Джо долго раздумывал над услышанным, но так и не вспомнил ни брата, ни свадьбу.

Он был рад, что у него есть Элис и месье Сен-Мари. Внешний мир его пугал. Джо и знал Лондр, и не знал его. Он неплохо ориентировался, представлял, где находятся все станции метро, как покупать билеты и управляться с прочими скучными, но необходимыми вещами, но не помнил названий улиц и станций, и, когда месье Сен-Мари впервые попросил его сходить на рынок за продуктами, Джо испытал приступ неподдельного страха. Месье Сен-Мари это заметил.

– Ах, Джо, – сказал он. – Конечно, ты пойдешь не один, да одному и нельзя, это незаконно. С тобой пойдет Анрик из дома через дорогу – ну, раб, который служит на кухне у мадам Фино. Вы с ним присмотрите друг за другом.

– Ну конечно, – с облегчением произнес Джо. Анрик был суетливым немцем, с которым Джо иногда болтал, если им доводилось развешивать белье в одно и то же время. В основном они обсуждали нескончаемый спор о выборах в местный совет, который хозяйка Анрика вела с чьей-то еще хозяйкой, и размышляли, не выйдет ли так, что Анрику придется учиться выводить с шелка пятна от вина.

Месье Сен-Мари показал ему официального вида карточку со специально отведенными местами для печатей. Вверху было напечатано имя Джо и длинный регистрационный номер раба.

– Вот, это твоя учетная карточка. Тебе нужно предъявить ее в газетном киоске на углу рынка, Анрик знает, где это. Там тебе поставят печать – чтобы подтвердить, что ты добрался до рынка. Видишь ли, если с рабом что-то случается и он не может найти дорогу домой, жандармы проверяют учетную карточку, чтобы выяснить, куда он ходил. И на ней есть мое имя и адрес, так что они будут знать, чей ты.

Джо кивнул.

– Как паспорт.

– Именно так, – месье Сен-Мари погладил его по пояснице. – Мы не допустим, чтобы ты снова потерялся. И не бойся о чем-то забыть. Тебе ничего не продадут, пока ты не покажешь продавцу печать. На обороте карточки перечислено то, что тебе покупать запрещено. Никакого алкоголя и острых предметов. Разумеется, в списке покупок ничего такого и нет, но ты понимаешь. – Джо наблюдал, как Сен-Мари пытается придумать какую-то причину, не связанную с возможной попыткой бегства. Хозяин из кожи вон лез, убеждая Джо, что вовсе не думает, будто его прошлое исчезновение объясняется этим. – Вдруг дети попросят тебя что-нибудь им купить или что-то вроде того.

– Да, понимаю.

– Вот и умница, – он схватил Джо за руки, и его глаза увлажнились. – Ты точно не против пойти с Анриком?

Джо улыбнулся. Он понимал, почему Элис все это раздражает, но, учитывая его состояние, лишь радовался, сколько людей печется о том, чтобы он находился там, где должен, и всегда был под присмотром.

– Точно.

– Чудесно. Вот список. Если не вернешься через час, я пошлю жандармов тебя искать. Поцелуй меня, мой милый мальчик.

Джо сделал, как ему было сказано, подавив желание увернуться. Вблизи кожа Сен-Мари напоминала гофрированную бумагу, которую кто-то смял, разгладил, а потом надолго оставил на солнце. От него пахло старым одеколоном, и Джо чувствовал на себе этот запах еще долгое время после того, как прикасался к Сен-Мари. Но злить его явно не стоило. Жандармы всегда были рядом.

Анрик не поддержал Джо. Его хозяйка постоянно требовала от него самых безрассудных вещей, и, по его словам, он бы только радовался, если бы все, чего она хотела, – лишь поцелуя в щечку время от времени. Анрик мрачно обмолвился, что предложил бы Джо поменяться, да тот немедленно запросится назад к Сен-Мари, стоит ему неделю порыскать по прилавкам в поисках колибри, перья которой пойдут на подушку для кукольного дома.

– У дикой утки перья такого же цвета, – сказал Джо и тут же удивился собственным словам. Он пока плохо знал самого себя и не ожидал, что окажется таким изворотливым.

