Но сейчас дверь была открыта, а замок сломан. Лом – оружие взлома и убийства – Садырин приобщил к вещественным доказательствам. Труп лежавшей на пороге бедняжки убрали, и в тайное помещение без окон можно было зайти. Оно оказалось совсем небольшим, буквально два шага в одну и два шага в другую сторону. В нем находились два небольших пустых сундучка и ларчик, тоже пустой. На крохотный круглый столик, видимо, хозяйка ставила лампу, когда зачем-то закрывалась в тайной каморке.

Возможно, когда-то в старые времена в этой комнате хранилась хозяйская казна. Крепкий хозяин считал, что он сам является самой хорошей охраной для своих сокровищ.

Новая владелица Малиновки не стала отказываться от этого помещения. Видимо, у нее что-то достаточно ценное хранилось в этой клетушке, раз она никого в нее не пускала. Скорее всего, какие-то фамильные ценности. Садырин это предполагал, поскольку покойная хозяйка когда-то за короткое время стала наследницей двух хозяйств. Значит, какие-то побрякушки могли у нее быть, хотя сама Серафима никогда драгоценностями не кичилась, одевалась в целом очень просто, даже когда изредка выезжала по гостям или делам.

Садырин был немного в курсе старой истории, потому что ему в самом начале своей деятельности пришлось сначала искать пропавшую барыню Сысоеву, а потом выправлять документы внезапно нашедшейся бывшей утопленнице. Уже за давностью лет забылись многие обстоятельства, но любовник в бумагах действительно фигурировал. Это он помнил.

Поскольку обманутый муж Сысоев к тому времени уже давно был мертв, соседи тогда немного пообсуждали предосудительный пикантный момент с бегством жены, но быстро забыли. Тем более, что бежавшая от мужа бесстыдница (кошмар же, душечки!) вернулась все равно к разбитому корыту. О разорении семейств Сысоевых и Носовых все знали. Потому общественное мнение скоро сложилось однозначное – ну и пусть живет эта обманщица, нарушавшая заповедь «не прелюбодействуй», в своей нищей Малиновке.

Садырин еще раз отодвинул сундучки от стен, чтобы проверить, не завалилось ли что у стенки. Потом посидел на мягком стуле, на котором хозяйка занималась рукоделием, полистал молитвенник, в котором лежал засушенный кленовый листочек. Жалко, не нашлось ни единой собственноручно Серафимушкой написанной бумажки. По словам управляющего, все хозяйственные записи вел только он, но могли ведь быть личные записи. Могли, но пока не нашлись.

Харитон Иванович вышел на улицу, где было уже темно и свежо. Даже деревенский люд уже разошелся, понимая, что интересных новостей им сейчас не дождаться.

Пора было ехать домой, утром докладывать в полицейский участок Аркадию Михайловичу Горбунову и ждать следователя Мирошникова. Предварительная версия – преднамеренное убийство с целью завладения имуществом, потому как в тайной каморе абсолютно точно что-то было, а этого чего-то сейчас нет.

Этим делом хотелось заняться лично, и вряд ли Аркадий Михайлович будет возражать. Конечно, на этот раз Серафимушка Гордеевна точно померла и точно не воскреснет. Очень хотелось найти душегубца, который сотворил непотребство злокозненное. Пара зацепок есть. Завтра нужно начать с садовника. Уж если кухарка из окна заметила непорядок, то он обязательно должен был обратить внимание. Во время допроса садовника, правда, указанных кухаркой обстоятельств еще не знали, так что надо начать с прояснения вопроса.

И еще есть пара подозрительных личностей, которые вели себя во время допроса странно, чем насторожили опытного пристава. Надо с ними поработать. Возможно, в участок их забрать. Оказавшись в казенных стенах, многие охотнее начинают разговаривать.

Да и с Мирошниковым интересно работать. Молодой следователь всегда имеет свой взгляд на дела и замечает то, что старый Садырин выпускал из виду. Возможно, у него появятся дельные идеи.

***

В эту ночь многим не спалось.

Садовника Ипата с годами все чаще и чаще посещали воспоминания, которые хотелось бы забыть раз и навсегда. Он регулярно просыпался в холодном поту и долго пил воду, утирая намокающие усы и бороду.

