– Расскажите заново, – приказал он не глядя.

– Заново? – опешила я.

– Да. Я попрошу вас сделать это еще несколько раз.

– Надь, я принесу еще кофе, – и Леша ретировался.

А я принялась выполнять просьбу этого странного мужчины. Он использовал меня, как диктофон, на котором записано все, что касалось дела, и заставлял «перематывать запись» туда-сюда – то начинать с середины, то повторять начало… Через час я была уверена, что он издевается. Но решила, что это достойная плата за мою никчемность. И послушно «проигрывала» ему нужный кусок хронологии.

– Какие вредные привычки у пациента? – неожиданно перебил он меня в очередной раз, широким жестом перечеркивая на стекле большой квадрат данных.

– Курение, умеренный прием алкоголя, – сипло перечислила я и сделала глоток кофе.

– Точно, – раздраженно потребовал он. – Мне нужно точно. Сколько?

– Около ста миллилитров слабоалкогольных напитков в день, раз в неделю – двести миллилитров крепких. С его слов. Пачка сигарет в сутки, иногда две.

Я поймала на себе пронзительный взгляд Бесовецкого:

– Хобби?

– Что?

– Какие у него хобби?

Я пожала плечами:

– Мы опросили его на связь с токсичными материалами, но ничем таким он не занимается.

– Где он находился в последние несколько дней перед госпитализацией?

– У себя в доме за городом.

– Мне нужно фото его загородного дома.

– У нас нету, – начала было я, но тут вступился Краморов, все это время стоявший поодаль:

– Будут, – и он вскинул мобильный к уху, отходя к противоположной стенке.

– Мне нужно внутрь, – заявил Бесовецкий, расслабленно откидываясь на стекло спиной.

– Вы можете пройти сюда и переодеться… – начала я, но он покачал головой:

– Тогда я ничего не пойму. Мне нужно туда без костюма.

– Я могу вас впустить, но тогда вы там и останетесь, – сдвинула я брови, принимая вызов его взгляда.

Никогда не видела таких глаз. У него будто мозги светились, и свет проходил в радужки! И от этого в глаза ему смотреть было практически невозможно.

– Вы же протестировали его на инфекции, – усмехнулся он.

– Но протокол обязывает соблюдать осторожность при отсутствии диагноза…

– У него нет признаков инфекции. При чем тут протокол?

Мне казалось, что он уже не думает над разгадкой диагноза, а просто забавляется, раздражая меня тупыми требованиями.

– В этом отделении готовы ко всему, – стоически держалась я, – и протоколы возникли не просто так. Случаи бывают разные…

– Пустите его, – вдруг заявил Краморов за моей спиной. – Фото скоро будут.

– Чья была идея проверить пациента на энцефалит и боррелиоз? – вдруг спросил Бесовецкий, глядя мне в глаза с психопатическим спокойствием.

– Моя.

«Он играется, разрушая мой авторитет, – мелькнуло у меня в голове. – Ему здесь скучно, и он нервирует меня просто ради развлечения».

– Почему вы не проверяли его на генные мутации?

Я нахмурилась. Наугад?

– Какую мутацию вы предполагаете? – поинтересовалась дипломатично.

– Я нахожусь тут всего несколько часов, что я могу предполагать? – усмехнулся он холодно. – Откройте двери.

Я разблокировала замок и пропустила его в промежуточный тамбур. Но, прежде чем шагнуть туда, Бесовецкий поинтересовался:

– Вы ему ЭМГ не делали случайно?

– Что? Электромиографию? – опешила я. Но Бесовецкий не собирался сотрудничать вообще. Он вошел в тамбур, а я напряженно вгляделась в него через стекло.

– Зачем ЭМГ? – риторически поинтересовался Краморов, встав рядом.

– Чтобы оценить скорость проведения импульса от нервов к двигательному нейрону в спинном мозге, – принялась размышлять я вслух. – Но он же не парализован…

И тут до меня дошло. Я раскрыла глаза и тяжело сглотнула…

БАС^[1]?

Он считает, что у него БАС?

