Отвечать на это я не стал, лишь пожал плечами и вернул гитару музыканту, который мне ее дал. Замминистра еще немного поговорил, политики коснулся, долга перед Родиной и всего такого, после чего поблагодарил меня за отличные песни, и мы расстались. Обратно мы шли с группой музыкантов Муслима Магометовича, у него был свой ансамбль. Пока шли, мы общались с певцом, обсуждая ту песню, которую я напел. Певцу она понравилась, и в принципе, для его голоса подходила, поэтому тот крутил меня на то, чтобы я выдал ему ее сейчас. Тут я проявил принципиальность, однако с тяжелым вооружением в виде дяди Адика я стал уступать им позиции. Нет, раньше я им песню не выдам. Через три с половиной года, как и обещал, но не одну, а теперь две, обе лучших из всего, что у меня есть. Еле отделался.

После этого мы попрощались с Муслимом Магометовичем, только завтра увидимся на концерте, меня повезли в детдом, а певца – не знаю, куда, у него свои дела. Дядя Адик довез нас с воспитательницей и напомнил, когда за мной заедет, попросил не опаздывать. Я лишь пожал плечами, не от меня зависит, я снова не принадлежал себе. А как же я жил эту неделю после побега, до сих пор вспоминать приятно, сам себе хозяин, делай что хочешь. Нет контроля, и это нравилось больше всего.

Когда мы вернулись обратно, я прошел в нашу комнату, некоторые парни были тут же. Я улегся на своей кровати, закинув руки за голову, размышляя. Все же завтра на концерт я пойду, на салют тем более, а вот в воскресенье дам деру. Не стоит ломать планы из-за капризов правовой и воспитательной системы государства. Это в будущем воспитатели держали нас в ежовых рукавицах, находя подход к каждому, отчего не рыпнешься, а тут, почувствовав свободу, это чувство терять я не хотел ни в коем разе.

Сам парад и концерт прошли просто замечательно, я смотрел парад, стоя рядом с директрисой в первых рядах, сегодня она меня сопровождала. Тут не было выступлений певцов на Красной площади, как у нас, а проходило все в концертном зале Кремлевского дворца. Все серьезно, монолитно. Дядя Адик проводил нас на наше место согласно приглашениям и убежал за кулисы. Ему еще работать. Сам концерт мне понравился, поначалу выступали разные политические деятели, сам Брежнев длинную речь закатил, после чего и начался сам концерт. Судя по нескольким массивным камерам, наверное, его и по телевизору покажут. Правда, у нас в детдоме телевизора не было, не посмотришь. Но зато часто в кинотеатр водят.

Я с удовольствием хлопал, благодаря артистов за их выступления, как и все присутствующие, при исполнении многих песен, да и вообще, аплодисменты срывали все. Под конец была и «День Победы», и она была воспринята вполне благосклонно, хлопали не меньше, чем другим.

Вернулись обратно мы уже к трем часам дня, но это было еще не все, директриса убежала. У ее ансамбля несколько выездных выступлений, одно прошло без нее, остальные будет вести она сама. Арендованный автобус уже ждал. Я в этом и раньше не участвовал, и сейчас не буду. Отмазка та же – не могу, заикаюсь, дар речи теряю на людях. Пока проходит.

Первым делом я сдал в гардероб праздничный костюм, в котором был, он не мой, на сегодня только выдали. Взамен вернули уже мою одежду, ту самую, в которой меня привели, новенькую, не детдомовскую. Пройдя в спальную комнату, я увидел на постели свою гитару. Хм, значит, решили вернуть незаконно отобранный инструмент? Похоже, наши отношения потеплели, раз мне его возвращают. Доверие оказывают, мол, мы тебе доверяем, и ты нас не подведи. Но я всегда честно говорил, лето буду проводить на море, как меня ни уговаривай. По-другому не будет.

– Здорово, вернулись уже? – спросил вихрастый паренек моих лет, Толя Баянов, он зашел за мной следом.

– Минут пять назад.

– А я на Красной площади был. В первые ряды прорвался. Видел, какая боевая техника шла? Мощь. Нет, я точно в военное училище поступать буду.

– Каждый может разрушать себя, как хочет, вот и у тебя свой жизненный путь, – пробормотал я.

