепче.

– Ну понятно, что не господин, – фыркнул Салицын.

Взгляд у него холодный, а интеллекта в нем не больше, чем в камере наружного наблюдения. О видеокамере Рем подумал неспроста, Салицын смотрел на него и, казалось, записывал момент, в котором он так браво держался в седле перед новичком. Героем себя чувствовал, хотел увековечить себя на фоне чьей-то невольной слабости.

Но Рем слабым себя не чувствовал, хотелось бы исчезнуть или просто затеряться в этой толпе, но головы он не терял, смотрел, все видел, все замечал, даже выстраивал перспективы на будущее. Мысли выстраивались в ряд быстро, но без суеты. Глядя на Салицина, он подумал о батарее питания для его камер: надолго ли хватит заряда? Более того, этот вопрос заставил его вернуться во вчерашний день. Вспомнил про свою видеокамеру, которая работала ночью, а утром сдохла, потому что ее не заменили. Не смог он, потому что заснул.