– Господин, – произношу дрожащим голосом. – Господин, я не могу так готовить. Это отвлекает. Я хочу приготовить для вас самый вкусный тартар. Но не могу сосредоточиться, когда… когда меня трогают.

– О, девочка возбуждается и не может готовить, – усмехается этот гость, а стоящий за моей спиной Ахмед сжимает мой сосок так, что я кривлюсь от боли. – Ну что же ты такой непослушный? – спрашивает мужчина со смехом.

Наконец охранник отступает немного, убирая свои грязные лапы от моего тела. Дуло пистолета опять утыкается мне в спину.

Я всхлипываю от унижения и желания помыться. А еще во мне дребезжит ненависть к этим ублюдкам, которые считают, что им все позволено.

– Мадина, – лениво тянет гость в ложе, – иди сюда. Меня возбуждает зрелище.

Я бросаю взгляд в полумрак ложи, где сидящая у ног этого мужика девушка проскальзывает ладонью под его белые одежды. Слышу тихий стон и кривлюсь от отвращения.

Перевожу взгляд на еду и стараюсь закончить с соусом. После этого начинаю нарезать рыбу, гребешки и фрукты, которые оттенят вкус морепродуктов. В этот момент со стороны арены раздается громкий вскрик, после чего пищать начинают и остальные.

Взгляд мечется к арене, и я вижу, как девушки бросаются врассыпную, а тигр медлит, видимо, раздумывая, на кого именно напасть. Потушенный факел валяется на песке. Мои волосы встают дыбом, когда я понимаю, что девушкам не спастись.

Выхватываю взглядом Алину со смуглянкой. Они несутся через всю арену к другому факелу. Когда останавливаются и пытаются построить пирамиду, чтобы схватить источник огня, мне в спину снова больно утыкается дуло пистолета.

– Готовь! – рявкает этот Ахмед. – Или тебе больше нравилось, когда мои руки сжимали твои сиськи? Это тебя вдохновляет сильнее?

Скриплю зубами и возвращаюсь к своему занятию. Хотя мне чертовски сильно хочется послать и гостя в ложе, и его охранника. Руки делают свое дело, а я при этом успеваю поглядывать на арену. Облегченно выдыхаю, когда вижу, что Алина со смуглой девушкой все же раздобыли факел и теперь медленно двигаются вдоль стены арены к двери, из которой все мы вышли.

Опускаю взгляд на стол. Беру тарелку, устанавливаю на ней металлическое кольцо и начинаю собирать тартар. В конце для усиления вкуса посыпаю его тертым пармезаном и украшаю листочком кинзы.

Когда заканчиваю последние приготовления, раздается удар гонга, и я мечусь взглядом к арене.

Тигра загоняют назад в клетку, но на арене просто кровавое месиво из женских тел. В живых осталось всего пятеро. Мои новые подруги среди этих счастливиц, и это позволяет мне сделать спокойный вдох.

– Готово, – произношу тихо.

– Неси, красавица, – говорит гость в ложе.

Я беру тарелку и несу в ложу. Ставлю на маленький столик перед гостем, и тот немного подается вперед, осматривая блюдо. Наконец мне удается рассмотреть его лицо. Без подробностей, но я вижу, что оно заплыло жиром. Жутко неприятный тип с крысиными глазами в окружении отекших век. На голове традиционный головной убор арабов, названия которого я не помню. Толстые, как сосиски пальцы, унизанные крупными перстнями, тянутся за блестящей вилкой.

Гость набирает немного тартара и подносит его к лицу. Нюхает и стреляет в меня взглядом.

– Ты помнишь, что произойдет, если мне не понравится? – спрашивает он, слегка прищуриваясь.

– Помню, господин, – отвечаю еле слышно.

– Что ж, тогда попробую.

Он распахивает свои пухлые мерзкие губы, подносит к ним вилку, а я вздрагиваю, услышав щелчок затвора пистолета.

Глава 5

Стою, не дыша, в ожидании вердикта. А гость молча съедает уже третью вилку. Прикрыв глаза, смакует блюдо. Почему он молчит? Ему не нравится? Тогда, наверное, не ел бы столько. А если нравится, то почему ничего не говорит?

Я знаю, почему в ответ на дегустацию приготовленного мной блюда звучит тишина. Ему нравится меня мучить. Нравится, что я каждую секунду умираю ста смертями в ожидании его ответа.

