– Брзд! – ответил с чувством танкист и опрокинул содержимое алюминиевого стаканчика в пасть. Вытер слезящиеся глаза и с наслаждением потянулся. Ломило все кости, хотелось бы полежать под одеялом и выспать хворь, но увы, надо было готовиться. Если уж и старшина говорит о скором выдвижении на фронт, то это дело решенное. Потому, как опытный фронтовик, Поппендик и явился в ротную каптерку. Хоть нос и не чуял запахов, но казалось, что привычные и уютные ароматы этой пещеры Али Бабы – гуталина, пачек новой одежки и уже ношеных тряпок, выделанной кожи, смазки и многого другого – все же ощущаются.

– Какую забаруху? – спросил он собутыльника, который как раз закинул в рот ворох кислой капусты и хрустко стал ее жевать, словно конь – сено.

– Ту самую средневековую резню столетнюю под названием «Война Гвельфов и Гиббелинов», заваруху, втянувшую в себя почти всю Европу и даже кусок этой дурацкой России – ее начали швабские Гогенштауферы. Боевые кличи той войны «Хей Вельф!», «Хей Вайблинген!» Итальяшки, оказавшиеся в этом всем вместе со своим Папой, потом переделали на свой макаронный манер в «Гвельф» и «Гиббелин». К слову, Вельф – он есть до сих пор – под Равенсбургом, а Вайблинген – пряничное предместье Штутгарта. Прозит!

– Брзд, дружище! – горячий слиток алкоголя приятно прокатился по организму.

– Закуси капустой! Очень приличная закуска для прифронтового кутежа! И в ней витамины! – порекомендовал хозяин ротной сокровищницы.

На халяву немцы могут съесть и жареные гвозди, и квашеную известку, потому хоть жратва такая для командира взвода была и непривычна, но спорить он не стал, и кислятина ему даже понравилась. А от регулярно вливаемого лекарства даже и нос стал меньше беспокоить. В голове приятно зашумело, стало тепло. Вполне можно бы и приступить к делу, ради которого приперся, но очевидно было, что старшина еще не выплеснул свой гнев и обиду, а хитрый танкист знал, что выдохшийся собутыльник более подходит для торговли. И потому стал выспрашивать: что так взбесило хозяина ротных запасов?

Собственно, сам он представлял, в чем проблема, но лучше, чтобы свой запал партнер растратил на возмущение другими, тогда и торговаться будет проще. Собственно, все оказалось так, как полагал.

– Увы, мой друг, немцы обладают большими достоинствами, но имеют и одну опасную слабость – одержимость всякое хорошее дело доводить до крайности, так что добро превращается в зло, – эпично начал свою балладу о погибших нервах старшина после очередного опрокинутого стаканчика. Фразу эту сам командир взвода помнил еще со школы, только не отложилось, кто автор, да это и не важно. Истина была бесспорной, особенно для человека, повоевавшего на фронте.

Нормально работавшая в мирное время германская бюрократия в военное неминуемо стала разбухать, образуя все новые и новые инстанции, организации, управления и формуляры с циркулярами. Теперь, после объявления тотальной мобилизации, сам черт ногу сломал бы, разбираясь в хитросплетениях изощренного германского гения.

И так – то в начале войны даже вермахт имел двойное руководство, делясь на собственно армию и армию резерва, свое самостоятельное командование было у войск СС, свое – и тоже независимое – у люфтваффе и, опять же, самостоятельны были кригсмарине. Теперь добавлялась куча всяких военизированных организаций, которые должны были тоже воевать наравне с фронтовыми частями, но имели свое, отдельное командование.

Все это, разумеется, вносило хаотическую путаницу. Не добавляло порядка и постоянное давление русских: когда отступаешь – первыми страдают организованность и упорядоченность. И в том числе – в делопроизводстве.

И потому издавались приказы и распоряжения, противоречившие не отмененным предыдущим и не совпадавшие с приказами и распоряжениями других ведомств. Все это наслаивалось и громоздилось, создавая массу крайне неприятных для немецкого характера нестыковок, помех и проблем. Для тыловиков, с одной стороны, это было как раз в плюс, потому как хорошо ловить рыбку в мутной воде, но с другой стороны – каждая колбаса имеет два конца, и старшина именно и получал теперь по лбу вторым концом.

