Ходить туда-сюда с тяжелым рюкзаком и еще гитарой было не совсем удобно, но ничего, оставить не с кем, а в камеру хранения я сам сдавать не хотел, не доверял. Опыта поездок на поездах у меня не было никакого, но то, что лучше запастись с собой едой, знал, в фильмах видел. О том, что на таких поездах дальнего следования есть вагоны-рестораны, тоже был в курсе. Однако свое – это свое. Посмотрим в пути, как все получится.

Насчет еды я сразу озаботился, как только отошел, довольный, от касс, кстати, я и свой билет на электричку сдал. Осмотревшись, отошел от здания вокзала и направился к небольшой пельменной. Там купил чебуреков, еще пирожков с разной начинкой, все старался брать свежим, пару бутылок газированной воды, и все на этом. Остальное для долгих поездок не годилось. Нужно еще на перроне посмотреть, может, там продают. Продавщица по моей просьбе завернула покупки в бумагу и перевязала бечевкой. Пришлось доплатить пятьдесят копеек, но не жалко. Потом я немного поработал на перроне, но не сильно борзел, также понемногу вытаскивая. У меня после покупок билетов осталось всего тринадцать рублей. А так мелкими доходами, что уж говорить, кражами, снова довел до шестидесяти рублей. Пока хватит.

Поезд подошел даже немного раньше, чем я его ждал, пришлось поторопиться на перрон, а потом искать свой вагон. Поезд тут стоял всего пятнадцать минут. Наконец через два вагона от тепловоза я обнаружил свой. Вот они специально людей путают, ставя вагоны не по порядку? Я подошел к проводнице.

– Здравствуйте, шестое СВ, – протянул проводнице два билета, готовясь отвечать на вопросы, которые не могут не последовать.

– Ты один, мальчик?

– С мамой должен был ехать, видите, два билета, но ее сегодня срочно вызвали на работу, проверка в магазине, где она работает. Она у меня директор. Проинструктировала, что делать и как себя вести, и отправила на вокзал. Отец в командировке, поэтому и не мог привезти. Мама записку написала, вот, в Адлере меня тетя Аня встретит.

Проводница быстро пробежала текст записки и убрала ее к себе в карман, поинтересовавшись:

– А билет второй почему не сдал, мать ведь наверняка велела?

– Велела, – согласился я. – Но я тут подумал, а зачем мне с кем-то неизвестным ехать, когда все купе мое будет? Не стал сдавать, один хочу путешествовать.

– Ну, смотри. Если захочешь, подсажу попутчика, вместе же веселее, – забросила та удочку.

– Одному лучше, – отрицательно мотнул я головой.

– Идем, устрою тебя. Белье выдам, когда город покинем, туалетом пока не пользуйся, да и закрыт он.

– Ага, – кивнул я, с интересом крутя головой, шагая за проводницей.

Как и ожидалось, купе было двухместным. Диваны с высокими спинками, занавески на окне, все сделано хорошо и радовало глаз, над окном были ручки радиоприемника с сеткой динамика, тут и радио слушать можно было, прибавляя или убавляя громкость. Убедившись, что я вполне освоился, веду себя нормально, не ношусь, все разрушая, а пытаюсь положить на багажную полку рюкзак, проводница мне помогла, после чего покинула купе, направившись ко входу в вагон ожидать других возможных пассажиров. Рюкзак, сдавшись, наконец покоился на багажной полке, я поправил лежавший на столике у окна пакет с едой и водой, после чего более детально осмотрел купе и, вздохнув, посмотрел на рюкзак, который я только с помощью проводницы засунул на багажную полку. Нужно переодеться в более легкую одежду.

Дотянувшись до рюкзака, я на нем повис и, дергаясь всем телом, все же заставил покинуть багажную полку. Положив на пустое сиденье, туда, где гитара лежала, все равно попутчика у меня нет, я достал праздничную одежду и переоделся в нее, убрав походную. Ну вот, молодой пионер едет покорять юга.

