Довелось Бондарю под бомбами лежать – знал, какое сатанинское изобретение ума человеческого – пикировщики и штурмовики. Только вот давненько не видел он в небе немецких «костылей» и «лаптежников». Похоже, кончились они в немецкой армии, как класс, оставшись кучами горелого люменя в полях и лесах. И повторяют теперь немцы то, что в начале войны приходилось от бедности делать нашим: пускать неприспособленные для штурмовки истребители да серьезными бомберами пытаться накрыть малоразмерные цели. Толку мало, а потери были лютые.

Теперь роли поменялись. Артиллеристы своими глазами не раз видели, какой кошмар фрицам устраивают на дорогах «горбатые» Илы. Знакомые ветеранам картинки, только в сорок первом и сорок втором годах это наши горелые машины, танки, трупы по обочинам дорог громоздились. Ныне – строго наоборот. И как пикировщики работают – тоже видели. Уже – наши пикировщики.

Как во времена блица немецкая авиация расчищала дорогу своим наземным войскам, так теперь наши наконец-то в воздухе сломали ситуацию, облегчив жизнь на земле своим сухопутчикам. И хоть тут, под Сандомиром, от чертовых соколов ни слуху ни духу, а и немцы не те. Привычно зашуганные, так можно сказать. Передернулся, вспомнив пережитый старый ужас, как девятка «Лаптежников» не спеша, размеренно, пунктуально вынесла дюжину пушек, тогда еще – сорокапяток, и ополовинила расчеты, причем все были на уже отрытых позициях, успели окопаться. Не помогло.

Клали Ю-87 бомбы точно в «карманы», а потом еще и пулеметами чесали, вертя идеальный круг в воздухе и по одному атакуя точно и неотвратимо. Курскую дугу вспомнил, где его взвод накрыли, причем дважды. И чувствовался другой настрой и у врага, и у своих – верхним чутьем или интуицией, черт его знает…

Определенно – как и бойцы говорят – не тот немец пошел. Кончились те, которые в начале перли неудержимым валом. А у заменивших их выучка просела сильно. И горящий совсем близко громадный танк – тому пример. Страшная машина, мощная. А начинка бестолковая оказалась. Тут Бондарь себя охолонул. Сегодня – просто повезло. Но в благость впадать нельзя, на войне это очень быстро и очень плохо кончается.

И наглядно убедились батарейцы, что еще не весь немец вышел, когда через несколько дней отбивали атаку обычных «четверок». Солоно пришлось – и маневрировали панцеры умело, и складки местности использовали умно, и стреляли метко. А после того, как поняли, что атака сорвалась – бодро укатили задним ходом, огрызаясь на ходу. Правда, и насовали им: три танка остались на поле гореть, но в батарее старлея четвертое орудие было разбито вдрызг, второму сорвало верхний щиток, погибло пятеро бойцов, а семеро ранеными убыли в тыл.

Хотя и тут про себя отметочку Бондарь сделал: новое оружие дали соплякам, а ветераны на стареньком катаются. Которое и броней пожиже, и пушкой слабее. Странные они, немцы, все же…

Старший сержант Сидоров, замкомвзвода

Жидкая цепочка пятнистых, сливающихся с местностью фигурок опять стремительно рванула туда, где была в обороне такая же жидкая цепочка сильно потрепанной роты РККА. Четвертая контратака за сегодня. И на этот раз сюрприз приготовлен хороший – не зря втроем сидели в этой чертовой жиже, промокнув до костей и стараясь только оружие не замочить. И дождались, таясь на нейтральной полосе. По этим неудобьям немцы не атаковали, выбрав сухое место для прорыва. И хорошо, потому как теперь они бежали боком к Сидорову и двум его товарищам из неофициального пулеметного расчета. И пулемета этого в роте как бы тоже не было. И вообще, замку пехотному не по чину такая машинерия. Но комбат разрешил, а уж ротный и двумя руками «за».

Людей все время люто не хватало, и предложение оставить себе пару трофейных машинок было принято. Да такое повсеместно было: положено все трофеи сдавать, но этот приказ исполняли спустя рукава. Еще и потому, что силенок мало, а приказы исполнять надо, словно в роте народу штатно. Хоть тресни, хоть сдохни – но выполни, и тут всякое лыко в строку шло.