Супруга Марьяна уже ничего и не спрашивала, просто отворачивалась на другой бок и потом прижималась теплой спиной, когда он вновь укладывался.

Сегодня думалось, что пристав вот-вот задаст опасный вопрос. Ипат не знал, как тогда быть, поскольку даже ему встреча казалась непостижимой и невозможной.

Не мог заснуть и долго ворочался старый священник Антоний. Он вздыхал, несколько раз принимался обращаться к Создателю, но странно путался в словах и мыслях, потому скоро перешел на совершенно мирские раздумья о том, что рабу божью Серафиму надо как можно быстрее предать земле, поскольку погода жаркая стоит. И нехорошо неживое тело в погребе рядом со съестными припасами хранить, как… курицу какую. Поймав себя на такой греховной мысли, священник судорожно закрестился:

– Прости мя, господи, грешен непотребными словесами.

Но почему-то внезапно возникший образ общипанной курицы не отпускал бедного батюшку. Он крестился, нашептывал слова обычно спасительных молитв, но курица в мыслях вдруг обрастала перьями и становилась боевым петухом со шпорами.

Антоний рухнул возле образов с молитвенником в руках:

– Спаси мя! Спаси мя! Спаси мя, грешного! Демоны разумом хотят завладеть! Изыди, сатана!

Первые лучи солнца, заглянувшие в окно, осветили щуплую фигуру в исподнем, истово кладущую поклоны в молитвенном экстазе.

Конюх Ермоша, вернувшийся из города, куда ездил с запиской к следователю Мирошникову, вдруг напился пьяным, что с ним нечасто бывало. Он сидел в конюшне, пьяно раскачивался из стороны в сторону и жаловался своему любимцу – гнедому коню Грому на негодяя кузнеца. Тот опять не сделал ему нож-засапожник взамен утерянного, ссылаясь на внезапно свалившийся большой заказ.

– А мне же нужон совсем ма-а-аленький ножичек. Какой же он мне друг, если такую безделицу сделать не может, – Ермоша размахивал кривым пальцем перед мордой внимательно слушавшего его коня, – как же я теперь без ножа-то! Без ножа – как без рук. Никакой порядочный мужик без ножа не могёт. Енто закон такой. Ежели ты мужик – обязательно у тебя должон быть нож. Вдруг какая привидения, упаси господь, нападет. А если ножичек есть – обязательно отстанет окаянная зараза. Надо и Ипату сказать про ножичек-то.

Лидушка то плакала, уткнувшись в платок, то смотрела в потолок, на котором плясали тени, когда ветерок из открытого по случаю жары окна пытался задуть пламя лампадки. Внезапно стало страшно, показалось, что под окнами кто-то ходит. Лидушка сползла с лавки и быстро захлопнула окно. Стало страшно, а ну как убивец за ней возвернулся!

Управляющий Иван Кузьмич так за день притомился со скорбными делами, и уже не чаял, как добраться до ложа. Но нет. Стоило улечься в мягкую постелю, как снова мыслями утонул в сегодняшнем дне. Все думалось, правильно ли поступал, не забыл ли чего. Пристав уже укорил, что не оградил подворье от праздношатающихся, следы затоптали. Было стыдно, потому как о таком порядке огораживать место преступления он знал, да выпустил из виду. С этими хлопотами так и не было времени поскорбеть должным образом.

Следователь Мирошников, только ночью вернувшийся из поездки, получил записку от полицмейстера Горбунова и пристава Садырина. Хорошо, если Садырин будет заниматься расследованием убийства помещицы. Он хоть и немолод, но думает, старается, и работать потому с ним удобно. Надо ехать завтра в ту Малиновку. Кому, интересно, могла помешать старушка? Как написал Горбунов, бунтов в деревеньке никаких не было, жили спокойно хозяйка и ее люди. Скорее всего, какой-то случайный лихой мужичок залетел. Ни дня покоя судебному следователю нет, то одно, то другое случается. Совсем нет времени на личную жизнь.

Мирошников вздохнул, вспоминая сегодняшнюю случайную знакомую. Ниночка Жарова прелесть как хороша, но, к сожалению, замужем.