– Ты постоянно что-то говоришь, а что, непонятно. Нормально-то скажи, – попросил он, усаживаясь на свою кровать и снимая уличную обувь, – баб Валя, похоже, проморгала его, я вот свою снял на входе.

– Если по-простому, что делать – это твое решение. Захочешь, станешь военным. Не захочешь, не станешь.

– Ну, так бы и говорил, – кивнул тот довольно. – А то вечно загнешь такое, хоть убегай. Кстати, ты чего вернулся-то? Вроде, на море хотел?

– Не вернулся, а вернули. Поймали.

– А-а-а, ну теперь держись. Я когда полку у секретаря прибивал, она попросила помочь, то видел списки наших троечников, которых отправляют в трудовые лагеря на перевоспитание. Так вот, ты в списке, первого июня отправляешься. Я, правда, не понял куда, название не выговоришь.

– Да ладно? – удивился я, привставая с кровати и садясь.

– Я сам глазам не поверил, чуть по пальцу молотком не попал. Точно говорю. В трудовой лагерь, а не в лагерь отдыха. Перевоспитывать тебя будут.

– Что за глупость, ясно же, что я сбегу?

– Глупость не глупость, а тот список на ее столе. Вчера его видел, когда ты уже вернулся.

– Ясно-о-о, – протянул я и, резко встав, подхватил гитару и направился прочь из комнаты под любопытным взглядом Толика.

Где остальные пацаны, не знаю, видимо, гуляют, но хорошо, что пока тихо. Пройдя дальше, я зашел в спальную комнату другой группы, тут жили ребята на три года младше меня.

– Антона нет? – спросил я у тройки пацанов, что играли в карты на кровати. Они было дернулись, когда я входил, от воспитательницы шифровались, но успокоившись, продолжили играть.

– Он выступает, уехал куда-то.

– Ясно. Передайте, что я ему гитару оставлю в подарок. Пусть бережет ее.

Оставив гитару на кровати Антона, он был отличным гитаристом, но своего инструмента не имел, мы с ним часто выступали соло, так что подарок был сделан тому, кому нужно. Тот давно в мою красавицу был влюблен. Поправив складку на чехле, я вздохнул и вышел из комнаты. Пацаны большими глазами смотрели на меня, они знали, как я берег инструмент, поэтому не могли понять, как я с ним расстался. Думал записку Антону накидать, но решил, что не стоит, тот и так оценит подарок.

Дальше я перебрался в соседний корпус и оказался на административном этаже. Тут же было несколько учебных классов. Дождавшись, когда секретарь выйдет по своей надобности, я проник в кабинет и быстро просмотрел записи на ее столе. Толя не солгал, и глаза его не подвели, был список, и я в нем тоже был. Меня отправляли в степи Узбекистана. Да-а, оттуда не сбежишь, наверняка на десятки километров вокруг пустыня.

Быстро убрав бумагу на место, я покинул кабинет как раз вовремя, по лестнице поднималась секретарь с двумя папками в руке. Вежливо с ней поздоровавшись, стал спускаться. В детдоме стало заметно более шумно, возвращались классы с парада и концертов. В парках на танцплощадках играли военные оркестры или разные группы, которые пели песни военных лет. В общем, вокруг царила аура праздника, радости и веселья.

– Привет, – ко мне подскочила пятилетняя кроха из младшей возрастной группы. – Я тебя нашла.

– Здравствуй, Сашенька, хорошо отдохнули? – поинтересовался я у девчушки, протягивая ей конфетку, купил немного в буфете в Кремлевском дворце.

– Ага, – сразу засунув всю конфету в рот, она прошамкала полным ртом. – Фак инфефефно фыло…

– Не говори с полным ртом, – улыбаясь, попросил я ее.

Когда я возился с младшими детьми, вот такими маленькими, Александра постоянно вертелась рядом со мной, незаменимая помощница, так что приходилось уделять ей больше внимания, и со временем относиться я к ней стал как младшей сестрице. Прожевав, та быстро затараторила:

– Я говорю, там интересно было, песни красивые, танцы. Нам очень понравилось.

– Это хорошо.

– А еще конфетка есть?

– Держи, – протянул я ей еще одну шоколадную конфету, эту есть она не стала, домовито в карман спрятала.

