– Это что еще за фокус? – воскликнул он, не в силах сдержать расползавшуюся по лицу широкую ухмылку. И, в шутку наставив на Лидию кинжал, грозно спросил: – Признайся, кто тебя научил?

– Так ведь ты и научил. – Лидия удивленно вздернула брови. – Я знаю еще сотню таких. – Вдруг ее взгляд стал напряженным, а голос серьезным. – Я скажу тебе кое-что, Ник. Скажу, потому что сегодня ты совсем другой. Накануне нашего венчания я… я говорила о тебе с отцом. Он ненавидел тебя всей душой. Знаешь, что я ему сказала?

– Лидия, ты бы лучше…

Но Лидия не слушала его. Гордо вскинув голову, она произнесла, наивно и торжественно:

– «Кроток, как служитель Господа, – сказала я, – и дерзок, как круглоголовый».

Повисла тишина.

Что-то темное взметнулось со дна трухлявого гроба и с чудовищной силой врезалось в крышку.

Худшего сценария для влюбленных вообразить было нельзя. Позвольте пояснить. В гражданской войне между роялистами и круглоголовыми, отгремевшей за три десятилетия до того, самыми ярыми сторонниками короля были отец и дед сэра Ника. Так уж вышло, что Фэнтон разделял политические взгляды своих тезок. А потому каждый раз, споря с Паркинсоном из Каюса, горячо поддерживавшим круглоголовых, он испытывал лютую ненависть к своему противнику.

– Ну что ты, я не заслуживаю столь лестных слов, – вежливо, даже чересчур вежливо заметил Фэнтон. – Но ты, верно, оговорилась. На деле ты имела в виду: «Дерзок, как роялист»?

В глазах Лидии промелькнул страх.

– О нет, нет, стой! – взмолилась она, закрывая лицо руками. – Господь всемогущий, прости меня! Еще одно слово – и мы снова все испортим!

– О чем ты, душа моя?

Лидия откинулась на подушки и приняла позу умирающей: вытянула руку, затем изнеможенно опустила на нее голову.

– Ник, – раздался ее сдавленный, еле слышный голос. – Почему ты пожелал взять меня в жены?

– Потому что я любил тебя.

– Выходит, я не ошиблась. Но в этом гадком доме, стоит мне лишь упомянуть имя, к которому мне с самой колыбели прививали любовь и восхищение, как ты поднимаешь меня на смех. Даже великий Оливер…

– Великий Оливер… – шепотом повторил Фэнтон. Левая рука с силой сжала кроватный столбик, правая – рукоятку кинжала. – Ты хочешь сказать «Кромвель»?

Последнее слово прозвучало как «Кроммель». Оно вылетело из его уст словно плевок, словно сгусток жесточайшей ненависти, какую только способен испытывать человек.

– Я родился, – заговорил сэр Ник, – в тот самый год, когда милые твоему сердцу круглоголовые обезглавили короля Карла Первого. Говорят, на дворе стоял январь. Утро было зябким и снежным, но они все равно соорудили эшафот едва ли не под окнами Банкетного дома. Наш король начал свой последний путь от Сент-Джеймсского дворца: пересек парк, прошел через Гольбейновы ворота в Уайтхолл, а оттуда направился к эшафоту, на котором и расстался с жизнью.

Сэр Ник – а может, и сам Фэнтон – издал глубокий скорбный вздох.

– Ни один человек еще не смотрел так храбро в глаза смерти. Ни один не был достоин называться королем в такой мере, как он. И не было среди королей мужа благороднее. Люди плевали в него, пускали табачный дым ему в глаза, а он словно ничего не замечал. – Сэр Ник молниеносно развернулся и всадил кинжал в столбик по самую рукоять. – Будь они прокляты – они и весь их поганый род!

Лидия резко выпрямилась и села. Халат, в который она завернулась, сполз с ее плеч. В глубине души она не желала спорить с мужем о политике, но этого, увы, было не избежать.

– В таверне «Гончая», – произнесла она, – ты хвастался, что сумеешь «приручить девчонку из круглоголовых». Поэтому ты на мне и женился?

– Вовсе нет.

– Но до меня дошла молва, Ник.

– Тело Христово, да верь чему хочешь!

