– Чушь, говоришь? Полагаю, ты с удовольствием водила сэра Ника за нос. Услаждала его слух сладкими речами, в душе потешаясь над хозяином-тугодумом. – Голос Фэнтона стал ледяным и беспощадным. Слова посыпались на Китти как яростные удары хлыста. – Но я тебе не богатенький олух, не «касатик», как ты дважды назвала меня. Да, я знаю, что это означает на вашем воровском наречии.

Китти, видя, что водить сэра Ника за нос больше не удастся, вмиг забыла и о своем тяжелом акценте, и о неуклюжей манере выражаться.

– Позвольте мне сказать, сэр…

– Скажешь. Но прежде выбирай: поссет или магистрат.

Не успела Китти и рта раскрыть, как раздался резкий, дробный стук и дверь кабинета распахнулась настежь.

– Сердечно прошу меня простить, – раздался густой, добродушный голос, в котором не было ни капли сожаления, – но я тебя обыскался, Ник! Заглянул в каждый угол, кроме разве что комнатушки, где ты держишь книги. Вижу, ты уже кончил ублажать свою женушку и даже накинул кое-какую одежку ради меня, – я так тронут. Но у нас на половину девятого намечено одно дельце, ты помнишь? Я чудом проснулся, думал, Богу душу отдам, а ты тут…

Голос смолк.

С порывом воздуха в кабинет ворвался терпкий аромат конского навоза и винных паров, но отчетливее всего ощущался возмутительный запах газов. Фэнтон повернулся к двери и ухмыльнулся. Из всех участников этой истории гравер наиболее достоверно изобразил лорда Джорджа Харвелла.

Белый парик с длинными локонами венчала залихватски сдвинутая набок широкополая шляпа из бобрового меха с низкой тульей, украшенной золотой лентой. Под белыми кудрями задорно поблескивали карие глаза. Прибавьте к этому крупный нос, тонкую полоску белых усов, ухмылку, намек на второй подбородок – и получите точный портрет лорда Харвелла.

Джордж был на два дюйма выше Фэнтона, однако в последнее время заметно располнел, что, по свидетельству Джайлса Коллинза, весьма прискорбно сказалось на его умении владеть шпагой. Он надел костюм из фиолетового бархата; пальцы были унизаны перстнями, рукава оканчивались пышными рюшами, а шею охватывал кружевной воротник. Облачение гостя выглядело кричаще и безвкусно – так, как тот и хотел.

Почуяв неладное, Джордж насупился, однако не смог понять, что именно его встревожило. Оба незамедлительно приступили к исполнению обычного приветственного ритуала.

– Джордж! – воскликнул Фэнтон. – Гнить твоей душонке рядом с Оливеровой.

– Ник! – искренне обрадовался Джордж. – Чтоб тебя обезобразила оспа сильнее, чем Карла, а все лекари в мире передохли.

Пока шел обмен любезностями, Джордж усердно вытирал о нижний край двери сапоги, измазанные конским навозом.

– Прошу, не обращайте внимания на мои манеры, – скорбно произнес Джордж, обращаясь ко всем сразу, – я конченый человек, с тех пор как меня крестили. Никаких шуток. Я уже тысячу раз рассказывал, как… – Его взгляд остановился на Джайлсе. – Погоди-ка, а тебе рассказывал?

– Нет, милорд, – с низким поклоном ответил Джайлс.

– Неужто? Да чтоб меня! – Лорд Харвелл в искреннем изумлении выпучил карие глаза. – Это не такая уж великая тайна. Семейство мое – народ приличный, в большинстве своем. Вот только бабуля моя, чтоб ей провалиться, была немецкой жабой. А мать моя с отцом, чтоб… им было хорошо, страшно хотели заполучить ее денежки. Потому-то при крещении мне дали имя Джордж. Да, меня зовут Джордж, то бишь Георг. – (Если у кого-нибудь из присутствующих и были сомнения в его искренности, то к этой минуте от них не осталось и следа.) – Германское имя, мерзкое, как ревматизм. Пусть на этих землях больше не будет ни одного германского Георга, во веки веков.

– Аминь, – мрачно кивнул Фэнтон. – Боюсь лишь, что твоему пожеланию не суждено сбыться.

– Отчего же? Если…

Джордж осекся: он только сейчас заметил плетку в руке Джайлса.

