Неожиданно именно Тихон стал основным добытчиком в семье Антоновых. Переписанные кассеты он таскал на рынок мужу Матани, забирал новые пустые и свою долю. Доля получалась небольшая, но регулярная, в отличие от зарплат старших Антоновых. Перед уходом в армию Лёшка и Филипп договорились, что их маленький нелегальный бизнес продолжит именно Тихон. Как и раньше, он переписывал аудио и видеокассеты, но теперь сам и относил их в каморку сапожнику.

Вечерами Тихон караулил на радио свежие песни и записывал новинки. Такие кассеты ценились больше растиражированных фильмов или переписанных сборников. Теперь у Тихона появился персональный помощник Виталик. Вечный бардак в комнате разделился на ровные кучки, из недр металлолома показалась тумбочка, давно вычеркнутая из списка мебели.

Полина радовалась, что ребёнок при деле и не лезет в опасные места. То и дело до Производственной улицы долетали нехорошие новости: кого-то ограбили, кого-то убили, на Протоке опять объявился насильник. Детям запретили гулять у реки в одиночестве, с младшими провели беседу о «нехороших дядях, предлагающих конфеты», да и сами старались поздно вечером не ходить. Фонари у обочин давно не горели, и короткая улочка, засаженная каштанами и орехами, превратилась в запущенный парк.

Когда спустя месяц пришло письмо от Лёшки, Михаил вздохнул с облегчением. Значит, жив и не в Чечне. Конверт был непривычно толстым, такие пухлые отправляла только Настя. Лёшка же присылал тощие короткие письма, больше похожие на отписки. Но не в этот раз. В конверте лежало общее письмо для семьи, отдельное для Михаила и ещё один заклеенный конверт. Пока Полина читала вслух излишне радостное послание Лёшки, Михаил отошёл к окну и развернул листок.

Бать, привет. Матери это письмо не показывай. Мы тут с Филом немного влипли. Побуянили и схлестнулись с сержантами. Теперь этот косяк нужно замять. Заклеенный конверт отдай Жану, он тебе даст денег. Может, не сразу. Как отдаст, иди на почту. Кому отправить, я написал ниже. Не злись и не переживай. Уже всё порешали, осталось только заплатить. И не говори родителям Фила.

Михаил дочитал письмо и сразу же спрятал в карман. С наигранной улыбкой принялся слушать зачитываемое вслух письмо, а в голове вертелась неуместная мысль: оказывается, Матаниного мужа зовут Жан.

В тот же день Настя получила персональное письмо от Филиппа, разрисованное простым карандашом и разбавленное стихами. Полдня она скакала по дому, прижимая к груди конверт. Оле дала почитать, остальным показывала, не выпуская из рук.

Арина оценила карандашные цветы:

– Надо же. Похожи на ромашки и тюльпаны. Не знала, что Француз умеет рисовать.

Вероничка присмотрелась к столбику коротких строк:

– Что за стихи такие? Его?

Настя спрятала письмо. Замотала головой.

– Не его. Чужие.

Михаил своё письмо от сына тоже спрятал и ни слова о нём не сказал Полине. Утром вместо работы отправился на рынок. Походил, подышал чебуречным духом и только потом повернул к каморке сапожника. Жан увидел его ещё издалека, не улыбаясь, кивнул. Пока Михаил приближался, смотрел не моргая, перестал прибивать набойку и выпрямился.

Взгляд у него был неприятный, пытливый и слишком пронзительный. На смуглом морщинистом лице голубые глаза казались нарисованными и ненастоящими.

Когда цыган заговорил, мелькнул золотой зуб.

– Доброе утро.

– Доброе. – Михаил протянул письмо и отступил. – От Лёшки. Вам.

Жан вскрыл конверт, долго водил глазами по строчкам и шевелил губами. Подняв взгляд, веско кивнул:

– Завтра принесу к вам домой.

Михаил собрался уходить, но Жан его остановил и достал мятые купюры.

– Это Тихону за вчерашние кассеты.

Деньги брать не хотелось, Михаил засунул их в карман, не поблагодарив. Молча вышел из узкой каморки, пропахшей гуталином и дубленой кожей. Не нравились ему мутные схемы и нелегальный заработок сына. Мучали неприятные догадки. Почему Лёшка и Филипп за помощью обратились именно к цыгану? Какие у них ним могут быть общие дела? И за что он им дал такую большую сумму денег? Долг? Заработок? Как вообще они связаны?