– Что ж, ты так и не приручил ее. – Голос женщины дрогнул. – Твоя распутница Мэг сказала правду: мой дед был цареубийцей. Я была совсем ребенком, когда началась Реставрация, и на казнь меня не взяли. Поэтому я не видела, как его повесили и четвертовали, как бросили в костер его внутренности. Но я слышала, что он тоже храбро встретил смерть.

– А известно ли тебе, что на самом деле казненных цареубийц было ничтожно мало?

– Откуда тебе знать?

– На заседании совета Карл Второй заявил лорду Кларендону: «Я устал от повешений. Довольно».

Но Лидия, казалось, не слышала его.

– Мэг, это порочное создание, – продолжала она, – гнусно солгала, когда назвала отца моего спятившим индепендентом. Он был из пресвитериан, смерть короля повергла их всех в ужас. И подтверждений тому сохранилось великое множество! – Она снова закрыла глаза руками. – И он вовсе не был сумасшедшим, Ник. Все это знали. Он был мягкосердечным человеком, но его сила духа и бесстрашие вызывали восхищение. Его бросили в темницу лишь из-за того, что он нес людям слово Божие. Все это я позабыла – ради тебя, Ник. Впрочем, разве это важно? Почему я должна жить, какой в этом прок, если твои разум и сердце мертвы?

«Так не годится, – в отчаянии подумал Фэнтон. – Пора с этим кончать».

Опустившись на колени, он схватился руками за край кровати. Он может одолеть сэра Ника. Прежде всего потому, что последняя битва разожгла в нем неукротимое пламя; симпатия Фэнтона к Лидии давала ему неоспоримое преимущество перед противником. На сей раз бой был самым коротким из всех – и в то же время самым изматывающим. Чудовищные щупальца взметнулись со дна гроба и сжали внутренности Фэнтона.

– Помоги мне, Лидия, – взмолился он, протягивая руки. – Помоги!

На лице Лидии отразилось полное непонимание, но все же, повинуясь внутреннему побуждению, она схватила его ладони и прижала к своей груди. И обрадовалась, увидев, что его взгляд наконец просветлел.

– Лидия, – прохрипел Фэнтон, тяжело дыша. – Есть то, чего я не могу объяснить. Представь себе… нет, лучше не представляй. Видишь ли, иногда я становлюсь сам не свой, даже если не выпил ни капли вина. Будь рядом…

– Разве я прошу чего-то большего?

– …И когда безумная ярость вновь застит мой взор, крикни: «Вернись, вернись!» Тогда, знаю, она не завладеет мной. И послушай меня, душа моя, – добавил он мягко, – какое нам дело до стародавних распрей? Они давным-давно канули в вечность. И круглоголовый, и тот, кто предан святой англиканской церкви, равно достойны почестей. Даже сэр Оливер, да упокоится с миром его непокорный дух.

– Тогда пусть Господь помилует и короля Карла! – горячо воскликнула Лидия и обвила руками шею Фэнтона.

Между ними установилось если не понимание, то, по крайней мере, перемирие.

– Позволь спросить, – снова заговорила Лидия. – Нет, я вовсе не желаю тебя разгневать, но… почему ты нынче беспрестанно говоришь о неведомых мне «органах власти», «политических дебатах», «голосованиях»?

Фэнтон погладил ее шелковистые светло-каштановые волосы.

– Разве? Я и не заметил, – рассеянно сказал он. Поймав на себе удивленный взгляд Лидии, он поспешно добавил: – Если я говорю это, то лишь потому, что трагедия прошлого вот-вот разыграется вновь.

– О чем ты?

– А вот о чем. Карл Первый умер. Почти десять лет нами правил Кромвель, похваляясь силой, которой у него не было. Потом умер и он, оставив после себя оскудевшую казну. При его преемниках она опустела окончательно. Но к счастью – или к сожалению, – в тысяча шестьсот шестидесятом году к нам возвратился сын прежнего монарха, Карл Второй, чтобы взять в свои руки бразды правления.

– Я до сих пор помню эту ночь.

– Первые лет десять, душа моя, все шло благополучно. Но потом зазвучали недовольные голоса. Поначалу их удавалось заглушить, однако парламент все чаще начал показывать когти. Как и во времена Карла Первого, камнем преткновения стали деньги и религия. Отовсюду гремел могучий клич: «Нет папизму! Нет папизму!»

– Тише! – зашипела Лидия, испуганно озираясь по сторонам. – Кто знает, не подслушивает ли нас какой-нибудь папист! Замолчи!

