Мир становится единым,
Полимерным, магазинным,
Не норд-ост и не мистраль
Мир теряет magic style
Нам диктует средний класс
Свои скушные законы
Вешает свои иконы
Быть политкорректным Вас
Заставляют миллионы
Обезьянов без хвостов
Ну а мы хотим иного
Мира свежего, живого
Magic, Magic, ты готов?
Выходи на площадь снова!
Самый свежий из богов,
С замечательной улыбкой
С ожерельем черепов
Перепачкан в крови липкой.
В жертву не приносим скот
Не зарезаны бизоны,
Мagic любит свой народ —
Человеческие стоны…
Не священен обезьян
Но священен бог с игрушкой
Черепом, как колотушкой
Прибивающий землян
Мир теряет magic style,
Вопиюще несерьёзный,
Не ацтекский он, не грозный,
Не кричит он больше «Хайл!»

Атилло длиннозубое (2012)

Тех, без трусов, и тех – в трусах

Я как-то вывесил несколько стихотворений из этой будущей книги в моём ЖЖ. Так один юный пользователь написал пренебрежительно:

«Лимонов под Пушкина косит!» А имел он в виду стихотворение «Под сладострастный плоти зов», со строчками:

О, как люблю я этих дам!
Поверженных, со щелью голой,
С улыбкой сильной и весёлой,
Во взбитых набок волосах,
Тех, без трусов, и тех – в трусах…

У юноши оказался цепкий взгляд. Действительно, такие весёлые и возмутительные строки написал бы Пушкин, живи он в 2011 году.

А ещё Лимонов может напомнить Гумилёва, а ещё Ходасевича, а ещё Кузмина. Потому что он подсознательно продолжает эту аристократическую ветвь русского поэтического классицизма, оборвавшегося со смертью Ходасевича в эмиграции и со смертью Кузмина в России.

Дальше за ними была пресная советская поэзия, а потом пришёл Бродский с бензопилой своего авторитета и выкосил напрочь небродские поэтические растения.

Я горжусь моим стилем. Он элегантный.

Стихи мои смелые, простые, но агрессивные, благородно коверкающие русский язык. И очень быстрые.

Читатель заметит, что я охвачен похотью и озабочен Бездной Космоса и человеком. В Космосе, куда стремился крестьянин Циолковский, человеку было бы отвратительно. Там минусовые и плюсовые температуры в тысячи градусов, там Геенна огненная и ледяной Ад. «Там глыбы льда летают в гневе лютом». Но Космос величествен. А человек прост.

Классицизм

Два близнеца, друг другу иностранцы, —
Классических два полюса Земли,
Где мёртвых льдов немыслимые глянцы
Лежат безмолвны в ледяной пыли…

Там стаи смерти бродят без дороги,
Там с капюшоном смёрзся капюшон.
У призраков отрезанные ноги,
Как будто частокол сооружён…
Там глыбы льда летают в гневе лютом,
Там в пирамиду вделан страшный глаз,
И дьяволы расселись по каютам
У парохода, что во льду завяз…
Антарктика и Арктика седые,
Великия и страшныя страны,
Две неживые, обе ледяные,
Как будто две поверхности Луны…
…………………….
Ребёнку под соплёй в носу сюиту
Видна из колыбели вся Луна.
Там тоже смерть живёт по сателлиту,
Но не прельщает крошку и она…

Шестидесятые

И Пехлеви, и Сорейя,
Была ведь некогда семья,
И шах Ирана прилетал,
И Сорейёй своей блистал…
Их принимал, и был готов
Их принимать всегда Хрущёв…
Был также Кеннеди весёлый
С Жаклин пикантною своей,
«Стоп! Век мужланов однополый!»,
Сменив воинственных вождей,
Сшив минимальные «бикини»,
Толпу вокруг себе собрав,
Вдруг, европейские богини
Своих отвоевали прав…
Там, в климате шестидесятых,
Все были веселы, юны,
Вопросов не было проклятых,
И покорители Луны,

Улыбчивые астронавты
С Ален Делоном и Бардо,
На их Grand Prix гоняли авто,
И Ив Монтан был не седо…
(й…)

«Автобусная остановка…»

Автобусная остановка,
Неоновый и трупный свет.
Проспект весь залит им неловко,
Хоть утро, но рассвета нет…

Глухое лето. Вонь пожаров.
Сирен невидимых галдёж.
Что, Эдуард, каких ударов
Ещё от Родины ты ждёшь?