К сожалению, Михаил не мог поделиться с женой опасениями и догадками. Раньше, если он что-то и скрывал от Полины, это не касалось семьи, утаивал мелочи в виде небольшой попойки с друзьями или припрятанной на чёрный день заначки. Правда, заначки закончились ещё три года назад.

В субботу с самого утра Михаил ждал Матаниного мужа. Почти час сидел на крыльце, потом ещё час караулил у окна. В итоге ушёл на кухню к Полине.

Она замешивала тесто для хлеба и одновременно готовила суп с чудным названием затирка. Этот суп обожали все дети, но больше всех сама Полина, правда, не за вкус. Он быстро готовился и ничего не стоил, яйцами снабжали хохлатые несушки, они же становились наваристым бульоном.

Настя сидела за столом, старательно разрисовывала цветными карандашами очередное письмо. Виталик лепил из остатков теста животных, сосредоточенно катал по столу липкую дрожжевую колбасу. Иногда поворачивался на звуки радио и на голос Полины.

– После хлеба испечём и твои поделки. Что это? Змейка?

Виталик мотнул головой. Полина присмотрелась.

– А, это кошечка! Какая длинная.

Михаил усмехнулся, но промолчал. Шнурок из теста ничем не напоминал кошку. Радио выдало две песни подряд, а сразу за ними утренний выпуск новостей. Михаил отставил кружку в сторону, озабоченно нахмурился.

– Слышала, Майкл Джексон приезжал?

Полина отвлеклась от теста.

– Куда?

– К нам. В Москву.

Настя отложила зеленый карандаш, наслюнявила кончик синего и начала рисовать васильки. Михаил взял затупившийся чёрный карандаш и принялся его точить. Стружки осыпались на стол острыми пластинками. Виталик отложил тесто, начал собирать деревянную шелуху. Михаил чуть не зацепил его руку острым ножом. Погрозив пальцем, потрепал по голове и продолжил разговор:

– Это они нарочно делают, чтобы отвлечь людей от того, что на самом деле важно. От Чечни, от лживых выборов, от беспомощной милиции. Ещё и смертную казнь отменили. Будем теперь кормить преступников.

Бросив короткий взгляд на Настю, Полина осторожно напомнила:

– Миш, не при детях.

– Что не при детях? Пусть знают. Сколько я говорил, что нельзя ходить поздно, а они всё равно на Протоку бегают. Вон, два дня назад девушку у подъезда зарезали. У самых дверей, она не успела войти, так и осталась на ступеньках. И этого маньяка никто не ищет. А если найдут, дадут крышу над головой и кормить будут за счёт государства.

Накрыв тесто полотенцем, Полина вытерла руки и, обняв Михаила, чмокнула в щёку.

– Поймают его, обязательно поймают.

После прогноза погоды началась песня, Настя перестала рисовать и прислушалась к словам:

Я за тебя молюсь, я за тебя боюсь…

– Мам, а почему мы не молимся?

Михаил поймал растерянный взгляд Полины. Поторопился объяснить:

– Ну, мы не ходим в церковь. Не приучили.

Его крестили, давно и практически тайно, остались размытые воспоминания с душным запахом ладана о монотонном речитативе священника и слепящей позолоте икон. В их семье не принято было ходить в церковь. Вера в Бога проявлялась только в вечерней молитве, больше похожей на пожелание спокойной ночи: «Спать ложусь, крестом крещусь. Ангелы-хранители, храните мою душу». Эта молитва осталась в Большом доме, в их дом не переехала. За бытовые привычки, в том числе вечерние ритуалы, отвечала Полина, а она не отличалась набожностью.

Настя дослушала песню и попросила:

– Можно я буду молиться?

– Можно.

– А как это делать?

Полина вздохнула, снова посмотрела на Михаила, ища у него подсказки.

– Просто говори, как с нами. Обычно просят помощи для тех, кто тебе дорог.

Настя кивнула и собрала карандаши.

– Всё, дописала.

– Оставь на подоконнике. После обеда отнесу на почту со всеми письмами.