Но это же такая редкая…

Но картина в голове начала собираться с такой скоростью, что у меня сдавило виски. Пациент поступил с параличом речевой функции, которую приняли за инсульт!

– Твою мать… – выдохнула я.

– Что? Надежда, что? – требовал Краморов.

Я не отрываясь следила за Бесовецким в палате, не спеша открывать рот. Он ничего не делал. Встал над пациентом и смотрел на уровень оксигенации на мониторе, словно давая мне очередную подсказку.

– Нужно проверить кровь на несколько генных мутаций, отвечающих за БАС, – тихо заключила я. – И сделать электромиографию…

– Гениально, – усмехнулся Краморов. – Фото загородного дома, я так понимаю, уже не нужны.

Я прикрыла глаза, морщась.

– Признаки личного подсобного хозяйства, – выдавила, задыхаясь. – Ненаследственные формы БАС провоцируются курением и работой со всякими гербицидами и инсектицидами…

– Но какое-то слишком стремительное развитие, – заметил Леша.

Когда он появился позади, я даже не слышала.

– Вы уверены, что нам следует искать у пациента БАС? – спросил Краморов у Бесовецкого через динамик, и пациент на койке вздрогнул и испугано заозирался.

– Ну что вы делаете? – зашипела я. – Нельзя же так будить человека…

Но меня проигнорировали, а Леша взял меня под руку и отвел в сторону. Видимо, моей карьере здесь пришел конец. Бесовецкий же прошествовал с серьезным видом к рации:

– Я ничего не говорил про БАС, – непринужденно пожал он плечами, прикидываясь зачем-то полным идиотом. – А можно мне тоже кофе и бутерброд какой-нибудь?

* * *

Я не отказывал себе в удовольствии смотреть, как нервничает красотка за своим ноутбуком. Давно не испытывал подобного – эстетического наслаждения от наблюдения за умной женщиной, поэтому решил, что это удовольствие – моя личная сатисфакция.

Хорошенькая докторка – есть, на что посмотреть. Дикая, не прирученная… Она здесь сама по себе, и делать вид, что играет по общим правилам, ей тяжело. Что еще?

Колец обручальных на пальце нет, мужиком не пахнет – только усталостью, от чего ее собственный запах кажется осязаемым. И, что уж, бьет в голову, как хороший дорогой алкоголь. Она не курит, следит за собой – кожа у нее сочная, светящаяся, а, значит, здесь она не просиживает сутками. Может, вообще привлекается лишь от случая к случаю? Скорее всего. Шмотка простая, но дорогая – джинсы, футболка, спортивная обувь. И духи – селективные, с аптечными нотами. Такие предпочитают редкие люди, потому что большинство они раздражают.

Я склонил голову на бок, и она тут же взглянула на меня поверх монитора ноутбука. Пришлось продолжить играть в психа – ответить ей пристальным взглядом, и она предсказуемо ретировалась, возвращаясь к работе. Не улыбнуться стоило трудов – как же хороша! Она тут самая упорная из всех, кого я увидел. Для нее это поражение – дело чести. Такие, как она, не умеют проигрывать. Она любит дело, которым занимается – глаза у нее горят жизнью и сопротивлением так, что хочется в них смотреть, сжав ее за шею…

Я тяжело сглотнул и слегка потряс головой. Все же голодание в вынужденной ссылке ни к чему хорошему не приводит. Мое воображение слишком обострено и настроено на поиск любовного приключения. Я потянулся за чашкой кофе и сделал большой глоток, переставая нервировать Надежду взглядом.

Она все сделала за меня, только ввиду узкой направленности ее поисков – ведь серьезных дядек в человеческом мире непременно травят изощренными способами! – она не успела предположить, что ее клиент – просто невезучий старый хрен. Или не старый? Сколько там ему? Неважно – по возрасту он попал в вилку БАС. Скорее всего, симптомы развивались какое-то время, но люди склонны считать себя бессмертными, а такие, как клиенты подобного отдела диагностики – вообще богами. Интересно, есть ли у него мутация гена?

Хотя, мне-то что?

Есть – значит хрен просто очень невезучий.

– Верес Олегович, пройдемте со мной?

