– Я не знаю, но скоро… – за дверью послышалась возня, а потом крик на немецком.

– Не трогай меня, солдафон! Я желаю видеть своего сына! Мало нас на границе в карантине продержали, так ещё и здесь препоны строят!

– Да, художника каждый обидеть норовит, – пробормотал я, соскакивая со стола, и в воцарившейся тишине направляясь к двери этой комнаты, одной из целого ряда предоставленных этой группе, перебравшихся из Академии наук сюда, учёных.

 К ним были приставлены специальные холопы, которые следили, чтобы они ели, спали и мылись. Распахнув дверь, я несколько секунд любовался на то, как в комнату пытается прорваться весьма солидный господин, позади которого топчутся на месте господа помоложе.

Господина сдерживает дюжий гвардеец, но сдерживает очень деликатно: в морду не бьёт, рта не открывает. Молодец, вот это у Михайловских подчинённых выучка.

– Что здесь происходит? – спросил я тихо, но гвардеец тут же повернулся ко мне и вытянулся во фрунт, а господина продолжал удерживать второй из моих телохранителей.

– Да вот, государь, Пётр Алексеевич, сильно хочет этот немец к вам попасть, всё кричит, что сына тут его взаперти держим, чуть ли не в кандалы закованного, – я уставился на него. Что? я прекрасно слышал, о чём кричит господин, и там не было даже намёка на… Так, похоже, Юдин бегает по ночам по Москве и кусает зазевавшихся прохожих. Надо бы проследить, а то слишком уж бурно воображение у кого-то заработало.

– Отставить брехню, – я махнул рукой и обратился уже непосредственно к господину. – Кто вы, и почему так стремитесь попасть в комнату, которую охраняет личная императорская гвардия, что указывает на то, что там находится император?

– Ох, я не… – господин приподнял парик и вытер внезапно вспотевший лоб. – Понимаете, я вовсе не хотел мешать беседе его величества с присутствующими в той комнате людьми, но среди них находится мой сын, и он молил меня о помощи. Как я понял из его сумбурного письма, этот остолоп умудрился заключить пари с венценосной особой, и теперь, когда его репутация, а то и жизнь висит на волоске… Я уже потерял одного сына в этой стране и могу потерять второго…

– Вы так и не представились, – тихо произнёс я, в общем-то, уже зная, кто сейчас заламывает передо мной руки.

– Бернулли. Иоганн Бернулли, – я молча смотрел на отца не только того Бернулли, который переводит сейчас мел в комнате за моей спиной, но и математического анализа и пытался понять, мне сейчас повезло, или всё же не очень.

– А ваши сопровождающие? – я многозначительно кивнул на мнущихся за стеной из гвардейцев молодых мужчин.

– О, Пьер Луи Моро де Мопертюи, мой ученик, который согласился отправиться со мной в далёкую Россию, чтобы принять участие в судьбе моего Даниила. И Джон Кей, изобретатель. Я как раз вместе с моими учениками присутствовал на заседании Лондонского Королевского Общества, когда меня настигло послание Даниила. Мистер Кей же сокрушался, что, даже имея некоторые патенты в сфере изобретения, он нигде не может пристроить свои детища… В общем, мы решили, что он может попытать счастье в России, где, как сообщают ваши листы «Вести» дают беспроцентные кредиты тем, кто что-то изобретает и внедряет в практику, так что, можно сказать, что мистер Кей просто наш попутчик, – Бернулли снова протёр лоб платком. – Так, мы можем войти, или нужно подождать, когда его величество покинет помещение?

– Как вам сказать… – протянул я, делая шаг в сторону. – Проходите. Да, мистер Кей пускай останется и подождёт здесь. Ему сегодня несказанно повезло, он будет удостоен аудиенции у его величества, – немного ерничая, сообщил я покрасневшему Кею по-английски. Я понятия не имею, кто это такой. Но раз Бернулли его притащил с собой, то, наверное, парень дельный.

Пока я разбирался с Кеем, Бернулли и Мопертюи вошли в комнату для дискуссий, как я обозвал про себя данное помещение.

На меня тут же воззрилось несколько пар глаз, а Бернулли-старший растерянно произнёс.