– Вот оно что, – пробормотал он и щелкнул пальцами. Рубины, изумруды и бриллианты в его перстнях ослепительно вспыхнули отраженным пламенем свечей. Китти распахнула свои огромные синие глаза и следила за его рукой как зачарованная.

– Я попал на суд, – заключил он. – Судья, присяжные, обвиняемые – все в сборе.

Он так поспешно развернулся, что серебряная гарда шпаги, висевшей на поясе, с грохотом ударилась о дверь.

– Пойду-ка я отсюда, Ник. А ты делай, что должен. Хоть мне и не по душе эти судилища. Буду ждать тебя в конюшне…

Тут Фэнтон краем глаза увидел, как Джудит Пэмфлин поднимается по лестнице, держа перед собой огромный поднос.

– Джордж, постой. Это может подождать. Джайлс!

– Сэр?

– Не выпускай никого из кабинета. – Фэнтон кивнул на троицу. – Покуда я не вернусь. Дай им стулья, пусть отдохнут. Но никто не должен спускаться в кухню. Нам с лордом Джорджем надо отлучиться по делам. Мы скоро вернемся.

Когда до Джорджа дошло, что порки – двадцати ударов плеткой хватило бы, чтобы вогнать в беспамятство взрослого мужчину, а тем более женщину, – не будет, его румяное лицо просияло от облегчения.

– Черт меня дери, а эта девица хороша! – воскликнул он и отвесил Китти изящный поклон. – Как поживаешь, прелестница?

– Уже лучше, милорд, благодаря вашей милости. – Китти присела в реверансе.

– Ба! Ник, она еще и умна!

– Возможно.

– Слушай, Ник. Касательно «не терпящего отлагательств дела», о котором ты мне написал. Твое письмо такое mystérieux^[3], как говорят французы, черт бы их подрал, что я ни слова не понял.

Фэнтон вынул из кармана сверток и протянул Джорджу:

– Я обнаружил это вчера. Кто-то спрятал его втайне от меня. Прочти надпись.

– Яд! – Джордж отшатнулся и задрожал. – Забери, скорее забери!

Удивительно: неустрашимый лорд Харвелл, который всегда первым бросался в бой (со слезами на глазах заявляя, что война претит ему и он дерется ради мира), побледнел как смерть при виде мышьяка.

– Мне конец? – со страхом спросил он. – Яд просочился в руку? Как думаешь, она вспухнет и почернеет? Черт возьми, Ник, я серьезно!

Фэнтон взял у него злополучный сверток и ответил:

– Успокойся. Смотри: я же держу его, и ничего. Теперь к делу. Ты разглядел рисунок под надписью, выполненный синими чернилами?

– Я… признаться…

– Сам я не догадался, но Джайлс помог. Он говорит, такой знак рисуют на аптечных вывесках.

– С чего это?

– Похоже на ступку и пестик над ней. По всему выходит, что это аптека «Голубая ступка».

Джайлс самодовольно хмыкнул и завел глаза к потолку.

– Спросим у грузчиков или носильщиков, кто-нибудь да знает, что это за место.

– А им-то откуда знать?

– Мы скажем, – невозмутимо ответил Фэнтон, дословно цитируя рукопись Джайлса, – что ищем аптеку под вывеской «Голубая ступка», в переулке Мертвеца, недалеко от Стрэнда, рядом с «Головой дикаря». Там мы и выясним, кто купил мышьяк.

– Умно, умно! – закивал Джордж, который никогда не отличался сообразительностью. – Отправляемся сию же минуту?

– Да. Я лишь ненадолго зайду к супруге…

Глаза Джорджа чуть не вылезли из орбит.

– Боже милостивый, Ник! Опять ты за свое?

– А ты, я гляжу, за свое? Угомонись. Лидия просто-напросто должна услышать мой голос. А потом… – Фэнтон осекся. Им вдруг овладело дурное предчувствие: вот-вот случится нечто ужасное. – А потом – в «Голубую ступку», что в переулке Мертвеца!

Глава шестая
Доверительная беседа в «Голубой ступке»

В чем в чем, а в вывесках на Стрэнде не было недостатка. Те, что висели рядом, сталкивались с грохотом и лязгом, иные врезались друг в друга с коротким оглушительным треском, напоминавшим пистолетный выстрел; вывески-одиночки раскачивались на своих цепях и закручивались вокруг себя, производя, в зависимости от тяжести и размера, самые разнообразные звуки – от высокого заунывного скрипа до загробного стона.

