– Если мы позвоним, она подтвердит? – Два осколка льда, не моргая, проникают под мою кожу, высасывая тепло. Пустой, холодный, лишенный души взгляд остро ранит злобой и расчетом. Больше в фальшивом сосуде ничего не осталось.

– Подтвердит! – Я больше обычного смела в своем вранье.

Джес – настоящая подруга. Я уверена в этой девчонке на все 200%, поэтому мы и дружим. Она частенько прикрывает меня, а мне порой приходится служить щитом от ее родителей.

– Почему ты не предупредила?

Очередной тупой вопрос. Я удерживаю себя от попытки закатить глаза. Сосуд моего терпения итак слаб, папа его добивает, стреляя дротиками контроля.

– Почему я вообще должна предупреждать? – Поднимаюсь с дивана и направляюсь к выходу. Не хочу больше слушать бредни Эйдена. Меня достал его контроль! Я срываюсь спустя долгих лет молчания.

И все же совершаю ошибку.

– Стоять!

Борюсь с собой, но все же замираю. Ничего не изменит тот факт, что я боюсь собственного отца. Он не человек, хамелеон. Для каждого у него разное перевоплощение, отец меняется в зависимости от обстоятельств. Дурно подумать, сколько ролей я еще не видела. За основу Эйден берет всегда две, но все не так просто: каждая с разными оттенками. Хеймсон либо небесное существо, посланник Бога, олицетворение добра, света, чистоты на земле. Либо падшая сущь, слуга темных сил, олицетворение ужаса. Мне он представляется последним. В редких случаях я вижу его добрым.

– Возомнила себя чересчур взрослой? Почти восемнадцать – не значит все можно. Пока ты живешь в моем доме, будешь следовать моим правилам.

Правилам? Скорее, капризам, папочка.

– Хорошо. Если я соберу вещи и перееду, ты перестанешь донимать меня своим контролем?

Отец ухмыляется, засовывает руки в карманы, подходит ближе, запугивая. Эйден загоняет меня в угол, между диваном и дверью. Его ладони высвобождаются из штанов, касаются моего лица. Я хлопаю глазами. Привкус неизбежной дрожи оседает на коже.

– Ты моя дочь, Алика. – Сладко начинает он. Неужели думает, что мягкий стон сотрет мои плохие воспоминания о нем? – Я хочу, чтобы с тобой все было в порядке. Не заставляй меня переживать.

Откуда в отце такое маниакальное волнение за близких? Это как-то передалось через наших родственников? Мой дедушка до жути любил свою жену, моя бабушку Катрину. Любил – слабо сказано. Он был помешан на ней настолько, что из ревности убил одного из Каррасов – дедушку Алекса.

– Я люблю тебя больше, чем ты думаешь. Пожалуйста, не расстраивай меня. – Отец целует меня в лоб. Он всегда так делает перед тем, как отпустить меня. – Договорились?

– Да. – Ни черта мы не договорились. Я так мечтаю избежать цепких рук, с каждым днем все настойчивее перекрывающих мне кислород, что приходится согласиться.

Порой мне кажется, жизнь Алики Хеймсон – ад. Конечно, это слишком громкое слово. Пока в мире процветает насилие, кража и продажа детей, женщин, наркоторговля, моя жизнь не может считаться адом. Скорее вереницей сменяющих друг друга неудач.

Многие мечтают родиться в моей семье, иметь такой же шикарный гардероб, королевских размеров комнату, возможность путешествовать, когда вздумается, иметь в окружении успешных парней (но они не успешные, им все дали родители, как и мне). Люди не знают, что стоит за этим изобилием. Какова его цена. Я бы с радостью поменялась жизнями, как в «Двое: я и моя тень». Мечтающие прожить в моей шкуре, фантазеры. Они придумали образ и грезят о его исполнении. Завидуют таким, как я. Смысла в этом нет. Моя жизнь – не рай.

– Чего так долго? – Не новость, что сестра дожидается в моей комнате. Катрина та еще сплетниц, любит быть в курсе всех событий.

– Шлепали по заднице за отсутствие.

– Серьезно? – Ахает младшая.

Она быстрым шагом направляется к двери, спеша уйти.

– Ты куда?

Сестра смотрит на меня, как на идиотку. Я спросила что-то не то?

