Как только большой барский дом успокоился на ночь после отъезда хозяина, дрожащие от страха Симочка и Лида выбрались из дома и направились к «черным» воротам, которыми пользовались, когда в поместье завозили дрова, сено или продукты на кухню. В кустах рядом с воротами был надломанный штакетник. Его все собирались заменить, но при вечно пьяном хозяине никто особо не рвался проявлять инициативу, и ситуация забывалась. Но заговорщицы помнили об этой бреши. Пока Лида кормила вкусными косточками дворового пса Шалопута, Симочка с маленьким узелком в руках скользнула в дыру и помчалась к месту встречи.

В следующий раз Лида увидела свою хозяйку только через четверть века. Вернувшийся на следующий день помещик Сысоев озверел, не найдя в очередной раз свою жену. Ее искали долго, очень долго. В конце концов, Сысоев даже нанял сыщика, но это ничего не дало.

Потом почему-то решили, что Симочка утонула. Мысль о счастливом сопернике так и не приходила в голову помещика, считавшего себя видным мужчиной. Несколько дней мужики походили с бреднем вдоль берега, ничего не нашли, и уже на этом успокоились.

Да, Лиду били. Смертным боем били. Она уже не чаяла, что встанет на ноги, но молодой организм победил. В барский дом ее уже не вернули, а отправили на птичник.

***

Шли годы. Лида уже не все знала, что происходит в хозяйском доме. После скоропостижной смерти Сысоева в имение потянулись наследники. Странным образом, все наследники оказались слабого здоровья и долго не жили. Слуги разленились, хозяйство приходило в упадок. Последний владелец был вынужден за долги отдать большую часть некогда достаточно большого имения.

В родном доме Симочки тоже произошла череда тяжелых событий. Однажды Гордей уехал по делам с тремя сыновьями, а вернулся с одним. В пути на их обоз напали разбойники. Старшего сына сразу зарубили, младший еще помучился с ранами, а на второй день и его не стало.

Горе казалось неподъемным. Гордей и его средний сын долго и тяжело пили горькую. Очень не скоро оба потихоньку стали оправляться. Однажды средний Гордеевич, который остался единственным сыном, повез дрова на продажу в город. Повез – и не вернулся. Дело было в начале зимы. Поехали напрямик через реку по льду, а лед не выдержал.

Гордей резко постарел, согнулся, перестал заниматься хозяйством и уже не расставался с самогоном.

Когда однажды во двор заехал экипаж, в котором приехала одетая по-городскому барыня, Гордей не сразу узнал свою пропавшую дочку. А когда узнал, то даже не удивился внезапному воскрешению сгинувшей четверть века назад дочери, а только махнул рукой на просьбу:

– Я у тебя поживу, батюшка?

Ожила внезапно дочка, ну и что? Ну, прошло немало лет – так что? Вот ежели сыны бы ожили, тогда да, тогда счастье было бы.

Примерному отцу даже в голову не пришло спросить дочку, где она и с кем была, где мужчина, почему нет детей. Приехала, и ладно. Все же своя кровь.

Симочка сидела сначала тихонько. Потом, видя, что хозяйство трещит по швам из-за нерадения хозяина, понемногу начала брать бразды правления в руки. К тому моменту, когда Гордея не стало, слуги уже привыкли к новой хозяйке.

Только получив доступ к финансовым документам отца, Сима поняла, что он практически банкрот. Гордей давно перестал заниматься делами, явно не видя смысла в сохранении имущества.

В имение потянулись те, кому покойный умудрился задолжать. Симочка сражалась, как могла, но ее знаний и умений не хватило, чтобы отстоять хозяйство. Все разлетелось по долгам. А тут еще и последний законный наследник ее покойного мужа скончался. И досталось ей второе развалившееся хозяйство, которое тоже пришлось раздавать за долги.

Принимая нежданно свалившееся наследство в старом доме мужа, внезапно ожившая жена бывшего хозяина встретила свою прежнюю прислужницу Лиду. Все хозяйство пришлось продать, но Лиду она оставила при себе. Симочка помнила добро. Да еще садовника Ипата себе оставила, уж больно умелый был по садовой части. Цветы любил, и они у него всем на зависть росли.