Глава 3. Следователь Мирошников

Когда Мирошников прибыл в Малиновку, Садырин был уже на месте. Он сидел в беседке, сдвинув фуражку на затылок, и поминутно вытирал большим платком потную красную шею. Перед ним на столике лежали исписанные листы.

Сначала очень долго и довольно напористо следователь беседовал с Лидой. Особое внимание он уделил времени, когда хозяйка убежала с любовником. Но Лида ничего не могла сказать: ни где барыня тогда обретала, ни почему вернулась, ни что случилось с Климом. Садырин даже немного пожалел несчастную женщину, которая была почти ровесницей своей бывшей хозяйки. Мирошников говорил с ней серьезно и не допускал слезы и истерики. В конце концов, Лида начала путаться и противоречить сама себе, а потом расплакалась и без спросу убежала.

Мирошников недовольно проворчал:

– Вот еще, нежные мы какие, – и поставил в своих записях какую-то пометку.

– Ваше благородие, – почтительно проговорил Садырин, – она всегда такая впечатлительная, а уж к своей хозяйке такая привязанная была! Да еще и первой нашла убитую. Понятно, что никак пока отойти не может.

– Возможно, Харитон Иванович. Только надо проверить ее сына. Он, вроде, в этой деревне живет?

– Да, Прошка. Обычный мужик, я его давно знаю.

– Проверь его. Вообще интересно было бы знать, упомянула ли покойная барыня эту Лиду в завещании.

– Серафима Гордеевна часто говорила о своих распоряжениях на случай смерти. Эта тема обсуждалась. Я бумаг не видел, но она точно к нотариусу ездила, а потом часто упоминала о своих решениях. Имя Лиды фигурировало, но сумма вряд ли может оказаться значительной. Хозяйка была небогата. Где-то рублей пятьдесят или сто, вряд ли больше.

– Так-так, – Мирошников снова поставил какую-то заметку в своих записях, – что у тебя сейчас в планах, Харитон Иванович?

– Садовник Ипат ждет. Я вчера с ним только вскользь смог побеседовать. Да здесь вообще все такими огорошенными казались произошедшим, со всеми было трудно говорить.

– Ну, давай садовника Ипата чуть позже допросим. Лучше пройдемся по местности. Может, что-то увидим, хоть ты говоришь, что все носились тут как оглашенные.

– Ну да, – Садырин недовольно засопел, – управляющий прошляпил. Он думал, что только дом надо закрыть. Потом, когда я прибыл, хоть тыльные подходы к усадьбе огородили, а перед воротами тут вся деревня марши маршировала.

Прогулка по окрестностям особого результата не принесла. Все действительно оказалось затоптанным, тем более что там начиналась дорога на хозяйское поле с гречихой, и как раз накануне несчастья управляющий гонял туда баб на работу.

Следователь и пристав полазали по кустам, где мог прятаться злоумышленник. Примятые места были, но никаких улик найти не удалось. Траву и малые кустики могла примять и молодежь из деревни. Дело молодое, понятное.

Потом они вдвоем вернулись к дому, походили вокруг.

– Что предполагаешь, Харитон Иванович, как преступник проник в дом? – рассеянно спросил Мирошников, осматривая окно в опочивальне Серафимы Гордеевны.

– Наиболее вероятным кажется, что убийца проник в дом, когда хозяйка обедала в столовой. В гостях у нее был святой отец Антоний, он часто с ней обедал. В это время собаки на привязи, окна открыты, а хозяйственная активность в доме сходит на минимум, поскольку барыня может почивать, значит, шум в это время непозволителен. Да и бабы порядок уже навели, все помыли, оставалась работа только на кухне.

Думаю, убийца проник в дом через открытое окно в буфетной. Это совсем недалеко от личных комнат Серафимы Гордеевны. Злоумышленник мог выбрать время, когда в коридоре никого не было, и перейти в нужную комнату. Она никогда не запиралась, но никто не имел права заходить туда, кроме Лиды и Феклушки, которая обычно там убирает. Феклушка ушла еще до обеда, Лида обедала в людской со всеми домочадцами. В комнате Серафимы Гордеевны окно было закрыто. Во всяком случае, так утверждает Лида.

– Но тогда преступник должен знать расположение комнат в доме?

– Так точно, но дом маленький. Возможно, преступник просто рискнул, примерно предполагая, где что находится.