Свое небольшое каждодневное путешествие Аяко расценивала как время, проведенное наедине с собой, дающее возможность привести в порядок мысли и понаблюдать за миром вокруг. И в обязательном порядке она каждый день останавливалась в одной и той же точке – высоко на склоне горы, на бетонном переходе с железным ограждением, откуда открывался лучший вид на раскинувшийся внизу город. Здесь она всякий раз простаивала какое-то время, упираясь в металлические перила своими щуплыми уцелевшими пальцами (а также короткими культяпками потерянных пальцев) и любуясь многочисленными домиками, уютно примостившимися вдоль побережья. Она скользила взглядом по домам со светло-голубыми черепичными кровлями, плотно прижавшимися друг к другу, точно рыбья чешуя, между морем и горой. Затем ее взор сдвигался дальше, вглубь прекрасного пейзажа, обозревая Внутреннее море Сэто^[17] и мириады островов, как будто реющих на горизонте. Лодки и паромы привычно скользили туда-сюда по безмятежной водной глади. Однако со сменой времен года, даже с каждым новым днем цепкий глаз Аяко замечал какое-то изменение, и это являлось в ее жизни неиссякающим источником радости.

Весной цветущая повсюду сакура сияла в утренних лучах солнца, игриво посверкивающих на поверхности тихого моря. Летом Аяко на том же месте вытирала пот со лба маленьким полотенчиком, а со всех сторон стрекотали свои песни цикады. Осенью взгляд Аяко неизменно притягивали яркие, красочные кроны, испещрявшие склоны горы. Зимой она поплотнее закутывалась в теплое тяжелое кимоно, разглядывая увенчанные снежными шапками горные пики, что проступали у горизонта, на далеких островах Сикоку, и в морозном утреннем воздухе становилось заметным дыхание.

Иной раз, лицезрея эти покрытые снегом вершины вдали, Аяко различала тихий, низкий, зовущий рокот гор, пытающийся вырвать ее из благословенной повседневной рутины, однако она решительно игнорировала этот призыв, сколь бы ни было сильно2 в нем притяжение, и продолжала свой путь на работу.

Подняв на окнах своего кафе порядком заржавевшие стальные рольставни, Аяко бралась за длинную череду всевозможных мелких дел. Нарезать на кухне овощи с мясом и сложить все это в большую кастрюлю на плите, чтобы приготовить на день карри^[18]. Еще раз перемыть везде полы. Аяко работала одна, да у нее и не было надобности в помощниках. Главными ее товарищами всегда были собственные мысли.

И все же в это весеннее утро в голове у нее крутилось беспокойство совершенно иного рода.

«А ему здесь понравится?»

Аяко изо всех сил старалась вытеснить эту мысль из сознания. Ей в любом случае требовалось приготовить карри, а также всевозможные закуски для сегодняшних посетителей: хрустящие маринованные огурчики цукэмоно, разного вида онигири^[19] и прочие мелкие вкусности, менявшиеся в ее меню каждый день в зависимости от времени года и доступных ингредиентов.

Женщина быстро глянула на старые, еще отцовские часы в углу кафе – их размеренное тиканье идеально аккомпанировало постукиванию шинкующего лук ножа.

«Поезд придет завтра».

Аяко переложила лук на сковородку и снова взялась за нож, ловко орудуя им левой рукой – несмотря на отсутствие нескольких пальцев, – потом поднесла ко лбу тыльную сторону правой.

Что-то ее даже пот прошиб!

«Надеюсь, он доедет без проблем? Один на поезде, да еще из самого Токио…»

«Все, хватит!» – громко скомандовала она себе, со стуком кладя нож на столешницу, после чего тщательно вымыла и насухо вытерла полотенцем руки.

Аяко села за стол, взяла кистевую авторучку^[20], чистый лист бумаги и принялась писать сегодняшнее меню своим красивым плавным почерком. Выполнив это, она почувствовала себя намного спокойнее: процесс написания иероглифов всегда оказывал на нее благотворное действие. Исписанный листок с меню Аяко отнесла в ближний конбини^[21] и сделала у них на ксероксе в достатке черно-белых копий.

Все будет отлично! Что ей волноваться? В конце концов, ведь он же ее внук!

* * *

– Что-то стряслось у тебя нынче, Ая-тян?