– Ваше императорское величество, это было…

– Поучительно? – я криво усмехнулся. – Бросьте, любой бы на вашем месте растерялся. Я не пойму, что у вас не получается? Вчера мне продемонстрировали образец, и он вполне работал, исправно поднимая воду вверх. В чём сейчас образовалась проблема?

– В потери мощности! – всплеснул руками главный спорщик Бильфингер. – То, что прекрасно работает на маленьком образце, перестаёт работать, когда мы начинаем переносить данные на настоящие механизмы! И мы никак не можем понять, почему это происходит!

– А вы не пробовали вместо дров использовать что-нибудь другое? – я вздохнул. Ну, если я хочу получить что-то почти на сто лет раньше, то без подсказок, как ни крути, не обойтись. – Уголь, например. Насколько я мог убедиться, он горит жарче и дольше и отдаёт больше тепла, а значит, и мощность при его использовании может быть выше. Или же постоянно подкидывайте дрова в топку, – они переглянулись, Бернулли-младший с каменным выражением на лице подошёл к доске и принялся набрасывать уравнение. Его отец смотрел на него с минуту, а затем подошёл и зарядил сыну затрещину прошипев.

– Идиот! Как я скажу твоей матери, что она умудрилась родить на свет умственно отсталого ребёнка?

Его голос потонул в гвалте других, которые то ли защищали коллегу, то ли поддерживали его прославленного отца, разобраться в подобном было сложно. Я же, сделав своё грязное дело, подошёл к Эйлеру, стоящему в стороне и немного презрительно поглядывающему на происходящее. Ну-ну, я сейчас быстро с твоей морды пренебрежение уберу.

– Леонард Паулевич, голубчик ты мой, а не расскажешь мне, зачем ты сделал ту летающую штуковину, парящую время от времени над Москвой и отвлекающую людей от работы? У этого шара имеется ли какое-нибудь практичное применение?

– Думаю, государь, что несложно придумать, в чём его можно использовать, – он слегка наклонил голову, и только.

– Да что ты говоришь, вот прямо любое, пришедшее мне на ум? – я сложил руки на груди в молитвенном жесте. – И что, я смогу быстро курьера на энтом шаре до Сибири и обратно доставлять? Потому что я без известий оттуда, как на иголках подпрыгиваю.

– Ну, шар плохо управляем, – начал Эйлер осторожно отползать в сторону. Ой, не на того напал, друг мой. И хоть ты и являешься одним из моих кумиров молодости, все отмазки научной или околонаучной братии я знаю не понаслышке. – Так что ещё рано говорить, что он сможет так далеко улететь и прилететь обратно…

– Тогда зачем он нужен?! – я слегка повысил голос. – На хрена мне игрушка, на которую ушло немалое количество денег, и которая способна только выступать в качестве украшения?! Я понимаю науку ради науки, но в этом случае, ты мог бы ограничиться действующей моделью. Но создав реальную модель и вложив в неё средства, мне, как человеку, заплатившему за эту модель, важно понимать, что я не выкинул деньги на ветер! – то, что Эйлер потратил из своих средств, ему компенсировали из казны, но мне донесли, что он после этого успеха слишком уж зазнался, и необходимо было быстро сбить с него спесь, иначе он не сможет работать с остальными, а это недопустимо.

– Но, государь, что вы от меня требуете? – от волнения он перешёл на немецкий. Хорошо, если тебе так более комфортно…

– Мне нужна связь! Мне позарез нужна связь, и в этом изобретение я углядел великий потенциал. Неужели я так ошибся? Вы очень сильно разочаровали меня, господин Эйлер.

– Ваше величество, но что я могу сделать? – прекрасно, клиент почти готов, главное его мысли в нужное русло направить. Вот кто-кто, а Эйлер прекрасно сумеет достичь невероятных результатов.

– Да мне плевать, что и как вы сделаете! Да хоть шар этот ваш водородом ещё на земле налейте, и вон паровой движитель присобачьте, лишь бы он летал не туда, куда ветер дует, а туда, куда нам надо, и так быстро, как это вообще возможно!

– Я постараюсь… – пролепетал Эйлер.

