Тем утром Маргарет с головой погрузилась в работу над новой картиной. В этот раз ей хотелось изобразить страшный шторм, клокотавший средь острых вспышек молний. Получалось удивительно хорошо, учитывая, что никаких набросков и эскизов Маргарет не сделала. Руки до локтей были перепачканы краской, волосы выбились из прически и назойливо лезли в лицо, но Маргарет ничего не замечала. Она отодвинулась от холста и вновь закрыла глаза, пытаясь поймать ускользающий образ…

– Мисс Астор! – раздался голос за дверью, и кто-то тихонько постучал. – Мисс Астор!

Маргарет разочарованно распахнула глаза, убрала за уши черные локоны и сдавленно произнесла:

– Да-да, чего тебе, Эмма? Входи!

Дверь скрипнула, и на пороге появилась молодая рыжеволосая служанка Эмма, сжимавшая в руках край белоснежного передника. Она всегда казалась Маргарет несколько потерянной, дезориентированной, каким бывает человек, которого внезапно разбудили в самый разгар глубокого сна. В разговоре взгляд Эммы рассеянно блуждал по предметам вокруг, редко останавливаясь на лице собеседника. Работала она медленно и вполсилы, отчего часто получала от леди Берримор множество упреков и колкостей. Маргарет не раз ловила себя на желании подойти к Эмме и встряхнуть за плечи как следует в надежде, что она очнется от своего странного забытья и превратится в нормального человека.

Так и сегодня, оказавшись на пороге комнаты, Эмма замешкалась и растерянно произнесла:

– Леди Берримор просили передать… Чтобы вы ступали в гостиную и встретились с мистером Гудманом.

Взгляд Эммы заскользил по холсту, невыразительное лицо служанки вытянулось:

– Как же красиво!.. Мисс Астор, это очень красиво!

Маргарет удовлетворенно улыбнулась. Ей, признаться, тоже впервые за долгое время нравилась собственная работа. Все созданное ранее казалось пресным и совершенно безликим, но эта картина была особенная. Иссиня-черные плотоядные волны, вздыбившиеся и готовые поглотить все на своем пути, мрачное небо, налитое тяжелыми тучами, которые вот-вот обрушатся острыми молниями на клокочущее море. И посреди всего этого ужаса, меж смертоносных волн, проглядывала крохотная фигурка моряка на небольшой лодке. Обречен ли он или все-таки есть призрачный шанс на спасение?

Маргарет любила добавлять в картины небольшие «послания» – то, что сложно заметить, если смотреть не вглядываясь. Она могла часами прорисовывать еле заметные детали тончайшей кистью, направив на холст увеличительное стекло, которое ей когда-то купил отец. Это был ее секретный и довольно ловкий способ сказать немного больше, чем первоначально может показаться. Заодно с помощью этого приема девушка могла с легкостью определить, кто внимательно изучал ее полотна, а кто с безразличием оглядывал их и с фальшивой вежливой улыбкой сообщал, что Маргарет «несомненно ждет большое будущее», после чего в следующую же секунду забывал о картине, равно как и о самой художнице.

Маргарет с показным недовольством направилась в ванную, где кое-как смыла краску с рук, после чего неторопливо вошла в гостиную. Руфь с элегантным видом устроилась на банкетке-лебеде и задумчиво перебирала клавиши на рояле. Любимая шелковая блуза с внушительным черным бантом, а также новая серая юбка из шерстяного крепа по последней моде говорили о серьезном намерении леди Берримор впечатлить гостя. Мистер Гудман, фамильярно облокотившись на рояль подле, что-то суетливо щебетал, но, заметив в дверях Маргарет, тут же стих.

– Тетя Руфь, мистер Гудман, – приветственно процедила девушка, стараясь игнорировать настойчивый взгляд последнего.

Леди Берримор резко сняла руки с клавиш, оценивающе оглядела племянницу и кисло произнесла:

– Дорогая моя, да у тебя все лицо в краске!

Маргарет провела пальцами по лбу и тут же залилась раздосадованным румянцем: второпях она совсем позабыла умыться. Однако мистер Гудман быстро подхватил разговор, расплывшись в широчайшей улыбке:

– О, мисс Астор, мы с леди Берримор как раз обсуждали ваш талант в рисовании!