На ее лице застыло выражение непритворного ужаса. Фэнтон улыбнулся поверх ее головы – наивное дитя! – и продолжил:

– Хорошо, я буду говорить вполголоса. Должен ли я испытывать недоверие к этим людям – называй их католиками, – которые разбрасывались золотом и проливали человеческую кровь, защищая отца нашего короля? И ждали любого повода, чтобы проломить шлем какому-нибудь круглоголовому? Могу ли я думать, что они причинят зло нынешнему королю? Если бы я не был англиканцем, то был бы католиком!

– Господь всемогущий, ты снова одержим! – пробормотала Лидия, прижимаясь к нему. – Вернись! – крикнула она. – Вернись!

– Милое дитя, посмотри в мои глаза. Разве похож я на одержимого?

– О нет, теперь я вижу, что это ты – истинный ты. Но выслушай же меня.

– С превеликим удовольствием.

– Наш бедный король, – начала Лидия, – так безволен…

По лицу Фэнтона снова расплылась широкая ухмылка, но Лидия опять ее не заметила.

– Им руководят порочные, злокозненные женщины. Королева – папистка. Величайшую власть над королем имеет Луиза де Керуаль, мадам Карвелл, герцогиня Портсмутская – папистка и французская шпионка. Все знают, что даже брат короля стал папистом. Неужто во всем этом нет злого умысла? – Фэнтон взял Лидию за подбородок и слегка приподнял ее голову. – Раз уж тебе известно так много, скажи: чем нынче заняты те, кто называют себя друзьями короля?

– Ник, я ведь ничего не смыслю в политике! Давай лучше…

– Они отреклись от него, Лидия, или вот-вот отрекутся. Лорд Шефтсбери, этот дрянной коротышка, перебежал в противоположный лагерь еще два года назад, однако по сю пору посещает заседания совета, убежденный, что не получит отставку, ибо он слишком важен и влиятелен. Его светлость герцог Бекингем, сумасброд, хоть и не без способностей, тоже давно не служит королю. Есть и другие, кто на каждом углу кричит: «Нет папизму!» – но по сравнению с этими двумя они дети малые. Шефтсбери с Бекингемом основали сборище, называемое «Клубом зеленой ленты». Его члены носят зеленую ленту и устраивают свои собрания в таверне «Королевская голова». Называй их как угодно: хоть оппозицией, хоть патриотами, хоть партией предателей. Но они не станут сражаться открыто, как некогда круглоголовые. О нет! Их главное оружие – поганые острые языки, способные за сутки намолоть сколько угодно вздора и заполонить им весь Лондон. Гнусная писанина, клевета, обыкновенная угроза – вот способы, к которым они прибегают. Любой честный человек сочтет их презренными и низкими. И последнее, что я хочу сказать. Сейчас стоит затишье, но вскоре разразится страшная политическая буря, такая, каких еще не было в нашей стране. Помяни мое слово: пройдет всего три года, и…

Фэнтона прервал тихий стук в дверь. В спальне возник Джайлс.

– Скот в загоне, сэр, – доложил он. На губах его играла коварная ухмылка, свидетельствовавшая о том, что он ощутил вкус власти и этот вкус пришелся ему по душе. – Хочу сказать, что я собрал всех в вашем кабинете.

– Все спокойно?

– Спокойнее не бывает, сэр.

Лидия уже переместилась к изголовью; спрятавшись за шторой, она натягивала рукава платья и шнуровала лиф. Время от времени она корчила милые рожицы, подмигивала и улыбалась Фэнтону в знак любви и нежности. Фэнтону вдруг вспомнились ее слова, от которых почему-то защемило сердце: «Кроток, как служитель Господа, и дерзок, как круглоголовый!»

«Боже, – взмолился он про себя, – сделай так, чтобы старый сухарь в теле юноши был достоин этого, или хотя бы дай ему шанс доказать, что он достоин…» Но Фэнтон знал, что мольбы бесполезны.

– Возвращайся в свои покои, – обратился он к Лидии. – Говоришь, на двери есть засов?

– Все верно, крепкий деревянный засов, но…

– Запри дверь и не открывай, пока не услышишь мой голос. Сегодня ты будешь есть и пить лишь то, что приготовят по моему приказанию.

По лицу Джайлса пробежала тень страха.

– Да будет вам, сэр! – Он насмешливо махнул рукой, что вышло не очень убедительно. – Не думаете же вы…