– Как куда? К папе! Ты уже взрослая! Тебя парни должны шлепать по заднице, а не родной отец!

Я подавляю смех, скрывая улыбку ладонью.

Удивительно, мы часто ведем себя как заклятые враги, змеюки, которым почти нет дела друг до друга. На словах Катрина ненавидит меня. На деле всегда заступается, что бы не произошло. Сестринская любовь все же побеждает кишащий внутри нас яд?

– Я пошутила.

– А твои фотки с Киллианом тоже шутки?

Новая головная проблема.

Я жестом прошу младшую повернуть ключ в замке. Как только она исполняет просьбу, стягиваю юбку и топ, оставаясь в лифе и трусиках. Нужно принять душ, смыть с себя запах домогающегося ублюдка.

– К сожалению, нет.

– Да ладно! – Разевает рот сестра. Для нее я и Маккензи – новость мирового масштаба. Но все не так просто, мы не пара. – Отец Килла чуть ли не лучший друг нашего. Папа умрет от радости.

– Скорее от скорби.

Катрина хмурится, не допирая, что и к чему.

– Маккензи – моральный урод. Если бы не Алекс, Киллиан изнасиловал бы меня глазах у всей школы.

– Что за Алекс? – Катрина перемещается на кровать и ложится на живот, начиная болтать ногами в воздухе.

Да уж, с этими расспросами я дойду до ванной к утру.

– Каррас.

Сестра выпучивает глаза и переворачивается на спину, хватаясь за сердце. Ну, актриса! Ей пора задуматься о театральном. По предмету «Навыки лжи» ей уже можно ставить зачет. Благодаря мне она научилась более-менее уверенно лгать. Катрину с руками и ногами оторвут с такими внешними данными и умением вживаться в любые роли. Про фантазию сестры тихо молчу! В свои пятнадцать она таскает у меня бульварные романы и воображает неземную любовь, мужчину, за которого однажды выйдет замуж.

Наивная. Как отец скажет, так и будет. Она выйдет за того, на кого Эйден ткнет пальцем. Мы не живем свою жизнь, за нас решали, решают и будут решать родители. Мама почти никакой роли не играет в этом чудовищном порабощении, но папа… Он предводитель Вакханалии.

– Ты произнесла фамилию злейшего врага. О, боже! Тебя теперь не то что зад надерут, тебя на кол посадят! А, если учитывать, что ты сказала: «Каррас» в одном белье… – Катрина прикасается ладонью ко лбу, делая вид, как мучается. – Мне страшно за тебя, сестра.

– Не прикидывайся. Ты спишь и видишь, как я умру, а ты переберешься в мою комнату.

Катрина оглядывается.

– Комната у тебя ничего, но не стоит твоей смерти. Не драматизируй.

Кто бы говорил. Мисс эмоциональность, которая трясется по поводу и без. Например, на прошлой неделе сестра полчаса плакала в мою подушку, потому что последние красные трусики с бантиками из новой коллекции урвала ее одноклассница. Цитирую: «Прямо перед самым носом. Уродка»! Мне с Джес приходилось выслушивать нытье Катрины и успокаивать вместо того, чтобы обсуждать наши секреты.

Я решаю напомнить, кто плакал в прошлый понедельник из-за двух ниток, но вовремя торможу с затеей. Если начну, от сестры покоя можно не ждать.

В ванной избавляюсь от оставшейся одежды. Вздыхаю, разглядывая свое тело в зеркале. Ненавижу его! Мало того, что оно не такое стройное, как мне хотелось бы, так его еще и грязные руки Киллиана касались. Чтоб Маккензи сдох вместе со своим папашей! На деле я не могу ничего сделать, так хотя бы разукрашу желаемую реальность в мечтах.

У нас уже был разговор с отцом по поводу Килла. Помню, как пришла к нему в слезах и, рыдая на его плече, рассказала о приставаниях Маккензи. Что сделал великий Эйден? Сквозь смех обозначил: «Это нормально, что парни пристают к девушкам». А после его двусмысленного намека: «Тебе уже пора», стало ясно одно – никто не станет меня защищать.

Не станет, если объектом моей любви не окажется человек с фамилией Каррас. Тогда отец зашевелится.

Насчет намека, я так и не поняла, что мне пора. Начать встречаться с парнями, лишиться девственности или быть изнасилованной?

