Проект полного упразднения коллегий и Сената был уже готов, осталось дать ему ход и сразу же ввести альтернативу. Но я ещё не со всеми министрами определился, так что пока идёт подготовка к этой стремительной реформе.

Учесть нужно многое, и я планирую сделать себе подарок на совершеннолетие, созвав первое заседание кабинета министров – этакий Верховный Совет в миниатюре, как раз в этот знаменательный день.

– Читал, – кивнул Репнин. – Вот только Юдин, скотина, про весёлый дом потом ввернул, либо изначально мне урезанную версию подсунул.

– Я его когда-нибудь точно выпорю, – тоскливо произнёс я, понимая, что такую ценную, но трудно удержимую творческую личность нужно беречь как зеницу ока, потому что личность эта, кроме ненамеренного, я надеюсь, тонкого унижения высшего дворянского сословия начиная с меня, приносит одну только пользу.

Так, например, он не преминул проехаться по мне в очередной раз, намекнув, что я сумел каким-то невероятным образом познакомиться поближе с невестой, нашей будущей царицей, тайно, разумеется. Наверное, на воздушном шаре к Филиппе слетал, по-быстренькому. Гудвин, мать его, великий и ужасный!

И так мы друг другу понравились, что она мне в волосы вплела цветок картофеля в знак дальнейшей… хм… в общем, в знак супружеского счастья и рождения множества ребятишек.

 Вот так с цветком на макушке я обратно и прилетел, на этот раз на крыльях любви, не иначе. И, когда я прочитал этот его романтичный опус, ну, он-то его точно романтичным считает, то лишь отдалённость негодяя от меня, сохранила ему жизнь, потому что я на полном серьёзе решил его на голову укоротить.

Но, когда немного остыл, то узнал, что народец украдкой начал скупать семенной картофель. Понемногу, но начал. И также украдкой высаживал его в огородах, предварительно не забыв поинтересоваться, а что с получившегося растения жрать, ну, чтобы, как государь?

Юдин момент уловил, и в следующем выпуске предоставил рецепт царской картошки – которой я его однажды накормил.

А ещё я узнал, что газету начали распространять по России. Иной раз всей деревней скидываясь, покупали и собирались все вместе на культминутке, где кто-нибудь грамотный читал все наши новости и сплетни.

Случилось то, на что я и рассчитывал, когда заставлял Юдина этим заняться в первый раз – газета начала потихоньку формировать общественное мнение. А так как Юдин был моим карманным журналистом, с небольшими перегибами, но куда уж без них, то и мнение формировалось то, что было выгодно именно мне.

И произошло это как-то само собой без моего особого вмешательства, потому что мне иной раз не хватало времени эту самую газету просто прочитать, не то чтобы редактировать.

Мои мысли прервал стук копыт. Ехавшие по обе стороны от меня и Репнина гвардейцы напряглись, но, узнав всадника, расслабились и убрали руки со своих новеньких казнозарядных винтовках с капсюльными замками.

Они мало чем отличались от фузей, основное отличие было в том, что можно было стрелять, не опалив себе половину лица. Ни на дальность, ни на точность нововведения не влияли. Но я своих оружейников не торопил, я и так чувствовал себя катализатором, который немного ускорил рождение идей, уже витавших в воздухе, но родившихся всё же чуть-чуть позднее.

 Эти же новые ружья готовили только пока для дворцовой гвардии и моряков, для которых лишние искры на кораблях – совершенно лишними могут стать.

Митька, а это был именно он, натянул поводья и прокричал издалека:

– Государь, Перт Алексеевич, князь, Алексей Михайлович, послал за тобой. Говорит, что всё получилось у него и он отдать тебе бумаги хочет лично в руки!

Я на мгновение прикрыл глаза. Да! Молодец Черкасский, я в нём всё-таки не ошибся, поручая ещё перед моим отъездом в Европу заняться этим весьма непростым делом.

– Возвращаемся, – скомандовал я и повернул Цезаря в сторону Москвы.