В конце концов, из двух достаточно больших хозяйств Сысоева и Носова Симочке осталась небольшая деревенька Малиновка. Подремонтировали старый барский дом, Симочка из города привезла на подводе какие-то вещи в сундуке, упрятала их в дальней комнате, и зажила в доме с Лидой, изредка вспоминая былое. О Климе Симочка не заговаривала, вроде обмолвилась, что он умер.

***

Старая барыня Серафима Гордеевна никому не мешала. Жила тихо, слуг не гоняла, гостей принимала редко, сама выезжала еще реже. Были у нее любимые знакомцы еще по старым временам, вот с ними и общалась.

Вся ее жизнь подчинялась раз установленному порядку. Летом в седьмом часу, а зимой в восьмом часу она вставала. Верная Лидушка подавала умыться и одеться, а потом наступало время истовой молитвы. Хозяйка и служанка долго стояли на коленях перед образами, повторяя знакомые слова обращения к Всевышнему.

Потом был завтрак. На столе, покрытом кружевной скатертью, хозяйку ждали свежие крошечные булочки с маком, блюдечко с янтарно-желтым маслом, вазочка с вареньем из яблок или вишни, темно-синий керамический кофейник, молочник со свежими сливками и крохотная кофейная чашечка из любимого сервиза.

Если за окном было лето, то за завтраком барыня смотрела в окно на цветы на клумбе или на розовые кусты. Садовнику Ипату в это время запрещалось портить прелестную картину своим низменным присутствием, и потому он в это время занимался другими делами. Если за окном было еще темно и ничего не видно, то барыня призывала к себе Лидушку и выспрашивала, как в соседней деревне живет ее дочь с мужем, и в зависимости от обстоятельств то одобрительно кивала головой, то осуждающе ахала. Лидушка рассказывала, а хозяйка с аппетитом поглощала любимое кушанье.

После завтрака Серафима Гордеевна шла в комнату, носящую громкое названье «кабинет», и туда тотчас проходил управляющий Иван Кузьмич с неизменной толстой книгой под мышкой. Барыня вынимала из корзинки для рукоделия свое бесконечное вязание или вышивание, а старый управляющий уютным баском принимался рассказывать, какие в этом году виды на урожай пшеницы, да когда он планирует ехать на ярмарку.

Решение сложных хозяйских вопросов утомляло барыню и, отпустив управляющего неизменным «Иди, батюшка, смотри там в оба», она ложилась на полчасика отдохнуть. Затем почти всегда следовал моцион. Зимой барыня гуляла по дорожкам сада, а летом, если было тепло и сухо, ходила в свою деревеньку в сопровождении Лидушки.

В дневное время в деревне почти никого не было, поскольку все трудоспособное население занималось полевыми работами. Только малые ребятишки бегали по улицам, да в некоторых избах копошились старики.

Строгая, рачительная хозяйка Серафима Гордеевна заходила в избы, усаживалась на лавки, расправляла широкую юбку и принималась беседовать со старыми хозяевами о жизни в стародавние времена. Все казалось, что раньше было лучше, трава зеленее, а люди послушнее, да и работали усерднее.

Потом барыня заглядывала в печь, смотрела, что наготовила хозяйка, ходила по двору, наведывалась в сараи, высказывала свои приказания, которые следовало передать вернувшимся с пашни хозяевам. Старики кивали головами и соглашались, что матушка благодетельница абсолютно права, а за этой непутевой молодежью только глаз да глаз.

К чудачествам своей барыни все давно привыкли, ничему не удивлялись, а иногда даже радовались, когда матушка Серафима Гордеевна навещала именно их избу, потому что она часто оставляла мелкую монетку на хозяйство.

С чувством удовлетворения утомившаяся старушка возвращалась домой. По дороге Лидушка обязательно должна была нахваливать хозяйку за ее прозорливость, хозяйственность и добросердечие. Барыня с удовольствием слушала похвалы собственной рачительности. Если вдруг казалось, что Лидушка недостаточно красноречиво хвалит ее, она подсказывала своей наперснице темы для дальнейших славословий и купалась в восторженных восхвалениях. Редко когда она оставалась недовольной фонтаном лести, но если все же такое случалось, то Лидушка внезапно становилась дурой безмозглой Лидкой, которая совсем с ума свихнулась.

