Не удержался, пошел глянуть на свои результаты. Насчитал 19 срубленных сбоку фрицев, да четверых, которых достал уже залегшими – у них ранения были в головы и плечи. Ожидаемо и тут опоздали – тыловые поспели прежде, валялись убитые гансы расхристанными и обобранными, сапоги остались только те, что уже драные были. И автоматы помылили, и пистолеты с ремнями. Ну, как обычно, не удивительно. По старой привычке собрал старший сержант зольдатбухи, да пока лазал – рябой на заплатки пару кителей забрал. Рвалась одежда в наступлении стремительно, и заплатки ставить – материала всегда не хватало, а тут сукно хоть и паршивое (дерюжкой, реденькое и без ворсу – не то, что в первый год войны было у немцев – плотное и с ворсом), но вполне годное для портняжьего дела. Опять же, из чистой жадности прибрали пяток карабинов валявшихся: не по-крестьянски это было – порожним идти.

Вышли на проселок, встали, поджидая телегу, что должна была вернуться, сдав раненых – ну и дождались, конечно. Вывернули из-за поворота пара форсистых легковушек и бронетранспортер американский с автоматчиками. Начальство! Притом – из дивизии, если не выше! Вот уж совсем ни к чему, но не в кусты же шнырять!

Тормознули рядом, подняв пыль. Из броника сыпанули отработанно автоматчики (одного узнал – земляк из комендантской роты), привычно заняли оборону круговую на всякий случай. Повылезала из легковушек куча офицеров – при параде, словно и не на фронте. Узнал одного – замполита дивизионного. Вот не было печали – черти накачали! Въедливый и занудный подполковник тут же грозно вытаращился:

– Оба – ко мне!

Хороший такой голос, командный.

– Товарищ подполковник старший сержант Сидоров по вашему прика…

– Эт-то что за шмотки? Барахольничаете?

И не успел ответить – из-за плотного полкана легко вывинтился чернявый майор в щегольской, хотя и полевой, но явно пошитой по индзаказу форме и чертом сидящей на кудрявой голове фуражке.

– Франция? А китель немецкий! Вы откуда их взяли?

По тому, как сразу осекся подполковник, уже явно готовивший показательный разнос, стало понятно, что спросивший – важная птица и на чины плевать хотел.

– Сняли с убитых нами гитлеровцев, товарищ майор! – максимально браво, отчетисто и чисто ответил Сидоров, вполне изображая стойку «смирно» и поедая глазами чернявого.

– А в руках у вас что? – повернулся к рябому.

– Зольдатбухи немецкие. Их военные книжки, – так же отрапортовал старший сержант. Ему очевидно было, что разнос, как минимум, отложен надолго, а потому майору надо потрафить.

– И зачем вы их собираете?

– По приказу нашего батальонного командира, товарищ майор. Все немецкие документы после сбора отправляются в штаб, для изучения.

– Логично. Но почему – французская эмблема? Вы из-за нее кителя взяли? – с искренним интересом разглядывая нарукавный трехцветный щиток, спросил франт в полевой форме.

– Так точно, товарищ майор. Раньше такое не попадалось, решили показать, хотя материал стал у немцев гораздо хуже, без ворсу, и сукно жиже, – решил расширить ответ замкомвзвода и заодно прощупать собеседника.

Пока ему было не совсем понятно, с чего такой интерес, да и слукавил слегка – трупы с такими щитками на рукаве попадались ему на глаза уже не первый день, всю последнюю неделю – точно, напротив стояли эти самые, с ними и пластались.

– Алексей Алексеевич, что скажете? – повернулся майор к неприметному капитану из особотдела, скромно державшемуся сзади.

– Это усиленный батальон из части под названием Добровольческая штурмовая бригада СС «Франция», или по-другому Седьмая гренадерская бригада ваффен СС, придан восемнадцатой панцергренадерской дивизии СС «Хорст Вессель», – огорошил майора точными сведениями тихий капитан.

– Как у вас все точно, однако! – с явным уважением сказал кудрявый.

– Служба такая, – не рисуясь, пожал плечами осведомленный офицер.

– И они действительно – французы?