Анрик велел ему не умничать, но Джо заметил, как приятель заглядывается в окно лавки мясника.

На стене лавки была надпись на английском. Она гласила: «ГДЕ ВСЕ??»

Джо почувствовал, как его желудок сделал сальто. В чем была причина, он не знал, но что-то в его организме явно дало сбой.

– Что это значит?

Анрик едва удостоил надпись взглядом.

– Тьфу, недоумки, – сердито сказал он. – Сейчас идут выборы. То, что случилось с тобой, – эпилепсия, ложные воспоминания – это не редкость. Только вот кое-кому не хватает ума понять, что такое эпилепсия. Они думают, что потеряли родных, что правительство напичкало их наркотиками и тем временем уничтожило все документы.

– А это возможно? Что их напичкали…

Анрик фыркнул.

– Ну, моя хозяйка водится с одним джентльменом, который заседает в сенате, и, если судить по нему, правительство и китайца-то опиумом одурманить не может, что уж говорить про целую Англию.

Приятель сжал плечо Джо и больше ничего не сказал.

Джо пришлось признать, что он не представляет, как и зачем кто-то мог бы устроить подобное. Но, увидев эту надпись впервые, стал встречать ее повсюду: на бортах старых повозок, в общественных туалетах (в учетной карточке даже там следовало ставить печать), а однажды – на стене собора Святого Павла. Каждый раз, когда Джо ее видел, он думал о Мэделин.

Через три месяца истек тридцатипятилетний срок, который Джо должен был отработать, чтобы расплатиться за чердак, и он официально получил свободу. Месье Сен-Мари устроил праздничный ужин и за бокалом вина расплакался. Джо обнял его. Он чувствовал себя виноватым. Сен-Мари не молодел, состояние таяло, и он больше не проводил сезон в Париже. Почти все друзья от него отвернулись, и сейчас он, должно быть, ожидал того же от домочадцев.

– Я знаю, ты уже взрослый, знаю, но ведь я купил тебя еще совсем крошкой. Я с ужасом думаю, что придется отпустить тебя на все четыре стороны и о тебе будет некому позаботиться…

– Ах вы дурачок, – сказал Джо. Он был тронут. – Не надо меня никуда отпускать. Я останусь жить на чердаке. Не зря ведь я столько работал.

– Ты не уйдешь?

– Нет, – сказал Джо и улыбнулся, увидев, что у Сен-Мари вырвался смех облегчения. Впервые с тех пор, как он оказался на Гар-дю-Руа, Джо почувствовал, что у него есть дом.

Элис была в восторге от новообретенной свободы: она сожгла все свои старые учетные карточки в горшке на подоконнике и выкрасила серое повседневное платье вином в бордовый цвет. Но Джо не разделял ее радости. Он чувствовал себя беззащитным, выходя на улицу без карточки с печатями и без Анрика. В ту неделю, когда Джо ходил искать работу, – тогда как раз испортилась погода – его дважды без всякой причины остановили и обыскали жандармы. Во второй раз за вопрос «в чем дело?» он получил удар дубинкой под ребра. Когда он рассказал об этом Сен-Мари, тот вырезал из его пальто тартановую подкладку. Это огорчило Джо куда сильнее, чем он готов был признать: эта клетчатая ткань была одной из немногих вещей, оставшихся у него от того времени, которого он не помнил, – но с тех пор жандармы его больше не останавливали.

Джо не хотел выходить из дома в ближайшие пару дней, но в понедельник ему все же пришлось взять себя в руки. Стояла середина декабря, и даже в девять утра еще было темно. Вспышки пламени, вырывавшиеся из дымовых труб металлургического завода, оранжевым созвездием нависали над уличными фонарями, которые горели слабо и прерывисто из-за постоянных неполадок с газопроводом.

Прямо на выходе из задней двери Джо столкнулся с почтальоном, который взвизгнул от неожиданности. Явно раздосадованный, что издал столь неприличный для мужчины звук, он ткнул в грудь Джо листком бумаги с ручкой.

– Месье Турнье? Распишитесь.

