Сколько мы продирались сквозь зону турбулентности я не знаю. Время перестало иметь значение. Только стук локтей о колени подтверждал, что я всё ещё жива и даже могу чувствовать боль.

Но постепенно тряска стала меньше. Воздушные ямы сначала стали кочками, а потом и вовсе исчезли, словно никогда не вставали на нашем пути. Командир экипажа сказал по громкой связи, что всё самое тряское позади.

Люди начали выпрямляться, обмениваться шутками, растирать затёкшие конечности и ушибы. Настроение резко стало не просто хорошим, а даже отличным. А потом первый пилот сообщил подробности.

Садиться нам предстояло вдали от крупных городов, на запасном аэродроме. Сказал, чтобы мы позаботились об обуви без каблуков, потому что велика вероятность использования надувных трапов.

Он ещё что-то говорил про время, одежду, схему открывания аварийных выходов, но меня снова охватил ужас. Какой запасной аэродром? Почему вдали от городов? Как оттуда добираться.

А потом, когда я поняла, что это не главное. Надувные трапы! Значит, садиться будем в поле, а я уже смотрела миллион видео с аварийными посадками. В большинстве из них люди погибли. Никто не выжил.

Меня сковал ужас. Я долго смотрела в перегородку прямо перед собой и понимала, что аварийный выход именно тут. У меня пересохло во рту, и ладони стали влажными.

Вокруг суетились люди. Вскакивали с мест, стучали над головой полками для ручной клади. Громко разговаривали. Стюардессы бегали с какими-то промороженными взглядами.

Я сидела в оцепенении, пока мне на колени не упала шуба.

– Стрекоза, надо одеться, застегнуться. Обувь у тебя хорошая. Шапка есть?

– Что? Шапка? Нет, конечно. Она мне не нужна была. Да и шуба для красоты больше.

– Шарф? Перчатки?

– Тоже нет.

Роман подхватил со своего сиденья синее вязаное полотно и передал мне.

– Замотай вокруг шеи, потом голову, как платком и конец на грудь под шубу. Если спускаться будем по надувным трапам, катись, как с горки. Съехала вниз, быстро встала на ноги и бежишь как можно быстрее. Найдёшь за чем спрятаться – сделай это. Если услышишь грохот – падай на землю, закрывай голову руками.

Я смотрела на него снизу вверх, как удав на заклинателя змей.

– Алиса, ты меня поняла? Ответь мне.

– Д-да, наверное. Замотать шарф. Скатиться с горки и бежать. Спрятаться. Если будет шум, упасть на землю, закрыть голову руками.

– Молодец. Сохраняй тепло. Сожмись в комок. Прижмись к кому-то рядом. Прячься от ветра. Ты должна сохранить здоровье, пока подойдёт помощь. Поняла?

– Поняла.

– Давай. – Он уже качнулся к своему креслу, а потом остановился. – Я в тебя верю. Ты справишься, стрекоза. Главное, не сдавайся. Ты сможешь.

Я неуверенно качнула головой, а он, совершенно по-хулигански, взлохматил мне волосы и подмигнул. От такой наглости я встрепенулась, но отвечать уже было некому. Роман уселся на своё место, словно ничего не произошло.

Обалдев от такой наглости, я даже рот открыла. Но к моменту, когда была готова что-то ответить, Гранин уже устроился на своём сиденье, и пристегнул ремень безопасности. Было глупо орать через проход.

Замигал свет, и бортпроводница объявила о снижении. Я постаралась замотаться шарфом Романа, но мне это не удавалось. Получалось слишком рыхло. Даже я это понимала на все 100%. Голову ворохом вязанного полотна не спасти.

Разматывая и заматывая его обратно, я взмокла и разозлилась. Хотела уже просто оставить шарф на шее, когда меня ткнули локтем в бок.

Аварийная посадка

Я растёрла болезненный ушиб и повернулась к всклокоченной соседке. Она уже была замотана, как снеговик по самые глаза в красный шарф. Нахлобучила такую же яркую шапку с завязками и застегнула чёрный пуховик.

– Дай сюда, изнеженная.