Аяко повернула голову. Сато-сан, как всегда, был первым посетителем ее кафе. Сидел перед стойкой, держа перед собой чашечку свежесваренного кофе. Сато любил кофе черный и крепкий. Наружность же его составляла полную противоположность напитку: копна длинноватых, убеленных сединой волос красиво обрамляла доброе, приветливое лицо; полные губы всегда улыбались, окруженные белой ухоженной бородой и усами.

Сато поднес чашку к губам, чтобы сделать глоток, однако замер, вскинув взгляд и, видимо, заметив сквозь пар тревогу на лице Аяко.

– Да нет, ничего, – ответила она, быстро опустив глаза к столешнице.

Аяко продолжила свое занятие: влажными руками брала из миски комок белого риса, придавала ему форму треугольного онигири, после чего закладывала начинку из умэбоси^[22] и все это ловко заворачивала в нори. Такое угощение Аяко в течение всего дня вручала посетителям бесплатно.

Пожав плечами, Сато сделал для пробы глоток. И тут же сморщился, обжегшись.

– Ну ты nekojita!^[23] – хохотнула Аяко. – У тебя, гляжу я, точно язык как у кошки!

– И ведь каждый раз обжигаюсь! – поставил он чашку на блюдце, мотая головой. – Каждый божий день!

Они расхохотались, и Аяко, еще подрагивая плечами от смеха, окунула ладони в подсоленную воду, что делала перед каждым новым онигири, которые, слепив, выкладывала аккуратными рядами на блюдо, чтобы потом завернуть по отдельности в пищевую пленку. Глядя на смеющуюся Аяко, Сато покраснел. На лице у него явственно читалось удовольствие от того, что удалось ее развеселить.

– Этот вот тебе! – Она выбрала один онигири и отложила в сторонку.

Сато ничего не ответил, но слегка поклонился. Он откинулся на спинку высокого барного стула, скрестив руки на своей модной белой рубашке, из верхнего кармана которой высовывались очки для чтения в толстой черной оправе. Поглядел в окно, откуда открывался вид на простирающееся вдаль Внутреннее море.

– Ну, что-то все-таки случилось, – сказал он то ли самому себе, то ли Аяко. – Уж я-то вижу!

Аяко вздохнула, на миг оторвавшись от лепки рисовых треугольничков.

– Просто… – начала она.

Но тут тихонько зазвенел колокольчик, привязанный ко входной двери, и Аяко привычно воскликнула:

– Irasshaimase!^[24]

– Здравствуйте, Аяко! – раздался жизнерадостный голос Дзюна.

Сразу вслед за ним в кофейню вошла его жена Эми.

Аяко кивнула Сато. Тот быстро кивнул в ответ и повернулся поздороваться с Дзюном и Эми.

– Ohayo^[25], Сато-сан! – сказала молодая женщина.

– Ohayo! И вам обоим доброго утречка!

Не спрашивая, Аяко тут же принялась готовить кофе с молоком и одной ложечкой сахара для Дзюна и черный чай без молока и сахара для Эми.

Дзюн с Эми тоже подсели к деревянной стойке рядом с Сато, и тот предупредительно убрал с ближнего стула свою кожаную сумку, чтобы Эми смогла сесть посередине.

С появлением молодой – обоим по двадцать с небольшим – семейной пары угрюмое настроение, царившее в кофейне, мигом рассеялось. На лице Сато расцвела широкая улыбка, да и Аяко глядела уже не так сурово, как обычно.

На Эми была широкая шляпа-федора, светло-голубые джинсы и бело-голубая полосатая блузка. Дзюн одет был в неряшливую, заляпанную краской клетчатую рубашку и джинсы с большими прорехами. Аяко при виде его нередко задавалась вопросом: а не пора ли Дзюну приобрести новые брюки?

Однажды Сато уже пытался ей втолковать, что нынче такая мода – носить рваные штаны, на что Аяко возмущенно сдвинула брови:

– Ты что, хочешь сказать, они их такими покупают?! Уже драными? Но это же полное сумасшествие! – Она недоуменно покачала головой. – Будь я на месте Эми, то всё бы давно зашила, пока он спит. Вконец обезумели!

На что Сато тогда лишь покатился со смеху.

– Ну, как там ваш ремонт? – полюбопытствовал Сато, развернувшись на стуле, чтобы оказаться лицом к Эми и Дзюну.

Дзюн сделал глоток кофе и поставил чашку обратно на стойку.

