– Чудом головы не лишился, ибо поначалу наотрез отказался присягать Лютеге. В конце концов, когда под изощрёнными пытками калёным железом через седмицу что-то невнятно пробубнил себе под нос, был освобождён. Затем разжалован с тысяцкого до обычного ратника и поставлен простым караульным на врата города. Хорошо хоть не нужник стеречь заставили. Сейчас уже возвысился до начальника смены.

– Сломали его?

– Не думаю, Рат. Хотя глаза и потухли, но периодически, как балакают, искорки пламени в них зловеще тлеют. И надежда.

– Надежда?

– Да, Ратибор. Она самая. Кумекается мне, о твоём возвращении он грезит. Ибо как-то Бронислав нарезался в «Тихой заводи» да во хмелю рыкнул на полкабака примерно следующее: мол, когда рыжий медведь воротится, всем ворогам их же копыта в задницы запихает! Хорошо, что там ищеек Тихомира не сидело в тот час, иначе Брону было бы несдобровать! Твоё имя, кстати, в Мирграде запрещено произносить. Указ Лютеги. Нарушившему – пятьдесят плетей. Прилюдно. За повторное нарушение – к столбу с полешками. Так-то.

– Понятно… С Любомиром чавось?

– Жив твой бывший подчинённый. Но разжалован княгиней с тысяцкого до сотника. И снова отправлен на Первую заставу командовать тамошним гарнизоном. Кажись, бессрочно. В общем, очень похоже на вечную ссылку.

– Хм… Ну а что Лютик? Как её обучение тёмному колдовству проходит?

– Понятия не имею! Только, Рат, она больше не Лютик. Так её никто уже давно не зовёт. Теперича Лютега в народе широко известна, как Лютая.

– Ясно… Подходящее прозвище. Брадигост всё с ней?

– Угусь. Как и Горибор.

– Ента что ещё за дерьмоед?

– Ты видел его мельком. Помнишь, Рат, зачарованную деревушку, где ты Мельванеса зажмурил?

– Ну?

– Так вот, ентот воитель возглавлял ту ватагу серозадых отщепенцев, коих мы тогда в Проклятой долине в муку покрошили. Тех самых волков, что отказались принять поражение Варграда в битве с нами, а также не признали Лучезара новым князем. Вот ими и руководил Горибор. Правда, незадолго до нашего прихода этот несмышлёный строптивец чем-то прогневал обезумевшего колдуна, и Мельванес лишил его души. Ну а после подчинённые отвели ставшего овощем вожака в одну из хибар, так и не решившись прикончить бывшего атамана… Догадываешься, Ратик, что случилось опосля?

– Хм!.. Погодь-ка… После того как я убил Мельванеса, все души, насколько помнится, воротились к своим хозяевам! Если, конечно, те были ещё живы! Получается, и очи Горибора тогдась снова разумом заморгали?

– Получается так, друже! Ну а Лютега, по указке Урсулы, спустя пару месяцев своего правления совершила паломничество к месту смерти чёрного чародея. Как ты кумекаешь, кто там её встретил?

– Наш волчонок-отступник?

– Именно, Рат. Преклонил Горибор пред Лютой колено, поклялся в верности, а заодно преподнёс ей и ценный дар: золотую гадюку. Ту самую, что украшала навершие посоха Мельванеса. Куда-то отлетела змейка во время твоей с волшебником сечи, может, в канавку аль кустики, притулившиеся рядышком… Ай, да неважно уже! В общем, этот серый прохвост нашёл сию проклятую драгоценность и передал княгине. С тех пор златая гадюка украшает уже посох Лютеги. А Горибор теперича, как поговаривают, не без удовольствия руководит публичными казнями на Дворцовой площади. Лютой новшество. Гутарят, лично и тыковки рубит честному люду, недовольному новой правительницей, и лучину к хворосту со столбом подносит на беду горемыкам, приговорённым к сожжению за отказ склониться перед Ахриманом. Также этот пёс Горибор периодически красуется подле княгини на всяких торжествах да светских мероприятиях. По левую руку. По правую – Брадигост, нонче глава дворцовой охраны и личный телохранитель Лютеги. Волчара, кстати, его ближайший помощник. Ну а за спиной нынешней властительницы – Урсула и Тихомир. Последний прибрал к своим тощим лапкам Тайную Канцелярию. Вот такая петрушка, братка…

– Не петрушка ента, а сорняки! Которые надобно вырвать с корнем!..