Жена предаст? Уже предали.
В тюрьму отправят? Уже был.
Среди проклятий и заздравий
Ты Фантомасом проходил…

Что? Дети станут наркоманы?
Да чёрт их, Господи, возьми!
Смотрю я вниз как ветераны
И гопники, и хулиганы
Автобуса мудрят с дверьми…

О Индия!

О Индия, покрытая плащом
Парчовой ткани полководца!
О Индия, залитая дождём,
Вдоль Ганга неглубокие болотца.
Завоевателей исламских ятаган,
Слоны, по бивням бьющие ушами,
И табор возвратившихся цыган,
Цыганок с голубыми волосами…
О Индия! Ты с ляжками богинь,
Проколотых пупков слепые очи.

У бога Кришны – множество святынь,
А к Раме с Вишну очередь короче…
И если я в курениях лежу
С еврейкой шалой и чудесной,
В тебя я, Индия, гляжу
В моей беспечности воскресной…
Над Варанаси утренний туман,
Костры сжигают загорелых трупов.
О Родина пророков и цыган,
Рабиндранатов и Юсупов…
В кальсонах в пятнах неопрятный люд
Сел в третий класс задрипанной дороги.
А рядом на волах собой трясут
Богини, свесив жирные их ноги…
Старик в чалме витает над холмом,
Богиню Кали в грязных тюрьмах славят.
А от меня какую кость оставят,
Чтобы боготворить её потом?

«Девицы с обильными телесами…»

Девицы с обильными телесами
Могут служить кормилицами,
Ангелами они не могут служить
Трудно им сквозь эфир парить.

Девиц с обильными телесами
Надо пинать, награждать тумаками,
Ибо тяжёлый они материал,
Пусть и не камень, и не минерал…

«Я делал всё, что подобает гению…»

Я делал всё, что подобает гению,
Писал я в сутки по стихотворению.
Порой число их доводил до трёх,
С еврейкой-девкой грех меня увлёк…

Ещё был очарован гностиками,
Ещё был окружен чертями с хвостиками…
Платон, его герой Сократ…
Я был всей этой дикой шобле рад…

«Вдруг мотоцикл, как зажигалка…»

Вдруг мотоцикл, как зажигалка,
Визжит в ночи, неумолим.
И уши бы заткнуть, да жалко
Руки поднять, бороться с ним!

Паяльной лампою туманной
Средь облаков горит луна.
Пойду-ка душ приму я в ванной,
Из холодильника вина

Налью себе бокал. Вспотеет.
И. Феста труд на полке взяв,
Ну что там Гитлер уже смеет,
На путче зубы обломав?

В Ландсберге отсидев два года,
Вернулся фюрер к Рождеству
На выборах в Рейхстаг народа
Лесть не достанется ему…

Ещё. Но к власти он стремится…
У нас в Москве жутка жара…
Египетская казнь всё длится,
Брать респираторы пора…

Родители

И все их разговоры о картошке,
Их разговоры о картошке, мне,
О потолке протёкшем, о Серёжке,
О Сашке, пьяным умершем во сне…
О тёте Мусе, о погибшей Анне…
Как бабочка я умирал от них.
Их запах!!! Знаю, в Библии, в Коране
Всяк должен чтить родителей своих,

Но непокорен ветхому Адаму,
С сочувственной гримасой рта,
Я буду помнить молодую маму,
А не потом, которая не та…
Отец святой и радиолюбитель,
Отец придуманный и неживой,
Который был физический родитель
Того, кто с нимбом жил над головой…

У Ново-Архангельского кладбища в Балашихе

Торговки мёртвыми цветами
Стоят в рейтузах меж лотками,
Штаны позорят их, смешны,
Сменили бы они штаны…

У кладбища, где крематорий
Спокойно трубами дымит,
Мы ждём печальных категорий
А их нелепый внешний вид —

Позорит жизнь, и смерть снижает.
Скорее щеголять бы им,
Одетым в камень из скрижалей,
Одетым в погребальный дым,

Чтоб животы их спрятать, ляжки,
В дам из торговок превратить.
Чтобы звались не Людки, Машки,
Чтобы Изольдами им быть…

Валькирии в очках подобна,
Вот ты, страшна, немолода,
Как памятник свежа загробный,
Ну что ты стала здесь сюда!