Я живу в одном доме с монстром!

Тру мочалкой тело так яростно, что кожа горит. Не хочу, чтобы Маккензи остался на мне! Ненавижу его омерзительный запах дорогих духов! Если человек дерьмо, то никакой флакончик за тысячи долларов, не поможет замаскировать его сущность.

Тру, тру, тру. Бесполезно. Я все еще чувствую душок Килла на себе. На шее и груди, в которые он впивался. На талии, что он сжимал. Даже между ног я чувствую проклятого Маккензи. Это была его цель. Пока он не получит желаемое, не отстанет.

Знаю, что дура, но я подумывала расстаться с девственностью с этим уродом, лишь бы придурок отвял. Потом передумала. Я не стою такого унижения. Должен найтись способ, как отвадить от себя чокнутого. Пока я его не придумала, не нашла. Вера в то, что я найду метод, сильна.

Надежда во мне всегда умирает последней.

Разделываясь с телом, выхожу в комнату. Катрина по-прежнему лежит на моей кровати и, кажется, не собирается уходить. В ее руках книжка, а рядом включенный прикроватный светильник.

– Ты еще здесь?

– Да. Кстати, ты не говорила, что купила ее.

– Рейтинг видишь? – 18+. – Лучше верни туда, где взяла.

Родившая любовь к эротике у сестры затрудняет мое наслаждение романами. Например, я уже не могу, как раньше помечать маркером зацепившие моменты и ручкой оставлять записи. Катрина может взять книгу в любой момент, наткнуться на те мысли, что я бы хотела оставить в тайне.

– Тебе тоже нет восемнадцати. – Напоминает сестра. – Что насчет Маккензи? Ты не пробовала снова поговорить с папой?

– Смысл? Тот раз доказал, что он не станет меня защищать.

– А мама? Ты говорила с ней?

Думаю, Вел сама понимает, за кого вышла. Она явно не в восторге от мировоззрения своего мужа, но при этом всегда будет оставаться на его поле игры. Наша мать держится за призрачную выгоду, статус. Возможно, остается с отцом ради нас. Я слышу их ссоры. Они не такие частые, но случаются. В пределах дома папа с мамой настоящие, живые люди с проблемами, в обществе – куклы, у которых все идеально.

– Я говорила с ней после первого приставания Киллиана.

– Она не стала тебя слушать, как и отец?

– Почему же? Выслушала, но ничего не сделала. Катрина, ты же знаешь, она на стороне папы.

Мама никогда не станет перечить Эйдену. Она будет восхвалять его в глазах других людей, выгораживать, поддерживать. Вел не скажет плохого слова о своем муже, но во время их ссор, ее криков, я понимаю, что внутри нее много противоречий, сомнений по поводу выбора отца. Она никому не говорит о плохом, держит в себе. Отчасти мне жаль свою мать.

– Да. Надеюсь, скоро ты съедешь. – Катрина спит и видит, как моя комната достанется ей.

– Мне кажется только ради своего восемнадцатилетия и окончания учебы я и живу.

Мы обе смеемся.

Не знаю, разрешит ли мне отец переехать раньше окончания школы. В мае мне будет восемнадцать. Это мало что значит. Мама поздно отдала меня получать образование из-за моих частых болезней. Я смогу поступить в колледж, когда мне будет девятнадцать.

Моя дальнейшая жизнь, пока остается загадкой.

– Ненавижу, когда ты заставляешь меня врать. – Признается младшая, распуская свои роскошные, кудрявые волосы.

Господи, почему она родилась такой красивой, а не я? Чем старше становится Катрина, тем больше я ущемляюсь. За ней уже парни ухаживают, а у меня так никто и не появился. Кроме извращенца в лице Маккензи.

– Ты ничего такого не делаешь. Не договаривать – не значит врать. – Подмигиваю, переодеваясь в пижаму.

Необычно, что мы вот так просто общаемся. Давно у нас не было спокойных разговоров. Обычно наши диалоги состоят из претензий, колкостей, допросов.

Мы обе молчим. Не знаю, о чем задумалась сестра, но все мои мысли об Алексе. Я даже забываю о Гост, что собиралась позвонить. Судя по атмосфере в доме, сбежать к Джес не лучшая идея. У нас итак напряженные отношения с отцом. Мне не хотелось бы накалять ситуацию еще больше.