Михаил надеялся, что во второй половине дня в отделении будет меньше народу, и он без свидетелей отправит не только письма, но и почтовый перевод. Полина снова вернулась к тесту, по радио началась песня. Во дворе залаяла Пальма – дворняга с примесью овчарочьей крови, принесённая Настей полгода назад. У ворот мелькнула смоляная макушка Жана. Михаил торопливо поднялся.

– Это ко мне.

Полина проводила его недоуменным взглядом, она узнала Матаниного мужа и удивилась его визиту.

На улице, прямо на дороге, детвора играла в мяч, Тихон сидел на пеньке и плавил бычок от сигареты. Лепил его на кайму подошвы и прижимал торцом спичечного коробка. У младших дочек вся обувь украсилась коричневыми кляксами, они ловко чиркали спичками прямо по краю подошвы и спорили, у кого получается круче. За украденные спички их регулярно ругали, но скорее для профилактики, потому что так положено: «спички детям не игрушка».

Во дворе Большого дома собирали опавшую листву. Михаил кивнул отцу и открыл калитку, пропуская странного гостя во двор.

Жан протянул конверт.

– Тут немного больше. Часть переведи Алексею на сигареты.

– Он же не курит, – удивился Михаил.

– Сигареты в армии, считай, валюта.

Всучив газетный сверток, он собрался уходить, но Михаил остановил его вопросом.

– За что такие деньги? В долг?

– Частично. Ребята мне очень помогли. Как – не скажу. Это наше с ними дело. Придут из армии, договоримся, а не придут, с тебя спрашивать долг не буду.

Михаил нахмурился. Неприятный холодок прошёлся по спине сквозняком.

– Что-то незаконное?

– Плохо ты знаешь своего сына.

– Сына я хорошо знаю и Француза тоже, – отрезал Михаил, – потому и переживаю.

Жан усмехнулся.

– Ну, как хочешь, переживай. Жене не позволяй волноваться.

Обернувшись, Михаил увидел в окне кухни Полину. Она наблюдала за ними, округлив от удивления глаза. Никогда раньше она не видела Матаниного мужа вне сапожной мастерской, он сросся с ней, как кентавр с лошадиной половиной.

Михаил проводил взглядом Жана, собрал все письма и ушёл на почту. Пока бродил в городе, придумал для жены достоверное объяснение. Якобы Жан отправил для Лёшки письмо и немного денег. Решил помочь, ведь у них общее дело по продаже кассет.

Полина удивилась, но поверила. Замаскировать можно даже горячую ложь, если подать её с гарниром из правды. А потом они так жарко целовались, что у Михаила всё вылетело из головы. Даже после семи беременностей, с растяжками на груди и пополневшими бёдрами Поля оставалась для него самой желанной женщиной. Ему нравилась, что она никогда не отказывала ему в ласках, а чаще ластилась сама. Уединялись они и днём, и вечером, и далеко не всегда в спальне. Ночью частенько прибегала Настя, и на нежности в лунном свете пришлось временно наложить запрет.

Вечером, проходя мимо спальни младших дочек, Михаил услышал тихий, прерываемый вздохами шепот. Заглянул в комнату и застыл. Настя стояла на коленях перед окном, сложив ладошки у груди, и шептала:

– Боженька, миленький, сделай так, чтобы Филипп и, конечно, Лёшка вернулись живыми и здоровыми. Пусть там у него всё будет хорошо. Пусть хорошо кормят, не кусают его клопы и не заставляют мыть полы зубной щёткой. И Лёшку тоже. Пусть все письма доходят и его не бьют. Его нельзя бить. Он тогда становится сумасшедший. И Лёшку пусть тоже не бьют.

Она вздохнула, опустилась на пятки и добавила:

– Пусть в Живом саду никогда не появится его яблоня.

Глава 8. Просто дети стали старше

Кукла Маша, кукла Даша,

Просто дети стали старше,

Просто-просто все мы подросли.

Группа «Иванушки-International»

1997 год

Из-за июльской духоты окно в комнату распахнули настежь, кружевной тюль едва шевелился, словно залетевшее на огонёк ленивое привидение. В спальне было многолюдно. На расправленной двуспальной кровати собралась девчоночья компания в пижамах и самодельных бумажных папильотках.

Полина переводила взгляд с одной дочери на другую, иногда засматривалась и теряла нить беседы. Смеялась и переспрашивала, а потом снова уплывала мыслями в прошлое, а иногда и в будущее.