В небе всё ещё парил воздушный шар, сегодня время его нахождения в воздухе заметно увеличилось по сравнению даже со вчерашним. Невольно взглянув в ту сторону, я вспомнил, как вообще получилось его в небо с офицером воздухоплавателем запустить.

Эйлер выпросил для себя аудиенцию через неделю после памятного разноса в лаборатории. Войдя в мой кабинет, он несколько мгновений стоял возле стола, не решаясь присесть, а затем, вздохнул и, сев, обратился ко мне по-немецки.

– Я знаю, ваше императорское величество, что вы не любите, когда в вашем присутствии объясняются на языке, отличном от того, который является для вас родным, но, я прошу меня простить, так мне будет легче донести свою мысль.

– Говорите, господин Эйлер, если у вас есть что мне сказать, то я, так уж и быть, потерплю некоторые неудобства.

– Ваше императорское величество, то, что вы требуете от меня – это невозможно по определению, – он снова вздохнул. Ошибаешься, возможно, но, конечно же, не сейчас. Не до того, как запустится полноценный паровой двигатель. Я не перебивал его, и Леонард продолжил. – Я работаю вместе с Брюсом над творением вашего уникального деда, передача сообщений на расстоянии и уже имеем некоторые сдвиги, но до полноценного успеха ещё, конечно, далеко. Я долго думал и пришёл к выводу, что с моими шарами вполне могу на время заменить то устройство, которое чудесным образом улучшит нашу жизнь, как только мы придумаем, как довести её до ума.

– И как же вы предлагаете решить эту проблему? – я смотрел на него с любопытством.

– Я выяснил опытным путём, что подъём в воздух не вредит жизни живых существ, правда, человек ещё не поднимался на моём шаре в воздух, но свинья, которая была последним пассажиром, спустилась на землю в полном здравии, лишь слегка испуганная. Полагаю, что мы сможем прекрасно поднимать в корзине человека, который к тому же будет способен поддерживать огонь в горелке, чтобы тёплый воздух в шаре не остывал.

– Это всё замечательно, но никак не помогает мне понять, каким именно образом человек в воздухе способен заменить изобретение деда?

– Я сейчас всё объясню, ваше императорское величество, – Эйлер всплеснул руками. – Тот шифр, который предложил использовать ваш дед, Пётр Великий, я смогу перевести в световые сигналы. Представьте, если поднять шары в воздух на определённом расстоянии друг от друга, и поместить в них человека, то они смогут передать очень быстро любое сообщение по цепочке. Я понимаю, что так не охватишь большое расстояние, но начинать нужно с меньшего. – Я задумчиво смотрел на него. Неплохо придумано. Мне просто жизненно необходима информация, и я готов вкладывать в её получение очень большие деньги.

– Ну, хорошо, господин Эйлер, я выделю определённое финансирование и создам специальный полк, состоящий из младших офицеров, потому что человек в корзине должен читать и писать элементарно быть обучен. Посмотрим, что у вас получится. Но мою первую задачу всё же не теряйте и пытайтесь её решить, дабы время вам будет позволять.

– Поберегись! – вопль откуда-то сбоку заставил меня пришпорить Цезаря, чтобы проскочить опасный участок, где вовсю шло строительство. Москва была перекопана, но кое-где уже можно было оценить тот результат, который я пытался получить.

– Фонари нужны, – пробормотал я. – Как только основные строительные работы закончатся, начнём ставить освещение сначала на центральные улицы.

– И что будем в фонарях жечь? – деловито поинтересовался Репнин.

– Не знаю пока, надо думать. Не масло – это точно.

Лефортово уже было оснащено почти нормальной канализацией, и даже сливным бочком в моём личном царском унитазе. Вообще, конструкция его была примитивной, главное – это подача воды. И для этой цели в стратегических точках города строились водонапорные башни.

 Вода пока подводилась из Москвы-реки и текла по деревянным трубам, но теперь предусматривалось быстрое добавление очередного элемента, при появлении в нём нужды.