Вон! По домам или могилам,
Балашихи окрестной дочь.
И прихвати их всех, чтоб было
Здесь чистым место! Пшли все прочь!

В крематории

И умер Фауст Ларионов,
И второпях его сожгли.
Нарушил несколько законов,
В тюрьме его повесили…

Или повесился наш Дима?
Об том не зная, все мрачны,
Мы там стояли нелюдимо,
Нацболы: девки, пацаны…

Был гроб ему предельно узок.
От нижней челюсти волна
Спадала вниз тяжёлым грузом
На воротник рубашки… на

Пониже галстук старомодный…
Обряжен был тюрьме под стать,
Поскольку сирота безродный,
И всё равно его сжигать…

Я – Дьявол – отец твой

Я – Дьявол – отец твой, мой маленький сын!
Я нравлюсь тебе, о трусишка?!
Остался, печальный, ты в мире один
О, мой ненаглядный сынишка!..
Надеюсь, гвардейцы помогут тебе,
Помогут тебе ветераны.
Но жаль, что до бритвы на Вашей губе
Не дожил я, мессир Богдан, и…
Я за руку вёл бы тебя не спросясь,
Увлёк бы тебя в направленьи,
Со мной бы ты понял всю дикую вязь
Сей жизни, как Гитлер и Ленин…
Однако, невидим, я рядом, Богдан,
Мой маленький детка, Богдашка.
Держись и крепись, будь с меня, великан,
Я возле! Твой Дьявол-папашка!

И эту уж руку Бог не разомкнёт!..
Держу я тебя – я надёжный!
Твой Папка летает как древний пилот,
Как вирус ужасный и сложный…

Большие жары 2010

В июль и август с потным телом…
Ни зги! Потом пошли дожди.
В июле родина горела,
Чтоб в августе бы преть, среди…

В окне Москва лежит нагою,
Как некрасива тётка, ты!
И ядовитый дождь собою
Жжёт ядовитые цветы.

И ядовитый воздух льётся
Сквозь мои лёгкие свистя.
Как уксус этот воздух жжётся,
Совсем дышаться не хотя.

Тяжёлый город планомерный,
Во времена ещё чумы,
Возможно, был такой же скверный,
А может быть, сквернее мы…

Герой буржуазии

Он замечательно одет,
Костюм и галстуки под цвет,
Он – блудный сын России —
Герой буржуазии!
Он представляет средний класс,
Он презирает, братцы, вас,
Считает вас чужими,
Ленивыми и злыми.
Он утверждает, что народ
Российский мёртв который год.
А есть лишь только группы,
Безвольные, как трупы…

Он говорит через губу,
Имеет модную «трубу»,
Автомобиль зеркальный,
На газе – туфель бальный…
Он иностранец молодой,
Как тяготится он страной!
Сбежать всегда готовый,
Он русский – суперновый.
Откуда деньги у него?
Он вам не скажет ничего…
Он – блудный сын России —
Герой буржуазии!
Но мы, чужой ему народ,
Следим за ним двадцатый год,
За тем, что вытворяет,
Пусть он об этом знает…

Буксир затонул в море Лаптевых

Море Лаптевых, плюс четыре.
Моря злой и холодный оскал.
Вас – четырнадцать, вы на буксире,
Ну а он закоптил, зачихал…
И ко дну, загребая бортами
Гравитация их повлекла…
Дети, надо ли быть моряками?
Чтобы мама напрасно ждала…
Море Лаптевых, область недуга,
Море Дьявола, море богов,
Здесь ветрами завязанный туго
Мир пульсирует парой пупков.
Здесь плывут не в себе человеки.
Лучше жаркий войной Дагестан,
Или даже сибирские реки,
Чем туманный холодный чулан