Любимчик ротного постоянно выкапывал всякие старые приказы и уложения, о которых все и забыли давно, но силу эти приказы формально сохраняли – их по запарке не отменили. Потому последний финт чертового шваба был особенно издевательским: в пайке среди прочего танкисту полагалось 15 граммов кофе в зернах, а в одном из дивизионных приказов за 1937 год чертов проныра откопал пункт о снабжении военнослужащего индивидуальной кофемолкой. Теперь он методично и планомерно грыз загривок старшины, требуя выдать эти самые агрегаты. То, что кофе в зернах танкисты давненько не получали (тем более на фронте); то, что кофе на роту варился централизованно в ротной кухне; то, что по другим приказам кофе в зернах заменялся на эквивалентное количество молотого или другие эрзацы – эти и прочие логические возражения и увещевания разбивались о швабское упрямство, как изящный бокал венецианского стекла о кирпичную стену.

– Господинле оберфельдфебельле, а если ном на фронтеле выдодут кофеле в зернохле, а вошо кухняле отстонет, как тогда моимле экипожомле принимать пищуле и ворить кофеле? – довольно похоже на невыносимое швабское произношение с этим идиотским присобачиванием окончания «ле» во все места и заменой на «о» всех подряд букв, передразнил своего недруга старшина. Хотя и надо заметить, что даже в таком варианте получилось более по-человечески, чем выговаривал сам чертов ротный любимчик.

– Уши бухнуд, – покачал сочувственно головой танкист.

– Меня так просто тошнит. Кофе он собрался молоть на фронте, недоносок свиной! Ему там намелют, ублюдку подзаборному! Но ты же понимаешь, старина, что приказ-то есть! И я никак не могу найти – отменена норма или нет? Даже пообещал бутылку коньяка приятелю из батальонной канцелярии, но тот – тоже шваб, правда наполовину.

Выпили еще. Старшина ожесточенно почесался, выпустил злобную тираду. К постоянному присутствию вшей можно было и привыкнуть, хотя, конечно, их постоянные укусы и последующий зуд раздражали сильно.

– Чертова сволочь!

– Ды о шбабах? – поинтересовался Поппендик.

– Нет, о проклятых польских вшах. Как ни обрабатывай – мигом понацепляешь новых, они тут повсюду. И все эти патентованные порошки их не берут, все без толку. Единственный работающий по-настоящему способ – делать, как дядины племянники.

Танкист не без труда сообразил, что старшина имеет в виду не какую-то свою родню, а ребят, служащих в СС под командой дядюшки Гиммлера. (У всех в Рейхе были свои прозвища и, например, морячков звали сынками папы Деница, а всех, кто был в люфтваффе – птенчиками Геринга).

– Отличный способ! Дядины племянники травят этих вшей газом.

Поппендик возразил, что была его одежда пару раз на газификации, но вши к этому отнеслись философски и стоически.

– Тут соль в другом! Вшей надо травить толково. Вместе с носителями. Тогда работает. И не с нами, разумеется, – ты зря так вытаращился, дружище, а с теми, от кого на нас эта мерзость лезет. С местной сволочью, плесенью человеческой. Тут не очень далеко в красивой местности есть такая вошебойка в деревушке Собибур. Там вшей натравили много… В том числе двуногих.

– Лагедь для отбдосов? – вяло поинтересовался Поппендик. Собственный насморк волновал его куда больше, чем какие-то недочеловеки. А то, что придется убыть на фронт в такую паскудную погоду, угнетало еще сильнее. Зимой, разумеется, тоже паршиво, но жуткие дороги весенней распутицы могли напугать любого, кто по ним вынужден пробираться. В учебной роте была нехватка тягачей, да и на фронте, как слыхал совсем недавно, их тоже не избыток. Для буксировки «Пантеры» в сухую погоду необходимо два 18-тонных полугусеничных тягача, а при глубокой грязи даже четыре таких машины не могут сдвинуть танк. То есть те три тягача, на которые можно рассчитывать, просто не справятся, если кто-нибудь завязнет.