– Нет, господин Эйлер, вы не постараетесь, вы сделаете. Иначе я буду разочарован слишком сильно, чтобы понять и простить. – Так, теперь быстро уйти, чтобы палку не перегнуть.

Перед дверью Джон Кей стоял и смирно ждал моего появления. Я кивнул ему, полюбовался выпученными глазами и пошёл по коридору, кивком головы предложив следовать за мной.

– Итак, мистер Кей, изобретение в какой области ты хочешь представить здесь в Российской империи?

– Я суконщик, и у меня есть уже патенты на механизмы, облегчающие процесс производства… – я резко остановился, развернулся и посмотрел на него в упор.

– Вот прямо сейчас мы находимся на территории мануфактуры, которую я выкупаю, и в которой будут опробоваться новые методы, в том числе и механизмы. Теперь я хочу знать, для чего ты прибыл в Россию?

– Я хочу, чтобы мои изобретения работали, ваше величество, – пробормотал Кей. – У меня много задумок, но почти всем им придётся принять вид патента. Меня похлопают по плечу и отправят домой. А я… я…

– Я тебя понял, Джон Кей, – я снова пошёл по коридору. – Тебя примут на довольствие, выделят комнаты для проживания и предоставят здесь лабораторию с мастерской. Золотых гор не обещаю, но действительно стоящие изобретения обязательно будет внедряться в производство.

– Но почему мнение вашего величества так сильно отличается от мнения всех других власть имущих? – ещё тише спросил явно осмелевший Кей.

– Потому что я очень ленивый. И то, что облегчает любую работу, высвобождая некоторое время для лени, мною категорически поддерживается.

– Вы шутите, ваше величество…

– Следуй за мной, я тебя познакомлю с одним уникальным ткачом. Он меньше чем за два года умудрился изобрести новый вид ткани, а также выкрасить её совершенно уникальным способом. Теперь эта ткань интенсивно осваивается. Будете работать в паре. Подозреваю, что вас великие дела ждут, – я усмехнулся. – Да, учись ежедневному омовению, иначе можешь попасться и быть наказанным.

Пока Джон Кей переваривал свалившиеся на него новости, я поспешил в Лефортово. Вроде бы Беринг явился, и я собирался его сегодня принять. Да ещё разбирательство по делу Козыревскго предстояло – тот ещё геморрой. Но когда я вскакивал на Цезаря, мне постоянно вспоминалось лицо Кея, когда ему про указ насчёт мытья объясняли.

Закон о запахах немытых тел никто не отменял, наоборот, его расширили, на всех, способных обеспечить себя мылом граждан. Несколько примеров того, что я не шучу и выпорю любого, включая лучшего друга за ослушание, были весьма показательными.

Рисковать никто не хотел, потому что наказание вроде бы и не сильное, но дюже обидное и унизительное. Да ещё и ржать над неудачником потом будут, когда его через весь город к царёвым конюшням протащат. Так что, по крайней мере, в Москве все уже привыкли.

Другое дело, что иногда запахи невозможно скрыть, да и освежиться не всегда удаётся. Но я выдал купленные дезодорант и депилятор парфюмерам и приказал разобраться к тому моменту, когда будет построен мыльный завод, который я намереваюсь превратить в косметологический гигант – со временем, конечно. Но некоторые виды продукции можно уже сейчас пробовать выпускать.

Да и к тому же, насколько я помню, мыло варили изготовители свечей, параллельно, так сказать. Я нашёл заброшенную усадьбу недалеко от Москвы, заприметил её ещё в то время, когда возвращался из поездки, приказал узнать её подноготную, слишком уж она заброшенной выглядела.

 Оказалось, что так оно и было. Усадьбу у кого-то конфисковал ещё Верховный тайный совет, да так про неё и забыли все. Так что строить ничего не пришлось. Деньги Елизаветы пошли на приведение усадьбы в порядок, а также на закупку ингредиентов, и, мой персональный бзик, устройство лабораторий.

Пока всё это налаживалось, а по моему повелению всех мастеров свечных собрали вместе и предложили поработать на меня. Именно на меня, на Петра Романова, а не на государя-императора.