О, море-е-е, море-е, мир бездо-онный,
Пе-енный шелест волн прибрежных…
Над тобой встают, как зори,
Над тобой встают, как зори,
Нашей юности надежды…

(Ю. Антонов)

Гитара звенела у меня в руках, а я негромко напевал одну из лучших песен Антонова. Про море, значит, лучшая. Вот так я тихо и наигрывал, пока состав наконец не дернулся и не пошел вперед. Убрал гитару, не в чехол, так положил, а сам чехол отправил под диван, на котором сидел, оказалось, там можно много хранить. Жаль, мой пузатый рюкзак туда не уберешь. Да и ладно, тут, на втором диване полежит, ничего с ним не будет. Когда мы покинули Ржев и, набирая скорость, застучали колесами по стыкам рельс, я вскрыл пакет и, достав немного скользкую от жира бутылку, налил в свою новенькую кружку воды, пить хотелось. Тем более я так торопился, что в пельменной успел перехватить лишь чай с бутербродами, чем только растравил аппетит. Организм у меня молодой, растущий, его подкармливать нужно.

С бутербродов уже час прошел, чай нужен. Вот тут, когда я пил воду, ко мне, предварительно постучавшись, заглянула проводница. Она меня поначалу и не признала. Одно дело мальчишка-путешественник, в соответствующей одежде и соответствующего вида, а тут пионер, как будто только-только с торжественной линейки по приему в пионеры. Чистенький, аккуратненький, весь такой прилизанный и причесанный. Все, где надо, сидит как надо, глаз не оторвать.

– Извините, – та было хотела закрыть дверь, но тут ее взгляд уперся в рюкзак на втором диване. Она стрельнула глазами с него на меня и обратно и, наконец, опознала.

– Что-то случилось, Мария Антоновна? – поинтересовался я.

– Я думала, обозналась. Идем, белье будешь получать. Кстати, как насчет чая?

– Был бы не против, причем не один стакан, а два, кушать очень хочется.

– Сейчас белье выдам и принесу.

– Я один на вокзале был? Не устали?

– Нет, трое село.

– Мария Антоновна, можно чаю, пожалуйста? – выглянула из другого купе женщина лет тридцати на вид. – Два стакана.

– Сейчас молодому человеку белье выдам и принесу.

Пока мы занимались выдачей и приемом белья, я уточнил насчет вагона-ресторана, как туда дойти, например. Узнал, какие в поезде правила, как себя можно вести, а как нет. Было видно, что проводнице нравилось мое любопытство, отвечала она с охоткой и достаточно подробно. Кстати, вагон-ресторан находился сразу за нами, дальше остальной состав. Ну вот, а я продукты покупал. Кто же знал?

Одной ходкой унеся все в свое купе, я попробовал расстелить белье и остался доволен – получилось. Это не могло не радовать. Но пока свернул и убрал на второй диван, когда понадобится, тогда и расстелю. Только сел, как проводница принесла два стакана с чаем, все, как и договаривались. Хм, а мне тут все больше и больше нравилось. Пирожков я взял много – это мне так казалось, когда покупал, – но когда подошел к концу второй стакан чая, выяснилось, что половину я уже схомячил. Вкусные, паразиты. Остальное завернул и убрал. Стаканы я сам отнес проводнице, заодно ноги размял.

У себя в купе я включил радио – там пела Пьеха, а потом Магомаев – и стал повторно чистить ТТ, все равно заняться нечем, а в лесу я это делал хоть и трижды после того, как нашел, разобрав полностью, но сейчас была неполная разборка. Вот так, привычно натирая детали тряпочкой, пропитанной оружейным маслом, я и слушал песни одного из самых популярных певцов этого времени под стук вагонных колес, подпевая ему в такт. Насчет неполной разборки я передумал и сделал полную, еще раз проверив все детали. В лесу, как я уже говорил, хоть и делал это качественно, все равно мог что-то пропустить. Того, что ко мне может внезапно заглянуть проводница, я не опасался, дверь была заперта изнутри, поэтому и работал совершенно спокойно.

До вечера трижды заказывал чай, проводница уже привыкла, что я заказываю всегда два стакана, я со скуки перебрал и почистил все свое оружие, в смысле парабеллум и обрез, доведя их состояние практически до идеала. Ну, немного приукрасил, но теперь я был уверен, что оружие не подведет, сомнения больше боеприпасы вызывали.