Может, надо спросить его? Только вот вдруг так я нарушу какие-то незыблемые правила? Типа нельзя обращаться к гостю первой. Или спрошу напрямую, а надо, как вариант, подползти на коленях, сто раз извиниться и только потом спрашивать? Я откуда знаю, какие тут правила?

Сжимаю перед собой руки, прикрывая ими хотя бы промежность от сального взгляда гостя.

– Что ж, – тянет он, – неплохо. Не скажу, что прямо какой-то бешеный восторг, но это действительно один из лучших тартаров, что я пробовал.

Он склоняет голову набок и рассматривает меня с головы до пят. Внутренности сковывает холодом.

– Спасибо, – отвечаю хрипло.

– Спасибо, – хмыкает он.

– Иди поблагодари господина как положено, – толкает меня в спину охранник.

– А как положено? – спрашиваю тихо.

Гость опять хмыкает, а сидящие у его ног девушки хихикают. Но мне сейчас плевать на их реакцию. Сложно унизить меня еще сильнее, чем они сделали до этого.

– Опустись на колени и поцелуй руку, – подсказывает охранник.

Пока двигаюсь в сторону гостя, стараюсь скрыть брезгливость на лице. Он может счесть это оскорблением, и я даже представить боюсь, какое наказание придумает этот извращенец.

Преодолевая себя и отвращение, опускаюсь на колени. Этот подонок вытягивает руку, я беру ее своими ладонями и, опустив голову, касаюсь губами толстых пальцев. Сглатываю, чтобы меня не стошнило прямо ему на руку.

– Какая послушная девочка, – довольно скалится он. – Ступай, тебя уже подруги заждались. – Вскидываю голову, испуганно глядя на гостя. – На сегодня игра окончена, милая. Встретимся на следующей неделе.

Кивнув, молча поднимаюсь и оглядываюсь в поисках туники. Она ошметками валяется на полу. Но как только я делаю шаг к одежде, охранник наступает на нее грубым сапогом.

– Так иди, – командует он.

Разворачиваюсь и, прикрывшись руками, быстро передвигаюсь по коврам, оставляя на них кровавые следы. Как же хочется помыться! Взять мочалку погрубее и чуть ли не снять верхний слой кожи, в который, кажется, въелась вся эта грязь и мерзость.

У лестницы меня перехватывает второй охранник с автоматом наперевес и, схватив за локоть, буквально волочет вниз. Я запинаюсь, сбиваю ноги о каменные ступени, но он ни на мгновение не сбавляет шага. Проводит меня по коридору и, толкнув тяжелую дверь, практически зашвыривает меня внутрь.

Я опять в том помещении, куда попала сразу после похищения.

Выискиваю глазами своих подруг и тороплюсь к ним. Алина отрывает кусок ткани от своей туники. Поднимает голову, и ее глаза расширяются. Но она не спрашивает, почему я голая. Судя по всему, от этих подонков можно ожидать чего угодно, и она это знает.

– Давай перевяжу, – произносит она, и я только сейчас замечаю, что с руки смуглянки капает кровь.

Алина прикладывает к ране ткань и начинает заматывать. Та шипит и кривится от боли.

– Как так получилось? – спрашиваю.

– Тигр выбил первый факел из ее руки, – отвечает Алина.

– Эй! Кто из вас умеет танцевать? – спрашивает охранник от двери, и мы все переводим на него взгляды. Я замираю и не дышу, как будто в противном случае у меня на лбу появится неоновая надпись “Хорошая танцовщица”. – Что, никто не умеет? – Обводит суровым взглядом оставшихся в живых. – Тогда вы двое пойдете.

Хватает двух девушек, которые стоят ближе всех к двери, и под их стоны и всхлипы вытаскивает из помещения.

– Остальные на выход! – рявкает второй охранник.

Мы разворачиваемся и плетемся на выход из комнаты. Нас осталось всего шестеро, двоих из которых забрали. Смуглянку трясет, и она придерживает поврежденную руку.

– Ей нужна помощь, – говорю я, глядя на охранника.

– Бесполезно, – отзывается Алина. – В комнате, где мы будем спать, есть аптечка.

– Наверняка рану надо зашить, – говорю я.

– Я пока еще не видела, чтобы сюда приводили доктора. Так что не особо на это рассчитывай. Посмотрим, что есть в аптечке. Если что, сами зашьем.