– Из тех пленных, что мы допрашивали – практически все. Один, правда, попался из белоэмигрантов, бывший русский. Но они уже практически кончились, домолачиваем остатки. «Хорст Вессель» тоже растрепали сильно, так что и французам досталось, и венграм этим онемеченным.

– Это каким венграм? Здесь же нет венгров? – удивился подполковник-замполит.

– Из «Хорста». У них, как и во всех инонациональных СС – офицерский состав из чистопородных рейхсдойче, граждан Германии, а рядовой и сержантский – из всякой сволочи. Эти – набраны в Венгрии из тех венгров, которые имеют хоть немного немецкой или еще какой арийской крови, – так же негромко и вразумительно пояснил Алексей Алексеевич.

– Фольксдойчи? – блеснул странным словом майор.

– Они самые. Пока у немцев – так они немцы, а как к нам попадают, так сразу эти полукровки называются и чехами, и поляками, и венграми, и еще черт знает кем.

– Вон оно что! А эти, из «Галиции» (был я там под Бродами, видел, как их разгромили вдрызг) – они тоже из фольксдойчей, получается?

– Эти на особом счету. Туда офицеров служить немцы в наказание посылали. В «Галиции» даже физические наказания разрешены, и стреляют немцы эту сволочь постоянно, иначе дисциплину поддержать невозможно. Обычные галичане, тупые и злобные, – брезгливо пожал плечами капитан-особист.

– Интересно! Сержант, я у вас этот китель заберу, в редакции показать надо, а то и не поверят.

– Как скажете! Только вы поосторожнее, товарищ майор с этим кителем! – протянул серое тряпье Сидоров.

– Это как? – влез подполковник, почуяв возможность подключиться к разговору.

– Редкий немец сейчас не вшивый – спокойно, чтобы и тени иронии в словах не привиделось, сказал замкомвзвода.

– Э, дорогой товарищ, я на фронте с первого года, на вшивых немцев насмотрелся уже, так что ничего, справимся. А как, говорите, вы их убили? – уточнил майор, бегло осматривая китель. И да – швы под мышками, где обычно селились платяные вши, глянул привычно и отработанно. Не вояка, вроде, но калач тертый, опытный.

– Обстреляли их атакующую цепь кулисным огнем, товарищ майор, после чего рота контратакой развила успех.

– Ага! Кулисный огонь, ну разумеется! Кто командовал расчетом? – доставая из потертой планшетки блокнотик и карандаш, спросил чернявый.

– Я, старший сержант Сидоров, со мной были бойцы…

– Этого достаточно – расчет сержанта Сидорова. Сколько положили?

– 19 сразу и еще 4 из тех, кто залечь успел.

– Маловато! – укоризненно заявил чиркающий по бумаге карандашом майор.

– Виноват, товарищ майор! – единственное, что смог сказать замкомвзвода.

– Да все в порядке, для газеты – маловато. Ладно, поехали дальше?

– Там небезопасно, товарищ майор, – с большим почтением обратился к младшему по званию обычно заносчивый и грубый замполит.

– На войне везде небезопасно, дорогой полковник. Поехали! – и первым полез в машину. Остальные последовали его примеру, попрыгали в бронированный кузов автоматчики, и машины унеслись дальше, оставив обоих пехотинцев в поднятой пыли.

– Черт гладкий, – буркнул вслед рябой, оставшийся без пачки зольдбухов и кителя и как-то огорченно глядевший на свои босые руки.

– Корреспондент! Из самой Москвы, наверное! – сделал вывод замкомвзвода.

– А, ну да, похоже. Мало ему двадцати трех фрицев! Попробовал бы сам хоть одного пришибить! Понапишут черт те что, как деревянной ложкой боец шесть танков разгромил, а форсу, словно они это сами сделали, щелкоперы брехливые. Читать совестно, что понапишут, зато сапожки с форсом и одежка барская – неодобрительно разворчался боец.

– Ты полегче бубни, а то подведет тебя длинный язык под монастырь, – осек его наставительно Сидоров. Идти по дороге и ждать телегу ему расхотелось категорически.

– А твой-то кителек чего полкан уцепил? – удивился везунчик.

– Куда конь с копытом, туда и рак с клешней… Черт его знает, а мы без заплат остались. Ладно, пошли домой, эти еще возвращаться будут или еще кого нелегкая принесет, – решил Сидоров.