Немного пообщавшись с Сашей, недолго – их на ужин позвали, и та убежала, я энергично направился к выходу. Брать из комнаты, вернее, из тумбочки ничего не нужно, там моего не было, все детдомовское, а себе я сам все добуду. Спокойно выйдя в парк, я поймал взгляд бабы Вали, нашей бессменной сторожихи, она тут же в подсобке жила и, подмигнув ей, отправился прогуляться по огороженной территории детдома.

То, что меня не оставят без пригляда, было понятно, трое наблюдали из дошкольной группы, видимо, им велели, если я попытаюсь перелезть через забор, поднимать крик. То место, где я в прошлом году покинул территорию, уже заварили, не пролезешь, да и стал я покрупнее, теперь никак не протиснусь.

– Максим! – услышал я оклик.

Обернувшись, удивленно посмотрел на мужчину, которого сразу узнал. Ну еще бы, с моей-то памятью. Это был Братский. Тот самый боксер. До этого он тут не появлялся, и наша последняя и единственная встреча прошла в Адлере.

– Олег Игоревич? Какими судьбами? – поинтересовался я, подходя ближе к решетке ограждения, и поручкавшись с ним.

– Да вот в командировке нахожусь, в кои-то веки Москву посетил и решил с тобой встретиться.

– На параде были?

– Конечно, кто же пропустит такой праздник. Сам-то был?

– Это да, в Кремлевском дворце, в концертном зале по именному приглашению. Я ведь теперь песни пишу.

– Подожди, сегодня по радио Лев Лещенко пел «День Победы», автора песни объявляли, я еще удивился – какое совпадение, так это твоя?

– Моя, – вздохнув, сказал я.

Честно говоря, этот плагиат меня уже начал утомлять. Неужели совесть проснулась? Ну, совесть не совесть, а стыд точно был. Мне действительно в последнее время становилось стыдно, что я обворовываю настоящих авторов, которые эти песни еще не написали. Видимо расту. Когда я был чуть помоложе, мне на это было откровенно наплевать.

– Думаю, нам не стоит беседовать через прутья решетки и поговорить в более комфортной обстановке, – коснувшись одного из прутьев, предложил я.

– Согласен. Ты сможешь выйти?

– Вот это будет сложно. Я на прошлой неделе ушел из детдома, решил снова на море поехать до конца лета, а тут вот беда, меня поймали и вернули. Теперь следят, вон мелких приставили приглядывать. Попытаюсь выйти, такой крик поднимут, полрайона прибежит.

– Ты поэтому такой расстроенный гулял?

– Нет, это я план прорабатывал, как снова сбежать отсюда. Меня, видите ли, решили в трудовой лагерь сплавить, трудным ребенком посчитали, хотят перевоспитать. Я лучше на море побуду, чем фигней заниматься.

– И что, есть план побега?

– Это же не тюрьма. Хотя мне и пытаются внушить что, похоже, так. Покинуть территорию детдома можно сотней способов. Я как раз шел испробовать один, да вот вы меня остановили. Хотя может, и вовремя, возможно, приди вы на пару минут позже, мы бы с вами больше никогда не увиделись.

– Возможно-возможно. А на самом деле, ты не слишком мал отдыхать на море в одиночку?

– Вообще проблем не вижу, я себя считаю достаточно взрослым. Вы не смотрите на мою внешность, а обращайтесь ко мне как к шестнадцати- или семнадцатилетнему парню. А то я смотрю, моя речь и внешность вас смущает. Диссонанс замечаете?

– Есть такое, ты говоришь действительно как более взрослый парень.

– Что есть, то есть.

Общаясь, мы шли каждый со своей стороны ограды в сторону входных ворот и калитки, медленно к ней приближаясь. Малыши уже сообщили дежурной воспитательнице, что я общаюсь с неизвестным мужчиной, причем достаточно долго, и та, показавшись из дверей столовой, – ужинала, наверное, – заторопилась к нам.

– Добрый вечер, – подойдя, поздоровалась она. – Вы по какому вопросу, товарищ?

– Я в гости к Максиму пришел, – спокойно ответил боксер. – Мы с ним на юге познакомились. Хорошего парня вы вырастили, разностороннего.

– Это да, развит он не по годам, – согласилась та. – Был бы менее самостоятельным, совсем бы чудо был, а не ребенок.