Она стянула свои варежки со снежинками и взялась за шарф, который отдал мне Роман. Приспустила на спину шубу. Расправила по ней один конец вязаного полотна. Второй начала оборачивать вокруг шее.

Пропустила под подбородком, к макушке. Обматывала так плотно, что заболела кожа. Но перечить я не стала, хотя уверенность, что соседка решила меня придушить, крепла с каждой минутой.

Сделав закрепляющий виток, женщина пропустила под него свободный конец и аккуратно расправила его на груди.

– Застёгивай шубу. Теперь хорошо будет держаться. – Не веря в происходящее, я молча смотрела на соседку, а та, видя моё замешательство, продолжила, – все люди братья. Может последний час живём, зачем ссориться? Если что, я Лариса. Держись ближе, я горячая. А тебя как звать?

– Алиса.

– Значит, как лиса, только человек.

Мне хотелось ей ответить что-то злое на бестактную реплику, но фраза про последний час жизни, и меня сделала покладистой. Я отвернулась от соседки и встретилась взглядом с Романом. Он показал на голову и поднял вверх большой палец.

Ну, хоть кому-то это гнездо на голове понравилось. Но ответить я не успела. В салоне погас свет, и мы погрузились во тьму. Когда подлетаешь к крупному городу, в иллюминаторы то тут, то мам становятся видны огни.

Сейчас внутри самолёта и за его пределами разливалась ночь. Только на крыльях мигала подсветка. По громкой связи объявили о заходе на посадку и необходимости пристегнуть ремни и сохранять спокойствие.

А потом ещё несколько раз про то, как надо опустить голову и скрестить руки. Мы так и сделали. Только теперь, хорошенько наклониться мешала верхняя одежда. В ней было жарко, но по спине тёк холодный пот, говорящий о чувстве нечеловеческого ужаса.

Самолёт накренился. Заложив резкий вираж, он начал опускаться к земле. Двигатели взвыли. Где-то заплакал ребёнок. Я тоже хотела разрыдаться, но не могла. Слишком сильно испугалась.

Преодолевая потоки воздуха и трясясь всем корпусом, лайнер устремился вниз. У меня внутри всё дрожало от ожидания столкновения с полосой, но оно не произошло.

Самолёт снова начал набирать высоту. Я что-то читала о поломках, из-за которых не получалось выпустить шасси. Мне стало ещё страшнее.

Сделав ещё один круг, лайнер снова пошёл на снижение. Но и на этот раз он не смог приземлиться. Пошёл на третий круг. Даже за ужасным гулом турбин были слышны сдавленные крики и всхлипы.

Я сжалась в комок, готовая бороться за жизнь. Дайте мне шанс, и я сделаю всё, чтобы выжить во время аварийной посадки. Только бы не разбиться при приземлении. Только бы не разбиться.

Закладывая третий вираж над землёй самолёт особенно натужно загудел. Он затрясся, как припадочный, и шмякнулся на полосу. Люди закричали. А лайнер, отскочив от земли, шлёпнулся на неё ещё раз. И тоже жёстко.

На бешеной скорости он скакал по полосе, словно баскетбольный мяч. В салоне кричали не переставая. Я стиснула зубы и изо всех сил прижала голову руками к бёдрам.

Шуба щекотала щёку, но меня беспокоил только один вопрос: разобьёмся или нет.

Шум турбин стал невыносимо громким. Самолёт покатился по полосе, но потом, словно вспомнив, что посадка называлась аварийной, опять начал подпрыгивать. Как будто ехал по ямам и колдобинам.

И, в конце концов, несколько раз грохнув чем-то в хвосте, остановился.

В воздухе явственно запахло горелой проводкой. Стюардессы вскочили с мест и ринулись врассыпную. Девушка, которая прибежала к нашему аварийному выходу, никак не могла справиться с дверью.

Она дергала ручку, но та не поддавалась. Я смотрела на неё с ужасом, но её попытки не приводили к результату. Запах гари становился удушливым.

С другой стороны раздался грохот, и пахнуло морозным воздухом. На мне отщёлкнули ремень безопасности и подняли на ноги. Рома потащил меня к противоположному борту самолёта.

Там уже открыли аварийный выход и с шумом спустили надувной трап. Развернув меня к себе лицом, Гранин, перекрикивая крики ор пассажиров, прокричал, – катись, беги, прячься, сохраняй тепло.

