– Ну да. Митрич. Он тут у нас работал столько лет, что мы с тобой столько цифр не знаем. Дед толковый, умный. А главное, невероятно эмпатичный. Он настроение срисовывает лучше, чем любой детектор. Мне порой кажется, что и мысли читает. В общем, его на пенсию отправляли, а какая там пенсия, он же не москвич, живет за городом, добирается на электричке каждый день. Я его пристроил. Оформил как кухонного рабочего и дворника. А он тут целый день помогает. И знаешь, правда, стало как-то тише, что ли. Мы тут уже устали бороться с «помогалами», они выбирают себе жертву, маму, бабушку, тетушку из тех, кто хуже всего понимают, что нужно делать и куда они попали, и стригут деньги за каждый чих. А пока Митрич тут дежурит, ни одного «доброго человека» больше не видел. И нет больше такого количества жалоб.

Крячко кивнул. Да, он тоже считал, что наживаться вот так на горе людей – самое последнее дело. И подытожил:

– В общем, Геннадий Васильевич, жди нас с напарником в самое ближайшее время в гости. С бумагой гербовой и всеми печатями явимся челом быть.

– Всенепременно, челобитные принимаю согласно рабочему времени СИЗО, – отозвался Власов без тени улыбки.

В Матросской Тишине и Лефортове разговоры прошли аналогично. Как под копирку. Тот же вопрос про бумагу с печатью. Те же разговоры о том, что Величко и Липаненко были тихими, спокойными, хорошо соображали, были мастерами своего дела, но дела у них были тихими. Незаметными.

Кроме, пожалуй, Липаненко, который пропал из стен Матросской Тишины. Мужчина немного выбивался из общей картины. Вел себя громко, и, как выразился полковник Антунович, временно исполняющий обязанности начальника тюрьмы, Антон Липаненко был «слишком восторженным».

– В смысле? – удивился Гуров. Вот уж где люди резко теряют желание чем-либо восторгаться, так это в стенах печально знаменитой Матросской Тишины. Одной из старейших тюрем Москвы.

Антунович грустно улыбнулся:

– Он писал книгу. По истории Москвы и ее самых знаменитых преступлений. Его поймали на драке, драку начал не он. На парковке, где все было, пострадали несколько машин. Все остальные, кто участвовал в драке, успели убежать. А он нет. Почему-то дождался полиции.

– А камеры? – озадачился Лев Иванович. – На парковке же камеры должны стоять. Их отсмотрели?

– Отсмотрели, – отмахнулся его собеседник. – Темно, дело ночью было. Качество записи паршивое, на камерах народ решил сэкономить. По сути, театр теней на видео – вот и попал Липаненко к нам. Уникальный человек. Рассказал мне тут всю историю московской жандармерии.

– А свидетели? Драки, не истории жандармерии, – не отставал Гуров.

– Спальный район, три часа ночи. Свидетели старательно делали вид, что спят. Но патруль тем не менее вызвали, а когда ребята приехали, то на месте был только один гражданин Липаненко с ломом. И вокруг него несколько побитых машин.

– А в чем суть драки?

– Подкатили на парковке добры молодцы, попросили поделиться денежкой. В Антоне проснулся лев, и дальше он уже ничего не помнил. На ломе была обнаружена кровь, что интересно – его собственная и еще троих. Но никто не обращался в полицию. А вот владельцы машин – обратились. Так что грозило ему условное за хулиганство с погашением ущерба. А он как оказался в камере, так чуть ли не стены стал трогать. Все восхищался архитектурой. У нас тут – и архитектура. Он помнил всех знаменитостей, что у нас тут побывали с момента постройки. Ты только представь, Лев Иванович! Такое внимание мне льстило, конечно. Да всем нам льстило. Маленький такой, неприметный человечек, который вообще ничего не боялся. Не хочется говорить о нем в прошедшем времени.

– Как он оказался в одиночке? А потом в больнице?

– А, так это у нас карантин такой просто был, – махнул рукой Антунович. Гуров по въевшейся в кровь его сыщицкой привычке присмотрелся к нему повнимательнее. Полковник Антунович напоминал грустного моржа. У него были темные большие глаза и невероятные усы. Льву Ивановичу стоило огромных усилий не смотреть на эти усы, когда он задавал вопросы. Потому что они жили отдельной жизнью на лице мужчины, да еще и вызывали детское желание потрогать их, чтобы убедиться в том, что усы настоящие. Но было в полковнике Антуновиче что-то цепкое. Сильное. Ну, на его должности, пусть и заместителя, но все же, дураков быть не должно.