– Неужели? – ядовито проронила Маргарет, попутно стараясь предположить, с какой целью тетя Руфь вдруг принялась хвалить ее картины.

Леди Берримор медленно развернулась к Маргарет. Ее тонкие накрашенные губы искривились в подобии вежливой улыбки:

– Я сообщила мистеру Гудману о твоем желании поступить в художественную академию. И, представляешь, он любезно вызвался помочь отыскать специалистов для рекомендаций к вступительным экзаменам! У мистера Гудмана есть отличные связи.

Маргарет перевела на гостя удивленный и вместе с тем настороженный взгляд. Тот театрально всплеснул руками, жеманно воскликнув:

– С вашего щедрого разрешения, мисс Астор, я бы мог одолжить несколько ваших наизамечательнейших картин к себе в офис и при удобном случае замолвил бы за вас слово одному… скажем так, влиятельному ценителю прекрасного! – Его глаза заблестели. – Леди Берримор обмолвилась также, что вы мечтаете о выставке. Что ж, кто знает, может, и это удастся организовать! С вашим-то талантом!

– Но… – начала было Маргарет, однако тут же осеклась: – Мистер Гудман, я очень вам признательна, и все же это наверняка стоит больших денег. А я сейчас испытываю некоторые… финансовые трудности…

Внезапно из коридора донесся оглушительный звон разбившейся посуды. Леди Берримор, разгоряченная вином, тут же вспыхнула и со словами «Криворукая Эмма!» выбежала вон из гостиной отчитывать служанку. Мистер Гудман дождался, пока хозяйка скроется в дверях, после чего мгновенно подскочил к Маргарет. С жадностью ловя ее взгляд, он сдавленно произнес:

– О, мисс Астор, для вас все это не будет стоить ни пенни! – Его хитрые маленькие глазки вдруг сузились. – Но, впрочем, есть одно условие.

Он тут же нагнулся к самому ее уху и шепотом озвучил «условие». Девушка в ужасе отшатнулась и уже собралась закричать в возмущении, но вдруг в ее глазах что-то промелькнуло, и она прикусила язык. Мистер Гудман, очевидно довольный произведенным эффектом, спокойно отошел к роялю в ожидании леди Берримор.

Вскоре Руфь, запыхавшаяся и еще более раскрасневшаяся, вернулась в гостиную и принялась громко жаловаться на прислугу. Она расхаживала из стороны в сторону, гневно размахивая руками. Один раз даже раздосадованно топнула каблуком, отчего лампы-ирисы на светильниках заколыхались, отбрасывая на стены и пол яркие блики. Маргарет наблюдала за этими отблесками, застыв в странном оцепенении, и не слышала ни единого слова тети. Прощаясь, мистер Гудман элегантно поклонился со словами:

– Я зайду к вам на следующей неделе и надеюсь получить ваши картины, Маргарет. – Он бросил на девушку многозначительный взгляд, после чего припал губами к руке Руфи. – О, леди Берримор! Был, как и всегда, рад нашей встрече! Да-да, к слову… Подумайте насчет моего предложения по поводу тех часов! Они вам совсем не нужны, а для меня было бы невероятной удачей заполучить такие в мою скромную коллекцию!

Едва за гостем захлопнулась дверь, леди Берримор вернулась к роялю, под крышкой которого, как оказалось, был припрятан бокал, и, расположившись на банкетке, устало кинула:

– Подумать только, этот идиот пытается выторговать у меня фамильные часы из золота за бесценок! И на что он только рассчитывает?

Маргарет нахмурилась:

– Не понимаю, зачем вы вообще его принимаете!

Леди Берримор вскинула тонкую изогнутую бровь и, одарив племянницу насмешливым взглядом, произнесла:

– У него имеется много полезных знакомств, к тому же… – Она разом осушила бокал и, громко стукнув им о рояль, продолжила: – Мне с ним не так скучно.

– Ну да, ну да, – недовольно пробормотала Маргарет и уже собралась было уйти, как вдруг тетя окликнула ее:

– К слову, ты не видела мой жемчужный браслет? Нигде не могу его отыскать… – Но, увидев, как Маргарет отрицательно покачала головой, Руфь добавила, горько засмеявшись: – Надеюсь, это не дело рук тех воришек, про которых трубят все газеты.