Потом, не дожидаясь ответа или моих адекватных действий, он потащил меня к выходу. Я спотыкалась о какие-то вещи, но Роман, не давая мне упасть, продолжал волочь меня наружу.

Он, усадил меня на край трапа и, повторив своё, «катись-беги-прячься-сохраняй тепло», подтолкнул меня вниз. Дальше я вообще ни о чём не могла думать. Картинки мелькали быстро, как в калейдоскопе.

Вокруг было темно. В лицо ударил холодный ветер со снегом. Я покатилась вниз по надувному трапу. Шуба задралась, стараясь опереться о импровизированную горку, я ободрала руку. Едва почувствовав под ногами землю, резко выпрямилась.

Резко вскочила и побежала от самолёта так быстро, как только могла. В голове грохало то ли от бешено стучащего сердца, то ли от происходящего вокруг.

Я бежала во тьму. Считала про себя шаги. После сотого, рассмотрела в стороне серое панельное здание, похожее на хрущёвку. На втором этаже горел свет в одном единственном окошке.

Я засмотрелась на него, не снижая скорости. Зацепилась ногой и с размаху упала в рыхлый холодный снег. За спиной раздался грохот.

На краю мира

Упавший позади меня мужчина от души выматерился. Даже не поворачивая головы, я точно могла сказать, что это не Гранин. И не только потому, что у него был другой голос, но и из-за визгливых, истеричных ноток лежащего в снегу.

Что говорил Гранин после «беги»? «Прячься и сохраняй тепло». Растирая ушибленные руки, я села на корточки, огляделась по сторонам. Вокруг было темно. Только цепочка огней взлётной полосы горела за тёмной тушей самолёта.

Мне было ужасно страшно. Страх сковывал меня по рукам и ногам, но в голове, вместе с бешеной пульсацией бились слова Гранина «Прячься и сохраняй тепло». Поэтому я зацепилась взглядом за здание со светящимся окном и побежала.

Не оборачивалась и не думала. Механически переставляла ноги в сторону серого здания. Мне казалось, что я была одна такая. Но, добежав до старой панельки, была далеко не единственная, кто собирался попасть внутрь.

Люди толпились на входе. Отталкивали друг друга, стараясь попасть внутрь раньше других. Я хотела подождать, пока войдут остальные, но вспомнила слова Гранина и постаралась влиться в общий поток.

Это удавалось с трудом. Люди напирали со всех сторон и едва не задавили ребёнка, которого мать вела за руку. Девочка пискнула и заплакала, но люди не переставали рваться вперёд.

Те, кто были сзади, не видели малышку. А стоявшие ближе, не могли сдержать напор задних рядов пассажиров. Мать нагнулась, пытаясь поднять ребёнка, а в это время в очередь качнулась в сторону дверей.

Люди в толпе не были похожими на людей. Они, словно взбесившиеся звери рвались к двери, за которой было тепло, безопасность и спасение. В их глазах горел огонь и не было ни капли сострадания.

У меня по коже прокатилась ледяная волна страха.

Ещё секунда и по упавшим прошли бы ногами, но я закричала так громко, что люди отхлынули. Это получилось совершенно автоматически. Чудом сумел развернуться к упавшим спиной и орала во всю глотку.

На удивление, толпа отступила. Я не знала, что в самолёте так много людей, пока они сидели на своих местах. И не боялась, когда старалась защитить ребёнка. А теперь, увидев людское море в темноте, испугалась.

Старалась не показать вида, что мне страшно, но кричать перестала. Сзади раздались всхлипы и суета. Плач девочки теперь слышался гораздо выше. Значит, её сумели поднять на руки.

Что делать дальше, я не понимала. Люди снова качнулись в мою сторону. Если бы они сделали это быстрее, я могла оказаться под их ногами. Ведь отступать было некуда.

Этому стремлению людей спастись в тепле панельки не было возможности что-то противопоставить физически. Я была она, а их десятки, поэтому готовилась к худшему, когда сзади толпы раздалось почти уже родное.

– Расступитесь в стороны! Создайте коридор! Пропустите первыми людей с детьми!