– С леди Мэри! Этот титул запрещен. – (Леди Солсбери явно собралась возразить, но в результате молча склонила голову. Мария знала: как только Норфолк уедет, воспитательница нарушит запрет.) – А вам, миледи, поручено доставить драгоценности леди Марии. Их потребовала ее милость королева.

Мария буквально задохнулась от подобной наглости.

Глаза леди Солсбери гневно вспыхнули.

– Чтобы я отдала драгоценности принцессы женщине, являющейся позором христианского мира! Даже и не надейтесь!

Норфолк смерил ее злобным взглядом:

– А вот за это, мадам, вы тоже уволены.

Мария увидела, что леди Солсбери съежилась, как от удара.

– Прошу прощения, милорд, но я была шокирована подобным требованием. Умоляю, позвольте мне остаться с Марией!

– Нет! – Норфолк оставался неумолим. – Возвращайтесь к себе в поместье, миледи.

– Я буду прислуживать ей за свой счет, – не сдавалась леди Солсбери.

На глаза у Марии навернулись слезы. Она не могла потерять воспитательницу, ведь та была ей словно вторая мать.

– И само собой, поощрять ее строптивость! – парировал герцог. – Нет, миледи, вы сейчас подчинитесь приказу его милости, да и потом тоже.

* * *

В ту ночь они горько рыдали в объятиях друг друга. Мария льнула к леди Солсбери, держась за нее, как утопающий хватается за соломинку.

– Не знаю, как я буду без вас жить, – всхлипывала Мария.

– Для меня это тоже будет нелегко, – шмыгнула носом леди Солсбери. – Но вы должны знать, что я каждый день буду молиться за вас и мысленно всегда буду с вами. А если я смогу оказать услугу вам или королеве, вашей матушке, то за мной дело не станет.

Последовавшие за этим недели были омрачены обрушившимся на них несчастьем и пролетели слишком быстро. Вскоре вещи Марии начали упаковывать, а дом – готовить к закрытию. Один за другим его покидали слуги, прощание с некоторыми из них надрывало душу. Мария из последних сил старалась быть любезной, не теряя самообладания. Эти люди служили ей годами, некоторые всю ее жизнь, и было невыносимо больно смотреть, как они уходят. Она настолько погрузилась в свои страдания, что почти не обратила внимания на принесенную Генри Поулом новость о женитьбе герцога Орлеанского на Екатерине Медичи, дочери герцога Урбино.

Очень скоро не будет никаких новостей от Генри Поула, как и от кого бы то ни было. Не будет ни уютных вечеров с леди Солсбери у горящего очага, ни интеллектуальных дискуссий с доктором Фетерстоном. Она останется одна как перст, отрезанная от мира, во враждебном окружении.

Глава 7

1533 год

И вот пришел день Рождества – день, наступления которого она страшилась. Сегодня она попрощается со своей прежней жизнью, со всем, что было привычно и нежно любимо. Закутавшись в меха для защиты от декабрьского ветра, Мария стояла посреди двора в ожидании носилок, в которых ее должны были доставить в Хатфилд. Леди Солсбери пришлось поддерживать воспитанницу, иначе та, находясь в расстроенных чувствах, непременно упала бы. Привычное спокойствие покинуло даже провожавшего ее доктора Фетерстона. Мария увидела слезы в его глазах.

Они с леди Солсбери придерживали для Марии дверцу носилок, рядом нетерпеливо топтался герцог Норфолк. Марию охватила паника.

– Я никуда не поеду! – закричала она.

– Вы будете делать то, что вам велено! – рявкнул он.

– Поезжайте, Мария, – ласково прошептала леди Солсбери. – Своим отказом вы ничего не добьетесь.

– Не хочу, – упорствовала Мария. – Я не собираюсь преклонять колени перед незаконнорожденной, укравшей мой законный титул.

– Довольно! Не желаю слышать подобные разговоры! – взревел Норфолк, угрожающе нависая над Марией. – Если бы моя дочь оказала столь чудовищное сопротивление, я бы выбил из нее всю дурь и разбил бы о стену ей голову, сделав мягкой, как печеное яблоко.