А все потому, что по Стрэнду гулял ветер, да не простой, а крепкий и порывистый, задувавший с Чаринг-кросса. Он гнал перед собой облака сажи, грозил сорвать шляпы и парики с голов добропорядочных прохожих, заставлял дергаться в диком танце вывески. Рассохшиеся и грязные, они, однако, поражали воображение буйством красок и сюжетов.

Вот раззявленный рот цвета новехонькой печной трубы; чуть дальше, над входом в харчевню, – зеленая русалка; а еще глаза, собачьи головы, три пьяные рыбы, и все они подпрыгивают, пляшут, качаются на волнах солнечного света, брызжа во все стороны малиновыми, пурпурными и золотыми вспышками, ветер же носится как безумный, врезается в облака сажи и, смешиваясь с ними, превращается в черный вихрь.

И все же, какой бы оглушающей ни была многоголосица вывесок, она тонула в гвалте, гомоне и грохоте, которые производили люди. Когда-то Стрэнд представлял собой солидную улицу с респектабельными домами; задние фасады их смотрели на туманные воды Темзы. Однако уже давно, задолго до Великого пожара, уничтожившего девять лет назад самые отдаленные районы – Истчип и Чипсайд, – Стрэнд пал под натиском торговцев всех мастей.

Теперь здешний воздух был наполнен омерзительной вонью, шедшей из сточных канав и канализационных труб, а от беспрестанного грохота колес о булыжники мостовой и ругани кучеров закладывало уши. Прибавьте к этому выкрики уличных торговцев, перекрываемые воплями зазывал, расхаживавших перед каждою лавкой, и вы в полной мере ощутите колорит Стрэнда образца семнадцатого века.

– Ткани, сэр! Вы пощупайте – бархат, ни дать ни взять! Но на три четверти дешевле!

– Чистейший уксус! Прозрачный, как слеза младенца!

– Медные горшки, железные горшки, чайники, сковородки – чиним все!

– А борделя лучше, – орал тем временем лорд Джордж в ухо своему спутнику, – я в жизни не видал! Мамаша Кресвелл знает свое дело, дай ей Бог здоровья!

– Что?

– Истинный храм Венеры, клянусь! Там тебя… Ник, черт побери, смотри, куда идешь! В канаву хочешь свалиться или под колеса попасть? Так вот…

Они шли уже довольно долго. Выйдя из дома, оба направились на запад по Пэлл-Мэлл, миновали длинную живую изгородь, опоясывавшую Весенние сады, свернули на юг и оказались на открытой площади, где сухая земля была сплошь изрыта солдатскими сапогами.

– Да что с тобой, Ник? – не выдержал Джордж.

Поведение приятеля начинало его беспокоить. Фэнтон то и дело останавливался и медленно крутил головой по сторонам, при этом взгляд его был совершенно остекленевшим. А временами он открывал и закрывал рот, произнося про себя названия строений, которые казались ему смутно знакомыми.

Когда они подошли к конной статуе Карла Первого, Джордж положил руку на плечо Фэнтону и задумчиво произнес:

– Проклятье. Ты будто перебрал кларета. Но ведь я сам видел, что перед выходом ты ничего не пил.

Фэнтон отмахнулся от него, указывая рукой на север:

– Там Королевские конюшни, где квартируют солдаты, верно?

– Ну да. Оттуда вечно доносится барабанный бой, ты сам его не раз слышал.

– А восточнее – церковь Святого Мартина-в-Полях?

– Что же еще? Слушай, Ник…

– А на юге, – перебил его Фэнтон, поворачиваясь на месте, – Кинг-стрит. Слева от нас…

Он протянул руку к длинной веренице кирпичных зданий между Кинг-стрит и набережной, наполовину скрытых в облаках серого дыма.

– Дворец Уайтхолл, – сказал Фэнтон и взмахом руки указал на противоположную сторону. – Справа, за железной оградой, личный сад короля, а за ним – Сент-Джеймсский парк.

– А какой еще? Ник, его же видно с твоего заднего двора!

Фэнтон, казалось, ничего не слышал. Он зачарованно смотрел на квадратную башню, сложенную из красных, синих и желтых кирпичей, на каждом углу которой вертелся флюгер. В центре башни зияла огромная арка – проход в Вестминстер.

– Гольбейновы ворота. – Фэнтон медленно повернулся. – А на юго-западе, скорее всего, Весенние сады.