 Вот здесь я приложил руки на все двести процентов. Почти все чертежи были сделаны мною, с учётом местных реалий. Всё чаще и чаще я слышал про «дедову кровь», которая так внезапно во мне проявилась. Пётр первый тоже постоянно что-то чертил и строгал, так что я никого не удивил проснувшимися талантами.

Собственно, кое-какой водопровод в Москве уже лет сто как был, но я очень сильно его расширил и слегка усложнил. Опять же связав с канализацией, которую делали пока что на манер Римской «Большой клоаки». Не то, к чему я стремился, но на первое время сойдёт. Эйлер прав, нужно начинать с малого.

Князь Черкасский ждал меня в моём кабинете. Он был на редкость возбуждён и ходил из угла в угол, размахивая руками с зажатыми в них бумагами. Когда я стремительно вошёл в кабинет, он подбежал ко мне и практически силой вложил бумаги в мои руки.

– Получилось, государь, Пётр Алексеевич, у нас всё получилось! – и он снова забегал по кабинету. – Я даже не думал, что удастся немцев уговорить, о, сколько же крови мне немчура попортила! – и он погрозил кулаком невидимому мне собеседнику. – Теперь нужно все станции укрупнить, разъезды организовать опять же. – Я не мешал ему выражать эмоции.

Развернув бумаги, углубился в чтение. Когда дошёл до итоговой суммы за сделку, то поморщился. Ничего не могу с собой поделать, но не люблю много тратить на любые проекты.

Вот понимаю же их ценность, но пока не посчитаю приобретаемую выгоду, хрен кто у меня хоть копейку получит. Даже Миних притих, потому что, когда мне в последний раз намекнули на его заявку о своих гонорарах, я уже без намёков спросил, а не пора ли ревизию финансовых затрат на строительство Ладожских каналов провести?

Так что всё, что касалось денег, вызывало у меня предынфарктное состояние и ощущение, что казна пуста, и я голодранец.

Дочитав бумаги до конца, я аккуратно их свернул и протянул Митьке, чтобы тот их оформил и поместил в рабочий архив. После этого сел за стол и ещё пару минут наблюдал за бегающим Черкасским.

– Алексей Михайлович, да присядь ты уже, не мечись, а то уже голова от твоей беготни кружиться начала. – Дождавшись, когда он сядет в кресло напротив, я потёр подбородок, и произнёс. – Нужно изначально создать Первое государственное почтовое управление. И уж не обессудь, а на тебе оно пока повиснет, так как ты с ним мне помог знатно, но тебе его и тащить покуда.

– Ну что же, видимо, это крест мой, – он вздохнул, но расстроенным не выглядел. И правильно, канцлеров во всей истории до хрена было и будет ещё, а вот создатель Российской почты – это уже историческая величина. И отдельная марка ему точно будет обеспечена. Князь Черкасский очень богат. Но некоторым слухам – он даже богаче меня. И теперь всё, о чём он думает – это какую память оставит после себя. Понимаю, называется такой порок тщеславием, но я буду его тщательно поощрять, лелеять и беречь, потому что Черкасский единственный из всего дворянства, кто точно не замарает себя взяткой. Просто потому, что ему это не нужно. Так что почту он организует в лучшем виде.

– Вот и славно, а теперь можешь бежать дальше, Алексей Михайлович, да думать на бегу, что именно необходимо сделать, да и смету составить честную, – он словно ждал от меня этого разрешения удалиться. Вскочив и лишь кивнув на прощанье, князь выскочил из кабинета. Работы ему предстоит много, так что, пущай бежит.

Неслышной тенью в кабинет проскользнул Митька.

– Ушакова зови, – я откинулся на спинку кресла. – Скажи, что Черкасскому удалось полностью выкупить поту из лап немцев. Пущай сюда выдвигается и Гольбаха с собой захватит. Будем думать, как «чёрные кабинеты» при почте лучше организовать. И, Митя, кофе мне принеси, а то, что-то уже башка не соображает ничего.

– Загонишь ты себя, государь, Пётр Алексеевич, – нахмурившись, сообщил мне Митька. Я же только покачал головой.