– А как считаешь, напечатает этот красавчик про нас статейку? Этак пышно: «Героический пулеметный расчет доблестного старшины Сидорова мастерски и умело могучим кулисным огнем с фланга стремительно истребил вражескую французскую роту эсэсовских гнусных французов. Бей врага, как расчет великого Сидорова!» – продолжил трепать языком везунчик.

– С чего это я старшина? – удивился замкомвзвод.

– А для красоты. Эти ж газетчики удержу не знают, все на свой манер перевертывают. Про нашего комбата, было дело, понаписали такого, что только фамилия и была точно указана.

Старший сержант поморщился. Положа руку на сердце, ему нравилась эта самая пышность в газетах. И привычная тяжелая и грязная работа войны приобретала под пером очередного писателя блеск и красоту. А уж если это будет о нем – он с легкостью простит кудрявому репортеру и старшину, и роту. Нет, так-то поворчит, конечно, для порядку, но в душе маслицем помазано будет, приятно так станет. Да и не слишком-то и преувеличено окажется – вполне возможно, что положенные там на поле как раз и были ротой.

Поистрепались фрицы, лоск потеряли. И не раз слышал – вместо внятных полков и дивизий у фрицев все чаще были какие-то невнятные «группы» – сколоченные на скору руку из всяких огрызков и обломков разгромленных вдрызг этих самых, сделанных по правилам и штатам, дивизий и полков. Не до жиру, не до орднунга, когда лупят в хвост и в гриву.

– Нет, не напишет. Не дадут. Франция же сейчас вроде как с Гитлером борется, потому политически будет неверно такое писать. Хотя – вон они, наглядно, хрен им в печень, борются, аж который день им морды бьем… – резонно и степенно отметил сущую правду Сидоров.

– Это да, политика. Когда политрук рассказывал про наших французских летчиков, так их куда меньше, чем этой сволочи, с которой мы сейчас машемся. И их еще до хренища, а у нас пушку отобрали, – перескочил на свежую обиду везунчик.

– Так она и не наша была, полк придал. Временно, – сказал сущую правду Сидоров, но при том не вполне убежденно: когда при взводе была эта пушечка – жилось и впрямь куда веселее.

Перед началом наступления полк передавал нередко артиллерию в качестве усиления по батальонам, вот и свезло, что одна из полковушек, попавшая в батальон, аккурат оказалась на том участке, что держал взвод Сидорова.

Прибыли артиллеристы под утро – злые, как собаки, грязные, как черти, потому как тащили свою «милашку» на руках по грязи два километра по просматриваемой и простреливаемой местности. Да еще и густо перекопанной, отчего помимо всякого нужного тащили пушкари и доски в придачу, иначе не перекатить было тяжеленную свою орудию через всякие траншеи, которых накопали тут изрядно. И при каждой ракете немецкой, заливавшей местность мертвенным белым светом, приходилось замирать, а то и просто лежать в грязище. Неприятно, но куда лучше, чем внезапный минометный обстрел с накрытиями.

Взводный при том строго указал своему заместителю, чтоб помог гостям всемерно, как своим родным. Сидоров с опытным воякой и не думал спорить – худого толковый летеха не присоветовал бы. Потому и людей, чтоб помочь рыть, выделил, и землянку для расчета подобрал добротную, чтоб было где обсушиться и поспать. А когда молодые бойцы начали бухтеть, что слишком много работы с этой пушчонкой – затыкал их простым вопросом: когда легче бежать на фрицевский пулемет – когда тот молотит невозбранно и прицельно или когда в него снарядик прилетел аккуратный?

А рыть и впрямь пришлось много, хоть сама полковушка не производила серьезного впечатления – маленькая, низенькая, по внешнему виду чисто сорокапятка со скошенным назад фигурным щитком, только вместо жальца противотанкового стволика – кургузенький огрызок-коротышка, правда калибра неплохого. Но и для такой мацепуськи пришлось выкопать незаметно для фрицев и замаскировать две позиции – основную и запасную, да одно укрытие, да еще неугомонные артиллеристы ложную позицию оборудовать взялись: когда их навестил командир взвода, он и присоветовал. Оттуда, ночью спешно закатив полковушку, бахнули несколькими снарядами, как по правилам положено – якобы пристреливаясь.