– Но как? Ты умеешь?

– А ты что, курей каких-нибудь на своей кухне не зашивала?

– За-зашивала, – запинаясь, отвечаю я.

– Значит, и руку ей зашьешь. Шевелись, иначе получишь палками по спине.

Всю дорогу по мрачным каменным коридорам нас сопровождают охранники, которые следят за нами, словно коршуны. От их взглядов становится не по себе. Особенно учитывая, что я единственная среди всех девушек иду без одежды.

– Шевелитесь! – рявкает охранник, и мы прибавляем скорость.

Наконец нас заводят в большую комнату. Откровенно говоря, я ждала, что нас поселят в какой-то страшный подвал. Но здесь просторно и довольно светло, хоть нет ни одного окна. Несколько лож на полу покрыты тюлевыми балдахинами, справа вход в уборные и душевые. Нигде нет дверей, и это… смущает. Только туалеты с дверями, но на тех, кажется, не замков.

– Вот эти кровати теперь свободны, – показывает мне Алина на несколько лож. На каждой из них лежат сложенные туники и традиционные тонкие балетки с яркой узорной вышивкой. – Выбирай. В душ можно будет сходить перед тем, как поедим.

– Поедим? Мне кусок в горло не полезет.

– До завтра другой еды не будет. Так что придется затолкать в себя то, что принесут. Ты не в отеле, Маша. Подстраивайся.

Она подводит смуглую девушку к одной из кроватей и помогает сесть на край. Та охает, но не жалуется.

Я присаживаюсь на подушку рядом с ней, а Алина отходит в сторону, чтобы о чем-то поговорить с плачущей девушкой.

– Как тебя зовут? – спрашиваю смуглянку.

– Зачем тебе знать? Я же сказала ни с кем не дружить, – цедит она и зажмуривается от боли.

– Просто назови имя.

– Тамалу, – произносит она, кривясь.

– Какое красивое имя, – отзываюсь. – Ты отсюда родом?

– Я из берберов.

– А кто такие эти берберы? – спрашиваю.

– Слушай, мне больно говорить и двигаться. Отвали, а?

– Прости.

– Давай обработаем рану, – говорит Алина и присаживается на вторую подушку, открывая небольшую коробку с лекарствами.

– Черт подери, лучше бы я умерла, – цедит Тамалу.

– Не говори так, это счастье, что мы выжили. Значит высшие силы помогают нам.

Тамалу впивается в мое лицо яростным взглядом.

– Это значит только то, что мы выйдем на арену на следующей неделе.

Глава 6

Тамалу шипит, когда Алина обрабатывает ее рану.

– Полегче, – цедит и дергает рукой.

– Надо зашивать, – игнорируя замечание Тамалу, произносит Алина. – Давай, Маш.

– Господи, ну почему я? – бубню, но достаю из аптечки степлер для сшивания кожи. Иглы с ниткой в чемоданчике не оказалось. – Я не умею этим пользоваться.

– Здесь есть инструкция.

Следующие полчаса мы занимаемся тем, что разбираемся, как работает степлер. А потом под подвывания Тамалу сшиваем ее рану и накладываем повязку. Она уже совсем бледная. Губы пересохли, все тело покрыто мелкими бисеринками пота.

– Надо замотать в пленку, чтобы сходить в душ, – говорит Алина.

Как только мы обматываем руку Тамалу пленкой, напоминающей пищевую, в комнату заходит охранник, который ставит огромный поднос в зоне с подушками и низким столиком.

– Идем, надо поесть, – говорит Алина.

– Не могу, – отзывается Тамалу. – Меня тошнит.

– Ты же знаешь, что до завтра другой еды не будет. Давай, поднимайся.

Мы помогаем ей встать и доводим до подушек. Девушка, которая до этого рыдала, бледной тенью тянется к столику. Наконец мы усаживаемся и вяло жуем практически безвкусную еду. Я знаю, что она напичкана восточными пряностями, но сейчас я их не чувствую. Такое ощущение, что жую тофу.

С горем пополам нам удается поесть, а потом мы идем в душ. Горячие струи немного возвращают вкус к жизни. Только он теперь горький. Как будто цвета вокруг поблекли. Еда утратила вкус. Зрение размылось. А рассудок постепенно затягивает туманом.