– У нас тут все камеры переполнены. А пошел грипп, и больница тоже уже не справлялась. Вот и пришлось на время дезинфекции камер часть расселить по карцерам и одиночкам, пусть и со всем удобствами. Но наш писатель и там подцепил грипп. В общем, с трудом, но нашли мы ему место в больничке, мы уже часть кабинетов отдали под палаты. И оттуда он пропал.

– В каком Липаненко был физическом состоянии?

– Не знаю, честно. Могу узнать.

– Но нужна бумага и гербовая печать? – рассмеялся Гуров.

– Нет, это я по-свойски могу спросить, но бумажку ты мне достань.

Лев на секунду задумался:

– Слушай, полковник, а, случаем, не пропали ли вместе с ним его записки? Ведь раз Липаненко был писателем, значит, у него должен был быть блокнот? Или тетрадь? Да хоть рулон туалетной бумаги и химический карандаш?

– Вот туалетная бумага у нас как раз считается дефицитом, шучу-шучу. Записи есть.

Так что можно было смело сказать, что Гуров вернулся с добычей. Правда, просмотреть записи еще не успел. Нужно было ехать в Главк.

Наверное, это и было тем самым общим знаменателем, который сразу же цепляет внимание. Тихие, незаметные даже вещи, которые остались в камерах, были в целом похожи. Ну и… все четверо пропавших – умные, увлеченные своим делом, похоже, неплохие специалисты. Любители библиотек…

Гуров написал на доске одно слово: «невидимка». Именно такими они и были. Невидимыми, но при этом полезными.

– Они были полезными для начальства СИЗО. Именно это и было просчетом… или же наоборот, – размышлял вслух Гуров, – их выбрали из-за незаметности, а начальники могли замалчивать пропажу людей, потому что те, допустим, выполняли какие-то мелкие, но важные поручения. Озвучить вариант побега – значит припаять этим полезным людям дополнительный срок. Вот и не хотели осложнять заключенным жизнь.

– Наоборот? – переспросил Стас, который только вошел в кабинет и как раз застал напарника за продуктивной беседой с самим собой. Крячко позвонил другу по пути в Главк, пересказал все то, что узнал во время первой беседы с начальниками. В том, что бесед будет еще много, они оба не сомневались.

– Ну да, смотри. Всем четырем нашим жертвам начальство доверяло, они казались, пока еще будем думать с этой позиции, что они просто казались, безобидными тихонями. А дальше у нас два варианта. Либо преступник не знал об этом, о том, что все пропавшие выполняли поручения, делали расчеты, писали бумаги и прочее и поэтому были на хорошем счету у начальников, либо наоборот. Он знал. И именно поэтому похитил именно их. И тут мы видим первый и самый легкий вариант – он или она вхожи во все четыре изолятора.

Крячко кивнул:

– Женщину не исключаем?

– Не исключаем ни в коем случае. Сильные волевые женщины как раз любят таких.

– Тихонь?

– Не совсем, – усмехнулся Гуров, – скорее мужчин, которые не выпячивают свои достоинства. Технический отдел проверяет счета наших потерпевших, и вот какой интересный момент: пока нашли только часть счетов. А все четверо были очень неплохо подкованы в области финансовой грамотности.

– Но подожди. В досье не было ни квартир, ни машин.

Гуров кивнул и нарисовал на доске знак рубля.

– Квартир и машин нет. В Москве. А вот за границей, в Сочи и Калининградской области жилье неожиданно нашлось. Кроме того, у них у всех есть неплохие инвестиционные пакеты. Хоть я и крайне мало что понимаю в инвестициях, но наши тихие клерки – подпольные миллионеры.

– А кто наследники? Может быть, это они собрались и заказали родственничков? – предположил Крячко.

– Родни пока не обнаружено.

– Зато тела наконец-то, кажется, обнаружены, – заявила Дарья. Оказалось, что она уже минуты три тихо стояла на пороге кабинета, как всегда то ли стесняясь обозначить свое присутствие, то ли просто выжидая, пока на нее обратят внимание.