– Неплохо. Пока, во всяком случае.

– Дело продвигается, – добавила Эми, энергично кивая Сато.

Тот огладил свою короткую бородку.

– Ну, как я уже говорил, – сказал он, – если могу чем-то помочь, только скажите!

– Вы очень добры, Сато-сан, – поклонился ему Дзюн. – Единственное, о чем я вас бы попросил, – это и дальше советовать мне столь же хорошую музыку, чтобы лучше двигалась работа.

Сато поводил ладонью в воздухе, смущенно отмахиваясь от комплимента, хотя в уголках его рта и затаилась гордая улыбка.

Аяко нахмурилась. Она не любила ту музыку, что предпочитал Сато. На вкус Аяко, она была чужой и резкой – Аяко больше склонялась к джазу или классике, а не к тому рок-н-роллу или электронной дребедени, которыми торговал Сато в своей лавке.

– А напомни-ка мне, пожалуйста, – обратилась Аяко непосредственно к Эми, – сколько постояльцев сможете вы принимать разом? То есть когда откроетесь, конечно.

– Ну, то старое здание, что мы реконструируем под хостел, не такое, скажем, и большое, – ответила Эми и принялась считать на пальцах: – Один общий номер для одиночных путешественников. Там пять двухъярусных кроватей. – Она тепло улыбнулась Аяко. – И еще две спальни для пар.

– А еще, – присоединился Дзюн, – у нас будет общее пространство типа комнаты отдыха, где гости смогут посидеть, что-нибудь выпить, пообщаться. – Помолчав немного, он продолжил: – Устраивать настоящую кухню не позволяет пространство, так что готовить еду у себя мы не сможем… Но надеемся, что все же сумеем предложить гостям горячие и холодные напитки. – Поглядев в лицо Аяко, Дзюн почтительно опустил голову. – Ну, на самом деле мы надеемся, что сможем рекламировать у нас в хостеле местные рестораны, советовать посетить хорошие кафе и идзакая, пока люди путешествуют по нашим краям и… м-м… Ну, в общем, как-то так. – И он умолк под убийственным, полным скепсиса взглядом Аяко.

Ее определенно не вдохновляла мысль, что у нее будет дополнительный приток посетителей.

– А еще, – добавила Эми, торопясь сменить тему, – у нас будут специальные стойки для велосипедов.

Сато понимающе кивнул:

– А-а, рассчитываете заманить к себе туристов, что едут на великах через Симанами Кайдо^[26], да? – И, продолжая легонько кивать, он отхлебнул уже подостывший кофе. – Славно придумано! Славно.

* * *

Когда Эми с Дзюном ушли, чтобы начать свой новый трудовой день, посвященный ремонту и строительству, Сато тоже засобирался: пора и ему было открыть свою музыкальную лавку.

– Надеюсь, у них с хостелом все получится, – сказал Сато, закидывая на плечо ремень сумки. – Хорошо, когда в городе есть молодежь!

Аяко стала убирать со стойки грязные чашки.

– Не то что прочие юнцы, опрометью несущиеся в этот Токио! – На последнем слове Аяко закатила глаза, как обычно делают жители маленьких городков, не понимающие столь неодолимой тяги к мегаполису. – Надеюсь, их бизнес пойдет успешно. Особенно при ожидаемом пополнении.

Сато медленно крутанул головой, точно сова.

– Что? Эми беременна? – вскинул он бровь. – А по ней вроде и не видно… Кто это тебе сказал?

– Никто. – Аяко насмешливо фыркнула, тряхнув головой. – Мужчины такие ненаблюдательные!

– Да ладно! И как же ты могла об этом догадаться?

– Ну что ты? Это же очевидно! Неужто не заметил, как у нее щечки зарумянились?

– У нее всегда румянец был…

– Да, но не такой.

– Хм-м… – Сато поскреб кожу под бородой. – Не бог весть какое доказательство!

– А к тому же вот это… – Она взяла в руку нетронутую чашку Эми с еще горячим черным чаем.

– Ну, не выпила свой чай. И что?

– Сато, ты, я вижу, совершенно не разбираешься в женщинах, – поглядела она с насмешливым укором.

Может, Аяко так кокетничала с ним сейчас? Вот уж чего Сато никогда не мог сказать наверняка!

– Ну ладно, хорошо, поверю на слово. – Покраснев, он от смущения затеребил ворот рубашки.