На какой-то ужасный миг Мария решила, что он прямо сейчас так и поступит, и не смогла сдержать слезы.

– Угрозами, милорд, вы не сдвинете меня с места, – всхлипнула она.

– Залезайте! – Он грубо схватил Марию за руку и втолкнул в носилки.

Она даже не успела обнять леди Солсбери и доктора Фетерстона. Тяжело опустившись на мягкое сиденье, Мария почувствовала, что носилки тронулись с места, и, заливаясь слезами, отдернула шторку.

– Да хранит вас обоих Господь! – крикнула она. – Молитесь за меня!

Доктор Фетерстон поднял руку, благословляя Марию, а леди Солсбери послала ей воздушный поцелуй. Какое счастье, что они успели попрощаться наедине! Мария, глотая горькие слезы, смотрела на своих дорогих воспитателей, пока те не скрылись из виду. Она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.

* * *

То было ужасное путешествие, в холоде, в некомфортных условиях. Мария всю дорогу ощущала нависшую над ней угрозу. Слезы текли ручьем, и, пока маленькая процессия прокладывала путь к северу от Лондона, приближаясь к Хатфилду, у Марии непрерывно сосало под ложечкой.

И вот наконец впереди показался дом. Отец давным-давно получил его от епископа Или. Мария хорошо знала этот дворец из красного кирпича, поскольку воздух в здешних местах был особенно чистым и она нередко бывала тут в детстве. Но теперь все вокруг казалось ей чужим, и, когда носилки остановились во внутреннем дворе, Мария внезапно почувствовала, что ее подавляют башни, контрфорсы, фронтоны и изогнутые трубы.

Встречу трудно было назвать слишком пышной. На крыльце стояла, дрожа от холода, женщина лет пятидесяти с кислым лицом, в богатых одеждах и старомодном гейбле с длинными концами.

– Миледи Мария, – без улыбки приветствовала она девушку, когда та ступила дрожащими ногами на землю. – Я леди Шелтон, тетя королевы. Я ваша новая воспитательница. Ступайте за мной, я покажу вам вашу комнату.

Манера ее поведения была резкой, равнодушной и, как показалось Марии, враждебной. И что она имела в виду, говоря о комнате? Неужели у нее, Марии, даже не будет собственных покоев?

Марии выделили самую жалкую комнатушку во всем дворце. Там стояли узкая кровать с балдахином, старый сундук и жаровня, даже не камин, на стене висел вытертый гобелен. И хотя жаровня была зажжена, тепла она практически не давала из-за скудного количества угля.

– Ваш багаж принесут наверх, и вы можете распаковать вещи, а затем спуститься в зал на ужин, – произнесла леди Шелтон. – Завтра вы приступите к своим обязанностям в качестве фрейлины принцессы. А теперь я вас оставляю, чтобы не мешать вам устраиваться.

Дверь за ней закрылась. Ну вот и все. Ни ласковых слов приветствия, ни тепла в обхождении. Леди Шелтон, несомненно, действовала по приказу Ведьмы.

Мария целую вечность ждала своих дорожных сундуков, а когда их наконец принесли, у нее тут же возник вопрос, где взять место для богатых платьев и изысканной одежды, упакованных для нее леди Солсбери. А куда положить книги, музыкальные инструменты и корзинку для шитья? Ведь здесь было ужасно тесно. И как без помощи служанки надеть и зашнуровать платье?

Чувствуя себя на грани нервного срыва, Мария упала на кровать и завыла.

* * *

Ужин стал настоящим мучением. Большой зал выглядел очень нарядно: в камине пылало святочное бревно, везде в честь Рождества были зеленые ветви, но все это вызвало столь болезненные воспоминания о прошлых рождественских празднованиях, что Мария с трудом сдержала слезы. Когда придворные Елизаветы гуськом вошли в зал, она обнаружила, что ей отвели место не в почетном верхнем, а в нижнем конце стола, и все видели ее унижение. Не в состоянии проглотить ни кусочка, Мария при первой возможности выскользнула из зала и поспешно направилась к себе в комнату. Но леди Шелтон преградила ей путь:

– Миледи Мария, вы должны быть у принцессы в десять часов утра, сразу после завтрака. И, не мешкая, доложить леди Брайан.