Она обвела взглядом помещение, точно пытаясь обнаружить какие-нибудь улики, способные указать на местоположение ее браслета, и, остановившись на Маргарет, вдруг сказала:

– Послушай, дорогая, почему бы тебе не начать писать картины на заказ?

Девушка озадаченно уставилась на леди Берримор:

– Ч-что вы имеете в виду?

Тетя Руфь медленно поднялась и, опершись о несчастный рояль, ледяным тоном ответила:

– Ты прекрасно знаешь, все то немногое, что тебе досталось от отца, скоро закончится! – Взгляд ее стал колючим и безжалостным. – И когда это произойдет, тебе придется найти мужа. Или хотя бы работу.

– Работу? – непонимающе посмотрела на тетушку Маргарет.

Леди Берримор разразилась недобрым смехом, так что черный бархатный бант, кокетливо заколотый под воротником блузы, стал прыгать и колыхаться.

– Уж не думаешь ли ты, дорогая моя, – зашипела она, просмеявшись, – что я буду оплачивать твою беззаботную жизнь из собственного кармана?

Не дожидаясь ответа, Руфь вышла из гостиной, предусмотрительно захватив с собой бокал и невесть откуда взявшуюся бутылку. Оставшись в одиночестве, Маргарет села на край плюшевого диванчика. Ее рассеянный взгляд блуждал по комнате и наконец остановился на большой картине с юношей, держащим за поводья лошадь. Картины на заказ? Эта мысль, признаться, не раз приходила девушке в голову, но она всегда с ужасом отгоняла ее.

Все дело в том, что состоятельные лондонцы, как правило, заказывали портреты. Богатые люди жаждали видеть свои лица, обрамленные в дорогие вычурные рамки, развешивали их в самых заметных местах и любовались ими, каждый раз проходя мимо. Сплошной нарциссизм, отвратительно! Впрочем, была еще одна причина, по которой Маргарет ненавидела этот жанр изобразительного искусства. Глаза на потретах. В старой усадьбе, где она жила в детстве, в малой гостиной над камином висел огромный портрет ее матери. Как же она была прекрасна: бледная фарфоровая кожа, темные локоны вокруг лица, белая лента в волосах и глубокий пронзительный взгляд черных глаз. Мать сидела вполоборота в призрачно-белом платье, а на фоне зеленели острые листья пальм в их зимнем саду.

После смерти матери Маргарет, будучи тогда шестилетним ребенком, стала вечерами тайком пробираться в гостиную и, устроившись в кресле перед портретом, рассказывала, как прошел ее день. Маргарет казалось, что мать слышит ее, и будто уголки нарисованных губ женщины улыбались при виде дочери. Вот только однажды девочка заметила, что и без того бездонные черные глаза матери стали словно еще чернее. Была ли то игра детского воображения или же с портретом действительно начала происходить какая-то чертовщина, никто, разумеется, не узнал. Но Маргарет стала как огня бояться изображения матери и рассказала обо всем отцу. Тот сразу распорядился снять картину и перенести ее к нему в кабинет (куда девочке вход был категорически воспрещен), а вместо портрета повесили заурядный пейзаж.

Маргарет с силой вынырнула из затягивающего водоворота мрачных мыслей и, глянув на часы, спохватилась: она уже опаздывала на встречу с подругами! Девушка кинулась в ванную и принялась с силой тереть лицо мочалкой, пытаясь избавиться от застывшей на коже краски. Приведя себя в порядок, она критически оглядела свою одежду в зеркале, приколола к фетровой шляпке любимую брошь в виде синего цветочка и, накинув кофту (несмотря на жаркое лето, в конце августа вдруг сильно похолодало), спешно направилась к выходу.

– Добрый день, Боб! – приветливо бросила Маргарет консьержу на первом этаже, который, как всегда, дремал за высокой стойкой. Тот встрепенулся, огляделся и, остановив сонный взгляд на девушке, кивнул ей и расплылся в улыбке.

Выбежав на улицу, Маргарет сразу пожалела, что не надела пальто. Сильные порывы холодного ветра пронизывали насквозь и дурашливо срывали шляпы с прохожих. Маргарет кинулась к подъехавшему двухэтажному автобусу с пестрящей рекламой виски и сигарет и, едва успев уцепиться за поручни, запрыгнула на ступеньку.