А кто-нибудь обязательно завязнет, потому как эти танки очень сложны в использовании, при том и курсанты обучены по усеченной программе. Многие молодые механики-водители, заканчивающие танковую школу, самостоятельно обеспечивают поддержание боеспособности своих танков, но это здесь, на полигоне, в тепличных условиях. Да и то видно, что сопляки неоперившиеся.

Разумеется, таким экипажам желательно иметь командира взвода с большим боевым опытом. Но командир первого взвода – умелый тыловик, а воевали только командиры второго и третьего. Сейчас на фронт, там вождение сложнее в разы, под огнем сопляки начнут суетиться и волноваться. У неопытных водителей моментально выходит из строя рулевое управление, и тогда они управляют бортовыми тормозами, которые тоже быстро ломаются. И очень скоро будет как прошлой осенью, когда в атаках на одну «Пантеру», убитую Иванами, приходилось по две безнадежно сломавшихся. Справедливости ради, оберфельдфебель про себя отметил, что это чуточку лукавая статистика, и к поломкам «кошек» Иваны тоже неустанно прикладывали руки, но тем не менее. Вспомнил кстати, что у двух машин во взводе надо, пока в тылу еще находятся, улучшить уплотнения у смотровых приборов механика-водителя и стрелка-радиста, так как во время дождя вода проникает внутрь и сильно затрудняет работу. Сейчас это мешает, а во время боев может стать фатальной проблемой.

– Да ты меня не слушаешь, дружище! – обиделся старшина роты, вдруг прервав свою речь.

– Сушаю. Дык даких вагедей повно! – бодро отозвался Поппендик.

– Не таких! Это же здорово – четверть миллиона этих человеческих клопов и вшей убрать тихо и незаметно! Представь, это сколько жизненного пространства освободилось для нас, немцев! Если б не чертовы русские! – с места в карьер продолжил старшина.

Командир взвода понял, что, словно в театре, должен подать реплику. У старшины надо было раздобыть массу мелких, но важных и полезных вещей, в частности – побольше сухого спирта, который входил в список положенного имущества, но обязательно надо было бы добыть побольше, учитывая сырое и стылое время года. Даже маленькая спиртовка, зажженная рядом, и то помогала скрасить существование, а для этого нужен запас таблеток. А еще у старшины есть пара неучтенных русских танковых печек, и одну неплохо было бы прибрать к рукам. Почему у русских есть такие печки, а у немецких танкистов их нет – оберфельдфебель не понимал, потому как успел убедиться в полезности этого простенького, но удобного агрегата. И Поппендик умело продолжил разговор, спросив: при чем тут русские?

– Как при чем? Они всегда при чем! Отлично работал лагерь по быстрой утилизации отбросов цивилизации, четверть миллиона в сжатые сроки, представляешь? И дешево – их обрабатывали выхлопными газами от четырех списанных танковых моторов. 15 минут – и эшелон обработан. И все – отходы в ров, давай следующих! И все шло прекрасно – тысяча за тысячей, но тут сдуру привезли русских военнопленных. И те сразу закатили мятеж! Ночью, предательски, вырезали часть охраны и удрали! Все русские – бандиты и подлецы! Им совершенно нельзя доверять! Потом поляки и дядины племянники с ног сбились, вылавливая эту беглую сволочь по лесам! Но, увы, не всех отловили. И пришлось лагерь прикрыть – шумиха началась, американцы всякие вонь подняли. А так хорошо работал!

– Де дадо быдо дусских сюда везти! – мудро отметил Поппендик. Сам, своими глазами видал, как походя пристрелили нескольких пленных Иванов, потому странные эти перевозки подлежащих ликвидации недочеловеков ему были непонятны. Только перегрузка транспорта и дорог, в общем – перемудрили.

– Это ты верно сказал, – одобрил и старшина. Немедленно налил. И немедленно выпили.