– К словам не цепляйся, косолапыч!..

– Что с Благаной, Мир?

– Как довела нас до Орёлграда, так оборотилась в ворону и сгинула в небеса. Более к нам не приходила… Или не прилетала, не знаю уж, как вернее будет.

– Что ж. Тогда мы её навестим! Первым делом. Давай, Мирка, ещё посидим чуть да на боковую. А завтра с петухами и отчалим до нашей ведуньи, – пробасил Ратибор. – Я, конечно, сердцем к своей семье хочу немедля метнуться, но разумом понимаю, что ента блажь, повидаться успеем. А вот старая ворожея нам страсть как нужна!

– У тебя есть план, Рат?

– Есть, дружище.

– Дай угадаю: убить их всех?

– Тьфу тебе на маковку, Мир! Какой ты до тошноты проницательный у нас! Мог бы и притвориться, что не ведаешь! Закосить под дурочку. Тем более что тебе порой так к лицу образ Емельяна.

– Ой, извини, Ратик, извини! Сделаем вид, что я ничего сейчас не гнусавил. Так какой у тебя план, не поведаешь другу детства? Трепещу, как мечтаю услыхать про сию грандиозную задумку…

– Тьфу тебе на макушку ещё раз!.. Баламошка неприкаянный!

– Я тоже безумно рад лицезреть твою рыжую бороду, друже!

Глава 7. В застенках

Мирград. Переулок Колодников. Тюрьма. Тем же вечером

– Честно признаюсь: страсть как жаль тебя окончательно зажмуривать, ибо питала ты меня всё енто время просто великолепно! – сильно помолодевшая черноволосая Урсула, выглядевшая нынче лет на тридцать – тридцать пять, не больше, заглянула в самую дальнюю, угловую яму, к коей регулярно наведывалась последние два года. – Но всякому, даже потрясающе мощному естеству рано или поздно приходит конец, коли постоянно подкармливать с него свою молодость. Вот настал и твой черёд, девонька.

Иберийская колдунья, облачённая в свой неизменный балахон хамелеона, раскатисто загоготала, без всякой жалости рассматривая укутанное в какое-то грязное тряпьё, засохшее, страшно скрючившееся женское тело, бездвижно возлежавшее на дне ямищи. Злату (а пленницей заморской ведьмы оказалась не кто иная, как родная сестра Емельяна) было не узнать. Некогда белокурая головушка её практически полностью облысела, румяное круглое, пышущее здоровьем личико дико осунулось, глазницы глубоко впали, кожа почернела, иссохла и потрескалась. Всё туловище Златы превратилось в один тощий скелет, настолько она исхудала. Казалось, любого слабого ветерка хватит, дабы еле дышавшая племянница Святослава, как пожухлый листик, улетела прочь.

Между тем Урсула вытянула левую руку в направлении узницы и прошипела себе под нос древнее заклинание. Истерзанное тело Златы выгнулось дугой, и в тот же миг от её тулова нехотя отделился небольшой белёсый сгусток размером с утиное яйцо и плавно полетел наверх. Сама же сестрица Емельяна судорожно вздохнула в последний раз, затем забилась в предсмертных конвульсиях и наконец обмякла, затихнув навсегда. Жизнь окончательно покинула её бренные телеса.

Урсула тем временем дождалась, когда вязкая субстанция соприкоснулась с её ладонью, и сладко вздрогнула; прилив живительной силы шаровой молнией пробежал по каждой клеточке её тела, напитывая их мощнейшей энергией.

– Ах, как хорошо!.. – Урсула томно потянулась. – Ну а теперь можно и на совещание метнуться. Поди, заждались уже меня во дворце, хе-хе! – иберийская ведьма противно захихикала, далее расплакалась, аки обиженное дитя, а после жутко завыла, заставив остальных узников в темнице испуганно вжать головы в плечи. Желающих привлечь к себе внимание заморской колдуньи в тюремных казематах не оказалось.