Впрочем, ругалась она недолго, потому что быстро уставала. Дома она сначала ложилась на полчасика отдохнуть, а потом плотно обедала наваристым супом, вареной или жареной говядиной, иногда рябчиками, картошкой с укропчиком и пирогами. К обеду чаще всего приглашался отец Антоний из местного крошечного прихода, а после сытного застолья всенепременно следовал богословский диспут. Верная Лидушка обычно скромно сидела на стульчике и восторженно внимала умным речам.

Когда Серафима Гордеевна замечала ее восхищенный взгляд, то ощущала порыв вдохновения и с новыми силами принималась доказывать отцу Антонию, что сейчас вера не та, современные людишки безбожники, и с минуты на минуту ожидается Страшный Суд. Предполагалось, что после оного обязательно выживут очень немногие, но сама Серафима Гордеевна и ее собеседник выживут обязательно, а вот эта Лидка, которая сегодня опять подала прохладную воду для умывания, вряд ли. Лида одобрительно кивала головой, ничуть не удивляясь заготовленному ей печальному концу.

Барыня скоро принималась зевать, истово крестя рот. Батюшка откланивался и удалялся к себе, а барыня ложилась отдыхать, иногда засыпала. Если ей не спалось, то она вскоре вставала, доставала ключик, висевший у пояса, отпирала маленькую дверь в особые тайные покои, обязательно запиралась там и долго не выходила.

К ужину приходил управляющий. Если хозяйка еще не выходила из своего таинственного укрытия, Лидушка аккуратно стучала в дверь и звала хозяйку к столу. После ужина, такого же плотного, как обед, Серафима Гордеевна и Иван Кузьмич садились перекинуться в картишки по маленькой. Во время игры старушка пыталась мухлевать, управляющий ее на этом ловил, разгорался спор, кто кого обманывает.

Перед сном она долго с Лидушкой вспоминала, что значительного, богоугодного сделано за день. Потом Серафима Гордеевна долго молилась. Ко сну барыня шла в девятом часу.

В субботу и воскресенье этот распорядок нарушался чинным походом в церковь. И тогда уж хозяйка поместья в деревню не ходила, а несла благость сразу домой.

Раз или два в неделю к ней приезжали гости, сама она выезжала редко.

Так и жила барыня Сысоева, в девичестве Носова, многие годы, пока злодейская рука не прекратила ее кроткое существование.

***

Пристав Харитон Иванович изрядно устал. Любое убийство приносило много хлопот, но когда жертвой оказывался личный знакомый, тогда накатывали тоска и злость, которые долго не отпускали.

После осмотра места преступления и первичного допроса живущих в доме людей, Садырин еще долго ходил по комнатам давно знакомого дома. Он с удивлением констатировал, что множество раз бывал здесь, но, оказывается, видел только одну залу. Сейчас же двери всех помещений были беззащитно распахнуты.

Также оказались открытыми часть окон, через которые предположительно влез злодей. Обычно днем дворовые псы были заперты. По двору бегали люди, приходили крестьяне и поденные работницы, поэтому от греха подальше псов убирали. Они, конечно, иногда принимались брехать, но на это особо внимания не обращали.

Садырин прошел в опочивальню Серафимы Гордеевны. Здесь было все так, как и предполагаешь увидеть в личном пространстве уездной небогатой помещицы: пышная кровать с десятком подушек, сундуки с добром, которое хозяйка предпочитает иметь всегда под руками, небольшой стол с рукоделием, пара мягких стульев, большое количество вышитых или вязаных накидочек и салфеток, герань на окне, множество икон. И даже запах в комнате был ожидаемый – чуть затхлый, с нотками сушеных полевых цветов.

Из ожидаемой картины частного быта выпадало только наличие маленькой двери совсем рядом с изголовьем кровати. Насколько Садырин понял из рассказа Лиды и баб, мывших полы у барыни, дверь комнатки никогда не открывалась. Барыня туда никого не пускала, даже Лиду, свою верную наперсницу. Ключ от замка у покойной Серафимы Гордеевны всегда был при себе.