– Дарья, сокровище ты наше, давно тут стоишь? – обрадовался Стас.

– Недавно. Но нам нужно ехать. Я, конечно, позвонила, попросила не трогать никого, но, к сожалению, с двумя мы, кажется, опоздали, но я не уверена. Давайте поедем поскорее, я одна там буду недостаточно убедительна, наверное.

– Даша, мы ничего не поняли, – остановил эксперта Гуров, – вот водичка, чай, кофе, конфеты, все, что захочешь, но пожалуйста, медленнее и по пунктам, где найдены тела и почему нам нужно спешить. Можешь рассказывать нам это по пути к машине, только скажи, куда едем.

– В Бутово, – сказала Дарья и протянула Льву бумажку с адресом.

– Морг?

– Морг. Таких моргов по Москве несколько, и именно туда свозятся все невостребованные тела, – объяснила на всякий случай Дарья. – Там они ждут. А потом, согласно протоколу, тела кремируются. Прах остается в коробочках. Хранится еще полгода. Если я права, то двоих подходящих под описание уже кремировали.

– А почему так быстро?

– Вот именно поэтому я и думаю, что это наши пропавшие, – пояснила Дарья, – слишком быстро, они нарушили правила. Я натравила на них Матильду Давтяновну, и она устроила разнос. Как они могли, почему нарушают и так далее. Так что нас ждут и больше сегодня никого не трогают. Ну, то есть тех, кто есть в плане, трогают, конечно, а наших – нет.

Глава 2

Вопреки сложившемуся образу район Южное Бутово давно перестал быть криминальной окраиной, топонимом для определения чего-то далекого от центра. Да и не был он таким никогда. Сегодня Южное Бутово было уютным зеленым районом, со своими достопримечательностями и дорогими жилыми кварталами, окруженными парками.

Пока они ехали в морг, обсудили еще один, пусть тонкий и, может быть, ложный, но все-таки намек на то, по какому признаку отбирали жертв. Почти про всех отзывались, что они были «не от мира сего». Пробив их медицинские карты, Дарья нашла, что двоим, Клюге и Моргульцу, ставили диагнозы «легкое расстройство аутического спектра». Но потом сняли. Это могло быть и хорошо, и плохо одновременно. Но все же появился небольшой хвостик, за который можно уцепиться.

Комплекс зданий морга застенчиво скрывался на территории большого паркового массива, за высоким забором и почти вплотную к старинной усадьбе. Рядом, видимо, была еще конюшня. Припарковавшись, сыщики с удивлением посмотрели на лошадей, которые брели вместе со своими всадниками по тропинке вглубь парка.

– Новодел. Начало девятнадцатого века, – сказала Дарья уже на улице. Гуров даже не сразу понял, о чем она. Имеет ли в виду усадьбу или морг, который тоже, кстати, был построен в том же стиле. Видимо, один ансамбль. Хотя какие-то здания явно уже были достроены позже.

Напустить Мегеру Давтяновну, главу отдела судмедэкспертизы Главка, на администрацию морга было, конечно, жестоко. Но правильно. Потому что правила есть правила. А теперь их там будут ждать. И сделают все, что скажет Дарья.

– Я не знаю, что произошло, кажется, была какая-то путаница в документах или, может быть, ошибка… – Какой-то мужчина буквально выбежал им навстречу. Он подошел к машине, зачем-то начал дергать дверь, хотя сыщики уже вышли из машины.

– Вы кто? – без особых расшаркиваний спросил Крячко.

– Лабжинов я, Анатолий Борисович. Директор, с вашего позволения. С кем имею честь?.. – проблеял мужчинка. Оперативники представились и переглянулись со значением. – Извольте последовать за мной, в кабинет, да-да, пойдемте-пойдемте, – суетился он. Крячко с Гуровым и Дарьей пошли за Лабжиновым и очень скоро оказались в мрачноватом кабинете, обставленном темной простой мебелью. Узкие окна, завешеннае пыльными жалюзи, придавали помещению еще большую мрачность и неприютность.

Хозяин кабинета, даже усевшись за свой стол, продолжал отчаянно потеть. Он постоянно вытирал мокрый лоб платком, комкал его, совал в карман халата, потом вытирал лицо рукавом халата и снова краснел и бледнел в разной последовательности. Выглядело пугающе.