Урсула же фыркнула себе под нос ещё одно заклинание, мгновенно обернулась в муху и полетела к новому, совсем недавно отстроенному княжьему терему, хозяйкой которого являлась её ученица. По крайней мере, формальной хозяйкой. На деле же, и это понимали абсолютно все в замке, как столицей, так и Мирградским княжеством правила именно страсть как похорошевшая внешне тёмная волшебница.

Глава 8. Терем Лютеги

Трапезная. В то же время

– Вы издеваетесь?! Как я всё ента начальству объяснять буду?! – тучный бородатый ослям, одетый в розово-бархатные, украшенные сиреневым жемчугом тунику, шаровары и точно такие же кичливые сапожки, сверкая массивными золотыми перстнями на толстых пальцах, гневно шагал туда-сюда по трапезной мимо стола, за которым восседали Тихомир с Лютегой. В обеденном зале также присутствовал верный «пёс» княгини – Брадигост, безмолвной тенью застывший в нескольких шагах за спиной у своей возлюбленной.

– Как до этого объяснял, Кюбарт, так и нонче скажешь, – лениво зевнув, Тихомир, нисколько не изменившийся за последние пару лет, кинул на столешницу увесистый кошель с золотом, характерно зазвеневший. – В чём проблема-то?

– Проблема в том, – взорвался пухлый шалмах, – что вот уже два года я вожу за нос военачальника Герканта! Он для чего, по-твоему, оставил тут меня с шестью сотнями аскеров? Только для того, чтоб помочь вашей новоявленной королеве на троне усидеть?! Ага, как же! В первую очередь его интересовала погребённая вместе с замком казна! В которой, на секундочку, покоятся и те самые сокровища, кои ваш, уж давно мёртвый, Святослав умыкнул при набеге на наш караван! Ты про условия-то, на которых Мирград с землёй не сровняли, не запамятовал, случаем?! Вы откапываете сокровищницу, возвращаете всё награбленное у нас плюс ежегодная дань: бочка злата и обоз с мехами! И где хоть что-то из перечисленного, а?! Вместо этого вы чаво сделали? Вырыли казну и первым делом в кратчайшие сроки возвели на добытые с таким трудом ценности новый дворец на месте разрушенного!.. Ну это ещё полбеды: отстроили да отстроили, хрен бы с ним!.. Но дальше-то что?! Платить императору Эдизу всё равно придётся! Ежели не хотите, конечно, второго визита нашего войска под стены Мирграда! А так и произойдёт, коли не дать владыке хоть что-то! Мне всё труднее и труднее сочинять в отписках, почему так затянулись раскопки, которые на самом деле уж давно и не ведутся!

– Я не понял, мало денег, что ль? – Тихомир недовольно пошарил в загашнике и швырнул на стол, рядом с первым кошелём ещё один кисет с монетами. – На! Ента тебе для буйства фантазии. Придумай уж чаво-нить вразумительное. Ведь сочинять ты мастер! В конце концов, за твои писульки в Кулхидор, замок Эдиза, я тебе и отстёгиваю кругленькие суммы каждый месяц!

– Давайте без ссор, господа. Мы все в одной лодке, – раздался в трапезной глухой бесстрастный голос Лютеги, перебив готовые было сорваться с губ тысяцкого осов яростные проклятия. Заговорившая княгиня слабо напоминала себя прежнюю, двухгодичной давности. Лицо её обвисло и утратило здоровый румянец, кожа посерела. Сама правительница Мирграда сильно исхудала. Видно, смерть детей и приобщение к чёрной магии не прошло для неё бесследно. – Уважаемый Кюбарт, мы прекрасно понимаем, в какую неприятную ситуацию ты попал, и уверяю, приложим все возможные и невозможные усилия, дабы на тебя не пал гнев вспыльчивого императора. Ты нам нужен, мы отлично сработались. Потому самое позднее, в конце нынешнего лета бочка золота и обоз с мехами отбудут в Ослямбию. Обещаю. Можешь сообщить столь добрую весть военачальнику Герканту. А пока, пожалуйста, прими из рук моего советника эти два мешочка с монетами. В знак нашей дружбы и взаимовыгодного сотрудничества.

– Ну, это уже кое-что! – не без облегчения пробасил шалмах, подойдя к Тихомиру и привычно сграбастав со стола кошели со златом. – Ежели отправить дань, мне, конечно, полегче будет писанину всякую липовую начальству калякать!.. Уж придумаю чавось…