Обедал я теми же пирожками с чаем, съесть нужно, а то испортятся, а вот ужинать собирался в вагоне-ресторане, тем более он до одиннадцати ночи обычно работал, я уточнял у Марии Антоновны. Прикинув, что делать до вечера, я даже хлопнул себя по лбу. Как я сразу не начал этим заниматься, а ведь планировал же? Но планировал я заниматься записыванием своих песен и нот для последующей регистрации уже на отдыхе, чтобы по прибытии в Москву сразу записать их на себя, а раз сейчас есть свободное время, почему не заняться? В общем, я достал перо, тетради, все принадлежности, включая баночку с растворителем, это чтобы кляксы убирать, и начал творить.

Кстати, чуть позже выяснилось, что растворитель не особо помогает, больше промокашками пользовался. Однако с каждым часом число клякс, случайно оставленных на листах, сокращалось, так что я был вполне доволен. Даже покачивание вагона не особо мешало. Написал шесть песен и нот к ним. Прилично за такое время. Сейчас семь вечера, поэтому я не стал убирать писчие принадлежности, а вот тетрадь спрятал в рюкзак.

Подумав, я сходил к проводнице, у меня же никого не было, за вещичками не присмотришь, поэтому я попросил Марию Антоновну закрыть мое купе. Она это сделала, и я довольный направился ужинать в вагон-ресторан. Он был если не переполнен, то близко к этому. Показатель, между прочим, – народ откровенной отравой питаться бы не стал. Тут были разные люди из разных слоев общества. Офицеры один столик заняли, четверо их было, сверкали золотом новеньких погон. Обычные семейные люди, представители чиновничьего аппарата, этих сразу можно узнать по внешнему виду. Я уже научился различать. Хм, и даже были из уголовной среды. Заняли они два столика друг напротив друга, сразу за офицерским столиком.

«Хм, а этого я знаю. На моих глазах кошелек у бабы одной подрезал в троллейбусе. Точно он», – подумал я, узнав знакомого щипача.

Что интересно, тот тоже меня узнал. Сперва безразлично мазнул взглядом, потом внимательно посмотрел и удивленно моргнул. Показав ему большой палец, чтобы теперь точно убедился, что я это я, прошел дальше, за воров, и обратился к немолодому мужчине, который читал газету, сидя в гордом одиночестве за столиком:

– Разрешите?

– Пожалуйста, – не глядя на меня, кивнул тот, и зашелестел газетой, переворачивая лист.

Официантку пришлось ждать долго, она металась между другими столиками, это дало мне возможность изучить меню, то есть я поспрашивал у соседей, что в наличии и что бы они посоветовали взять, дабы не быть утром вынесенным из вагона вперед ногами, синего цвета. Так что я взял щи, они чем старше, тем вкуснее, но тут, к сожалению, свежие подавали, с каплей сметаны, макароны с котлетой и подливой, чай заказал с ватрушкой. Порции были не сказать что большие, поэтому поел хорошо. Правда, на ватрушку сил уже не хватило, как и возможностей, завернул в лист газеты, который мне любезно предоставил уже ушедший попутчик, и направился было к выходу, но не тут-то было.

Дорогу мне заступил один шкет лет шестнадцати, именно шкет, худой, что твой Кощей, и вежливо, что странно, пригласил за свой столик. Посмотрев на мужчин, которые вальяжно сидели за столом, я пожал плечами и согласился. Среди них был и тот щипач. Причем вел себя не как подчиненный, а как будто на первых ролях, я бы подумал, что он тут если не главный, то очень близко. Положив сверток с куском ватрушки на с трудом найденное свободное место за столиком, я сел на то место, где раньше шкет сидел, и вопросительно посмотрел на хозяев столика.

– Сом, – протянул щипач мне руку через столик.

– Макс, – пожал я ему руку и, покрутив стальной браслет с часами, протянул обратно хозяину. – Часы хорошие, но у меня свои есть.

– Не-е, вы видели?! – в восхищении хлопнул тот себя по ляжке, обращаясь к коллегам по ремеслу. – Мало того, что я ничего не почувствовал. Так еще часы я на левой руке ношу, а она под столом была.

– Да, зря вы ту толстуху отработали. Я таких знаю, очень крикливые, бьют больно и гнаться могут, пока не загонят, при этом воплями привлекая внимание. Неудобный клиент.

– Это точно, только она кошелек засветила, хороший куш был.

– Возможно, – согласился я. – Но я бы не рискнул. Я мажоров беру, когда деньги нужны.

– Это кто?

– Золотая молодежь и их родители.