Я вздохнул и поднялся, не взглянув больше на Надю. Увидимся, зуб даю. Хотя, что-то подсказывает – она выбьет его сама, если дам маху.

Мы вышли в коридор, и я поплелся за мужиком, который меня выследил.

– Слышь, начальник охотников, а с каких пор у вас тут нанимают голливудских актрис в доктора? – поравнялся я с ним.

– Не имею в распоряжении такой информации.

Спецназовец вышагивал рядом расслаблено и не спеша. Зачем тогда обкладывал меня своими гориллами, как ушиб кусками льда – непонятно.

– А ты бы поимел, а то мне обещали развлечение с делом, но не вышло…

– Может, потому что актрисы все же неплохие доктора? – попытался поддержать он беседу.

– Это так, – вздохнул я. – А по какому делу идем? Мое правительство уже надрало вам задницу?

– Верес Олегович, ну а за что? – усмехнулся он. – Вам у нас плохо?

– Думаешь, у вас такой вкусный кофе и бутерброды?

А мужик – из приближенных. Зачем это мне? Дурацкая привычка собирать информацию обо всем, с чем меня сталкивало. Тем более, если не по своей доброй воле. Да и злая воля всегда была мне ближе.

– Я считаю, что дар должен использоваться, – пафосно заявил он.

– Осуждаешь меня? – усмехнулся я. – Ты жил когда-либо с дулом в заднице? Поверь, тебе бы не понравилось.

– Понимаю. Но мы могли бы вас защитить.

– Люди? Меня? – осклабился я.

– Вы нас всегда недооценивали.

– Для этого всегда были основания.

– Согласен. Но нам есть, что предложить.

– Я сегодня заметил, – кивнул я покладисто. – Начальник, а имя у тебя есть?

– Я пытался представиться сегодня…

– И все же?

– Данил.

– Не буду врать, что мне приятно.

– Не утруждайтесь.

На этом я выдохся. Злость и раздражение сцедить не вышло.

Мы поднялись наверх, откуда меня спустили несколькими часами ранее после убедительного монолога руководства этой дыры о том, что мне нужно быть паинькой и помочь людям. Они, конечно же, в долгу не останутся. Но я не питал иллюзий. Давно. И лучшей наградой за помощь мне станет моя свобода и фора, чтобы успеть замести следы прежде, чем я понадоблюсь кому-то еще.

Я непроизвольно принюхивался и присматривался ко всему, что поможет спасти жизнь в случае чего. Слабые стороны моих тюремщиков мне были уже более-менее понятны. У Данила, к примеру, правая рука сильнее левой, а пистолет у него в нагрудной кобуре с левой стороны. На левую ногу он опускается тяжелее. Алкоголь не пьет, не курит, но вот энергетик недавно употребил, а это значит, что он измотан в какой-то степени. Но это если мне предстоит вырубать его первым, конечно…

– Верес Олегович, – Данил толкнул передо мной двери уже знакомого кабинета, и я с удивлением обнаружил, что напротив главного сидит… Давид Горький.

На мое появление он поднялся и протянул мне руку:

– Верес Олегович, здравствуйте.

Я настороженно ответил. Нет, появление Горького здесь обрадовало. Значит, мои наблюдения мне вряд ли понадобятся. Но и обольщаться я не спешил, ведь Давид все же был представителем Высших, а с ними я зарекся иметь дело еще больше, чем с людьми.

– А ты говорил, – усмехнулся я Данилу.

– Верес Олегович, прошу, проходите, – указал мне владелец кабинета на кресло рядом с Горьким. – Я как раз рассказывал Давиду Глебовичу, что у нас с вами соглашение, и никаких претензий быть не может.

Я состроил кислую рожу Горькому:

– Да, Давид, я на все согласился.

Хоть и не до конца понял, на что именно. Чувствовал себя как конфетка от кашля, зажатая между зубами – трещал по швам, собираясь прожить яркую, но недолгую жизнь. Каждый в этой комнате прекрасно все понимал. Давид – что меня выудили против воли из леса и притащили сюда на аркане. Глава отделения – что Горький это прекрасно осознает. Что только Давид тут делает и как узнал?