– За что? – спросил Джо. Он ничего не заказывал, да и знакомых у него не было. Джо вгляделся в форму. Под местом для подписи маленькими полупрозрачными буквами значилось: «получатель / опекун получателя». Он помедлил, поскольку еще не придумал себе подпись, а затем просто написал своим обычным почерком: «Джо Турнье».

– Письмо, – сказал почтальон, нисколько не прояснив ситуацию. Впрочем, на Джо он поглядывал с любопытством. – Его целую вечность держали в сортировочном центре. Девяносто три года.

– Что? Зачем?

– Затем, что его нужно было отправить в указанную дату и указанная дата наступила, – огрызнулся почтальон и сразу же, как только Джо расписался, поспешил прочь, словно любое проявление любопытства в его представлении было хуже девчачьего визга.

Джо в недоумении уставился на письмо. Конверт пожелтел от старости. Джо открыл его, стараясь обращаться с ним как можно аккуратнее. Внутри оказалась первая страница старой газеты. На ней стояла дата: 1805 год. Это было одно из самых первых изданий после Вторжения. Тогда газеты только начали издавать на французском и в текстах приходилось использовать простые, короткие слова, поскольку англичане еще не знали языка.

Кроме того, в конверте лежала открытка. На лицевой стороне была гравюра с изображением маяка. Внизу, в аккуратной медной табличке, красовалась надпись:

МАЯК ЭЙЛИН-МОР. ВНЕШНИЕ ГЕБРИДЫ

На обороте было всего несколько слов, написанных старомодным петляющим почерком, который Джо с трудом удалось разобрать. Ему никогда еще не доводилось читать по-английски – исключением стали только те надписи на стенах – и некоторое время пришлось сосредоточенно вглядываться в текст.

Милый Джо,

Возвращайся домой, если вспомнишь. М.

Джо непроизвольно бросил взгляд влево и вправо и вздрогнул, увидев жандарма, который патрулировал улицу чуть поодаль. Он бросился обратно в дом, захлопнул за собой дверь и немного постоял, облокотившись на кухонный стол. Если бы почтальон остался и разговорился с ним, если бы увидел открытку с английским текстом и изображением шотландского маяка, жандарм бы уже вовсю спешил сюда.

М… Возможно, это Мэделин. Вот только Мэделин Джо знал в этом веке, а не по какой-то книге или картине столетней давности.

Маяк на открытке казался ему знакомым: он не сомневался, что мог бы сказать, как тот называется, еще до того, как прочел подпись. Эйлин-Мор – он знал это. Джо вспомнил его очертания. Более того, на каком-то подсознательном уровне он уже давно эти очертания искал.

Он снова перевернул открытку и коснулся надписи на обороте. Чутье подсказывало ему, что она не могла быть отправлена девяносто с лишним лет назад и что это какая-то странная ошибка. Ему не девяносто лет, и он явно не тот Джо Турнье, чье имя значилось на конверте. Половину населения Лондона звали Джо Турнье. Турнье – это фамилия, которую в эпоху Террора брала вся старая аристократия. Сейчас это имя было самым распространенным среди рабов по всей Республике.

Но он знал этот маяк.

Джо достал с верхней полки справочник предприятий города. Около получаса пытался найти кого-то, кто может что-то знать о маяках: архитекторы, транспортные компании, хоть кто-нибудь. Он уже записал несколько имен и адресов, но потом ему попался месье де Меритан, который занимался изготовлением двигателей и генераторов для маяков. Не зная, что именно он хочет спросить, но зная, что непременно должен это сделать, Джо вышел на улицу. Открытку он положил в карман. Даже если бы у него при себе была бомба, он и то чувствовал бы себя безопаснее, но оставить открытку дома у него не хватило духу.

У месье де Меритана, чье предприятие родилось на Рю-Бурсо в Париже, а теперь располагалось в Кларкенуэлле, был государственный контракт на обслуживание всех маяков в Республике – по воле его величества Наполеона IV. Так гласила позолоченная табличка над входом. Висевший на стене плакат сообщал, что генераторы де Меритана способны обеспечить электроэнергией дуговые лампы силой света до 800 тысяч кандел и на них предоставляется гарантия в сто лет.