Много ручных пулеметов в руках у Сидорова побывало, а этот понравился больше других. После того, как несколько раз жизнь ему спасало именно то, что вместо винтовки в руках был ручник, уважал сержант эти машинки. И этот последний, взятый у валявшегося в неглубоком окопе расчета, оказался самым удачным. Стоял аккуратно на стрелковой полке, а все прошлые его хозяева валялись неряшливой кучей, из которой торчали окостенелые руки и ноги. Пришлось повозиться, пока нашел под трупами и запасные стволы в футлярах, и ЗиП, и нужные инструменты. Полный комплект! Одна беда: патроны жрал совершенно свирепо, зато давал невиданную мощь огня, поражая ум цифрами выпускаемых за минуту пуль – аж больше тысячи получилось при проверке. А еще дырчатым кожухом был на ППШ похож, что тоже приятно.

При том несложный оказался. Были во второй роте ребята, знакомые с ним, за магарыч малый все обстоятельно показали и рассказали – ну да и у них тоже была неучтенка именно такая. И отдельно предупредили, что могут и свои сгоряча влепить, посчитав по звуку стрельбы, что это враг сидит, потому – учесть и это надо.

Теперь вражеская цепь, на редкую удачу пулеметчика, бежала к нему боком, и крайний к пулемету зольдат был метрах в пятидесяти. Такое выпадает немногим – устроить чистый кулисный огонь, крести – козыри с фланга…

– Давай, сержант! – азартно просипел рябой паренек, взятый Сидоровым в подручные за редкую удачливость. Сам замкомвзвода считал, что и удачливость – и неудачливость – понятия физические, существенные и даже передаются, если находишься рядом. Потому удачливых привечал, а от неудачников старался сторониться.

Отвечать было некогда, фигурки выстроились плотной – не промажешь – мишенью, неровной по верху (одни дальше, другие ближе), но сплошняковой. И пока не рассыпались – даванул на тугой спуск. Пулемет взревел, жадно втягивая в себя суставчатую металлическую ленту, зубастую от пуль. Бил, не жалея патронов, пока враг не успел сообразить. Вояки эти пятнистые были опытными, ушлыми и толковыми, поняли мгновенно, что попали в засаду, но в бою и под пулеметной струей это самое «мгновенно» нередко становится для многих вечностью и решает все.

Как косой секанул, срубив цепь на ходу. Сколько искалечил пулями, а сколько успели залечь – было непонятно, но атака провалилась. Придавил лежащих, как кот лапой давит пойманную мышь, не давая головы поднять. Лупил теперь короткими, но частыми очередями, опасаясь перегреть ствол. Чуток не доглядел, когда раскаленный выщелкнули из пулемета – упустили его в жижу, и он зашипел паром. Чертыхнулся рябой боец, схвативший сталь неловко и обжегший себе руку. Обругал балбеса. Тут же об этом забыл, как только холодный запасной ствол на место встал, и продолжил поливать поле перед собой.

Ротный воспользовался, поднял такую же жидкую цепь своих – только бы не вылезли вчерашние немецкие артштурмы, явно они этих пятнистых поддерживали ранее. Но не вылезли, потому и рота, и чуток позже – весь батальон (хотя, если по штату судить, то состава на половину нормального батальона не хватило бы) продвинулся на пару километров, позволив сматывать весьма хлипкую оборону в стороны от образовавшейся прорехи. Первые успешные прорывы этой операции уже кончились, войска вымотались, откусив здоровенный кусок территории и наломав врагу техники и публики. Силы были на исходе, и врага еще теснили только потому, что не успели немцы свеженины подбросить. А те ошметья, что сейчас противостояли – слишком огребли в самом начале. И далее продолжали огребать, отступая. Главное было – гнать, не давая зацепиться и окопаться, как это умели делать немцы. Зарывались в землю они, как кроты. Привыкли, еще с той – Великой войны. У наших такой привычки не было, и вставало это дорого.