Леди Брайан! У Марии радостно екнуло сердце, когда она услышала имя своей старой воспитательницы, которая нянчила ее в раннем детстве. Она обожала леди Брайан и знала, что та отвечала ей нежной любовью. Мария сразу же воспрянула духом. В конце концов жизнь в Хатфилде, возможно, будет и не такой ужасной. Прислуживая Елизавете, она наверняка будет проводить больше времени с леди Брайан, нежели с леди Шелтон. И тем не менее Мария заснула в слезах. Она отчаянно скучала по леди Солсбери и доктору Фетерстону, душа рвалась назад, в ставший родным дом.

* * *

Утром она, кое-как одевшись, сумела вовремя появиться в детской. Комнаты Елизаветы были роскошно обставлены и заполонены целой армией нянек, управляющих и прислуги. И всеми руководила почтенная розовощекая леди Брайан.

– Миледи Мария! – воскликнула она, обнимая бывшую воспитанницу на глазах у собравшихся. – Как же вы выросли! Но, боже правый, у вас такой вид, будто вас совсем не кормят! Вам нужно срочно позавтракать, прежде чем вы познакомитесь с вашей сводной сестрой. Тут есть хлеб, мясо и хороший эль.

Она подвела Марию к столу, дав знак слуге принести еду, и Мария, не притронувшаяся к завтраку в большом зале и едва стоявшая на ногах, внезапно поняла, что проголодалась.

Леди Брайан села напротив нее:

– Я понимаю, вы, должно быть, чувствуете себя не в своей тарелке. Но сэр Джон Шелтон, здешний управляющий, хорошо управляет двором, и я уверена, вы скоро освоитесь. А миледи принцесса просто прелесть! Моя дорогая, вы забудете обо всех своих горестях и получите удовольствие от общения с сестрой. Она очень славная малышка. Ей уже почти четыре месяца. Сегодня в большом зале будет устроено пиршество.

Мария сомневалась, что получит от этого удовольствие, сомневалась она и в том, что ей понравится возиться с оттеснившей ее незаконнорожденной малышкой. Она, Мария, никогда не признает ребенка Ведьмы принцессой. Титул по праву принадлежит ей, Марии. И она никогда не признает себя незаконнорожденной!

Впрочем, малышка действительно была прелестной. Спеленатая, она лежала не в обычной колыбельке, а в более просторной, парадной, куда, как догадалась Мария, девочку поместили специально, чтобы продемонстрировать ее статус, и смотрела на сводную сестру голубыми глазами, светившимися удивительным здравомыслием и умом.

– А вот и та, что лежала тут раньше, – улыбнулась леди Брайан.

Зачарованно склонившись над колыбелью, Мария прикоснулась к щеке малышки – щека была удивительно мягкой, совсем как бархат или лепесток цветка. А потом Елизавета улыбнулась беззубой улыбкой – и Мария пропала.

– А можно мне ее подержать? – спросила она.

– Смелее! – с довольным видом поощрила бывшую воспитанницу леди Брайан.

Мария осторожно взяла малышку, опасаясь ненароком уронить ее.

До Марии вдруг дошло, что, сложись все иначе, она сама могла быть уже замужем с собственными детьми, и пронзившая сердце боль неутоленного желания была столь острой, что она задохнулась. Природные инстинкты дали о себе знать.

– Она прекрасна! – Мария с наслаждением прижималась щекой к маленькой головке Елизаветы.

Нет, она, Мария, никогда не назовет малышку принцессой, но будет любить ее как сестру. Ведь как-никак Елизавета не виновата, что своим появлением на свет нарушила привычный порядок вещей, обусловив разрушительные изменения в жизни старшей сестры. Елизавета была сама невинность, она даже не подозревала о бушевавших вокруг нее страстях.