Сквозь боль (страница 2)
Дан думал, что сбежал от нее год назад, когда поступил в московский вуз, но то была иллюзия. Ася обиделась и оборвала с ним все контакты, а в мыслях все равно продолжала его мучать. Засела в сердце стрекозой, никак не затихала. Постоянно раздражала и требовала внимания. Ничем невозможно было заглушить этот стрекот.
Он вернулся за ней. Решил окончательно, что просто заберет ее с собой, без оглядки на Тима. Дан не сомневался, Ася продолжала держать Тима на коротком поводке, но соблюдать дистанцию. А оказалось, им всегда мешал только он. Его не стало, и Ася с Тимом сошлись. Дан вернулся, и опять начались кошки-мышки. Ася пыталась скрыть, но он чувствовал, как она по нему скучала и жаждала его, каждый раз с трудом ускользая, как привыкла с детства. Убегала обратно к Тиму. Опять заставляла их биться за себя. И Дан бился, только в этот раз всерьез.
В ночь перед той злосчастной гонкой Ася почти сдалась его напору. Дан уже зажал ее в тиски. Она растянулась по забору, в который упиралась лопатками и попой. Он закинул ее руки над головой и прижался пахом. Стояк окреп настолько, что чуть ширинка не разошлась. Ася ему отвечала. Извивалась всем телом, подставляя свою киску под его член. Сама задрала юбку и, чтобы заглушить собственные стоны, впилась зубами в его плечо. Лишь припозднившийся сосед с любопытной собакой вынудили их оторваться друг от друга. И Ася опять сбежала, пока Дан отвечал на дурацкие вопросы собачника.
– Не трогай меня, сволочь, – громким шепотом возмущалась Ася, тяжело дыша ему в рот. В беседке стало душно. Оба раскаленные, они излучали жар.
Он ловил ее винное дыхание, опьяняющее не хуже водки, и напирал сильнее. Проникал в нее языком, захватывал губы, мял их и облизывал. Ладонью сжимал шею сзади, чтоб не выскользнула опять. Она не могла, была зажата между ним и стеной, лишь махала руками, слабо колотя его по плечам. Дан не обращал на это внимания. Поняв, что ничуть ему не вредит, Ася снова начала царапаться. Он целовал ее хищно, она в ответ кусалась. Досадливая боль только добавляла остроты ощущениям.
– Отпусти меня. Ты больной, – шипела Ася.
Выловив пару секунд во время передышки, она попыталась пнуть Дана в пах, но он ловко увернулся и усадил ее на скамью. Она отбивалась безрезультатно.
– Ты меня больным сделала, – опускаясь на колени, Дан смотрел ей в глаза. Укорял. В ответ получал то же самое, приправленное ненавистью.
– Ты всегда был безбашенным, – фыркнула Ася.
Он задрал ей платье на живот и раздвинул ноги. Из-под подола потянуло земляничным гелем для душа. Она ахнула и положила руку на черный треугольник кружевных трусиков. Сквозь мелкую сетку просвечивала белая кожа.
– Что ты делаешь? – в смоляных глазах загорелись страх и желание. Словно кошка за солнечным зайчиком, она следила за тем, как он расстегивает бляху ремня и медленно вытягивает его из джинсов.
– Делаю тебе хорошо.
Дан сложил ее руки вместе и затянул их ремнем. Ася так обомлела, что ни разу не рыпнулась. Дала спокойно себя связать. Дышала судорожно, сама не могла понять, что предвкушала: удовольствие или отвращение.
Пока он обматывал ее запястья ремнем и приковывал их к стене беседки, у Аси было время осознать, где они находятся. В этой беседке они много играли в детстве, прятались от грозы, ели шашлыки, замаринованные тетей Настей и зажаренные дядей Олегом на мангале. Это был двор Фазановых. Тимин двор. В нескольких метрах от них стоял его дом, в котором десятки его знакомых отмечали его поминки. А они с Даном… прямо на Тиминых похоронах…
«Ааа! Нет! Господи!» – завыла про себя Ася, но уже ничего не могла сделать. С Даном. Или с собой.
Он сидел перед ней на коленях, положив ее ноги себе на плечи, и смотрел в лицо. В карих, как крепкий чай, глазах прыгала прежняя дерзость, которая всегда ее привлекала. Буквально манила. Просила себя укротить. И раньше ей всегда удавалось. Но не теперь. Ася чувствовала все свое бессилие перед ним. Впервые в жизни. Или… врала себе. Она уже не раз испытывала немощность перед Даном. Она сама его жаждала. С тех самых пор, как перестала им обладать.
Раньше он был только ее. Вспыхивал от одного ее прищура или легкой усмешки. Глядел ей в рот, когда она говорила. Готов был целовать землю, по которой она ступала, лишь бы она смотрела на него. Ася чувствовала его покорность и одновременно бунтарский дух. Знала, что он однажды сорвется с цепи, но не знала, что тогда начнет сама за ним бегать и пытаться посадить на цепь опять.
Дан сорвался после первого поцелуя, убежал, гремя кандалами, утешаться в объятия разных сучек, справлял свою кобелиную нужду, но возвращался. Ася знала, что есть между ними еще цепи, которые нельзя порвать. Держалась за них крепко, дергала его, как марионетку, ища триггерные точки. Работал только Тим. На него Дан реагировал острее всего.
Лавируя между ними, Ася думала, что смогла снова привязать Дана на все цепи, почти решила ему отдаться, но он внезапно слез с крючка. Уехал, оставив ее здесь с Тимом. И этим вырвал вместе с цепью ее сердце. А через год, когда опустевшая плоть заросла спайками и шрамами, вдруг вернулся. И сразу с правами на нее. Заявился, как хозяин за шавкой.
Такое Ася не могла простить. Нельзя было такое прощать. Она ведь не шавка. Это за ней они всегда таскались, Даня и Тима, два ее верных песеля.
Одного из них теперь ели черви, а второй насиловал ее в беседке, где они втроем провели счастливое детство.
***
Ася скатилась попой на край скамьи. Кровь из задранных ног притекала в пах и из привязанных к стенке рук тоже. В груди колошматило. Она часто дышала, то сжимаясь, то расслабляясь, будто специально накачивала клитор. И он набухал, даже если к нему пока не прикасались. Само предвкушение возбуждало.
Усмехнувшись глазами, Дан приложился губами к тонкому кружеву ее трусиков. Тепло выплеснулось мурашками по коже. Внутри проскочил импульс. До самого сердца. Ася глухо простонала.
Дан сразу попал в клитор. Проверил языком – мягкая плоть податливо отозвалась упругостью. И он зажал ее губами, зажевав заодно ткань. Еще один сдержанный стон вырвался из Асиной груди. Внутри торжествуя, Дан натянул резинку на указательный палец и спустил трусики, открыв гладкие губы и клитор. Снова присосался к нему ртом и обильно смочил слюной. Язык проскользнул между пухлыми складками вниз и вошел внутрь.