Сидоров был твердо уверен, что и копание спасло ему жизнь самое малое трижды. Но у него был толковый комвзвода на срочке. В том взводе, где он был, собрали в основном сельских славян. В соседнем были более городские и не совсем славяне. В том, где служил Сидоров, комвзвода учил копать и ползать. В соседнем комвзвода читал политинформации. И даже писал доносы за классовое угнетение копанием и ползанием, как потом выяснилось. И тут война. На третий день боёв соседнего взвода не стало. А Сидоров сделал для себя правильные выводы.

Потому, как только заняли новый рубеж, перестал быть пулеметчиком, а принялся за свои обязанности замкомвзвода.

Эта довольно странная должность нравилась своей многогранностью. Как-то на досуге посчитал, что 134 обязанности у замка. Все должен знать лучше командира взвода и старшины роты, во все вникать и всем заниматься. И воспитанием, и порядком, и дисциплиной, и всем остальным, делающим взвод не просто кучей парней и мужиков, а боевой пехотной единицей.

Пока окапывались, пока устраивались на новом месте – секунды свободной не было. Назначил караулы, раздал наряды, все и вся проверил (благо взвод сильно неполный), похвалил кого надо и отругал – тоже по принадлежности, вздохнул с облегчением. Доложился по команде – по количеству штыков, наличию боеприпасов, отметив особо, что к его агрегату патронов осталось совсем чуть, а к двум оставшимся штатным Дегтярям – полБК.

Отпросился у взводного: пока пятнистых гнали – видел в одном местечке что – то уж очень похожее на чужой ротный обоз. Понятно, что там уже батальонное начальство лапу наложило на трофеи, но может и нам что обломиться. На грузовики всяко рот разевать не резон, а вот что попроще – глядишь, и сгодится. Взводный, который, как ни странно, давно уже командовал, ухитряясь оставаться целым и здоровым, согласился безо всяких. Разрешил в тыл сходить, да еще санинструктор пошел и пару бойцов – санитаров прихватили. Погибло в этом бою двое, да раненых четверо осталось, пока вперед перли. Вот их и надо было до батальонного «гнезда сбора» доставить. Прикинули, как идти, чтоб пользы было побольше. Покурили – и двинули.

При пулемете своем оставил белобрысого серьезного вологодца, который был надежен, как гранитный надолб. И особо напомнил, что ежели какое начальство появится, пулеметик чтоб на виду не торчал. Надежный был парень-северянин, но простоватый и ко всяким ушлым хитростям не годный. Потому и остался на позиции, что врать не умел физически, а когда дело касается трофеев – тут честность прямодушная не годится. Потому еще, что это во время боя публика не спешит набегом помогать, а когда после боя трофеи делить – тут желающих всегда масса, и начальники разные толпой нагрянуть могут тоже.

Отправились вдвоем с рябым удачником. Тот ехидно хихикал себе под нос – оказалось, что позабавила его зависть дегтяревского расчета. Обидно им, видишь, что они сидели в неглубоком окопчике, фронт держали, а на фланг отправился за медалью, конечно, сам замкомвзвод. Всего-то делов – одной очередью цепь скосить, любой бы мог! Любому могло так повезти!

Сидоров не любил, когда ему завидуют – считал, что так и сглазить могут, потому веселья своего второго номера не разделил, буркнул хмуро:

– Кому повезет, тому и петух яйцо снесет. Я полдня место выбирал, где мы будем в жиже прятаться! И пулемет не светил специально, хотя пару раз и казалось, что – пора, иначе то сшибут и погонят, а этим дурням – все просто. Чужими руками жар загребать – всегда проще некуда.

– В чужих руках и хрен длиннее, – согласился рябой. Но про себя еще похихикивал.

У чужих телег с лошадками уже возился ротный старшина – поспел раньше, понятное дело. А грузовики и вовсе начальство забрало.

Поживиться ничем толком не удалось, хоть договорился, что патроны к пулемету оставят. И то – хлеб. Еще помогли – двоих раненых дотащили до дороги, где ждала трофейная телега. С ней и отправили в тыл. Оставшихся двоих санинструктор с носильщиками утянули – те поодаль лежали.