Мужик хмыкнул в усы и легонько взял хлыща под локоток. Тот вытаращился на него, словно впервые увидел. Дернулся, но бережная хватка оказалась обманчивой, вырваться не вышло. Герасим махнул экономке, мол, пошли. Та двинулась из комнаты деревянными шагами зомби – так, похоже, оторопела.

Я вышла за ними. Дворник закрыл дверь, вопросительно посмотрел на меня.

– В ту комнату ведь нельзя зайти с другой стороны? – спросила я.

Ох, вот так и палятся шпионы! Но не уточнить этого я не могла: весь дом, кроме «моей» клетушки, выглядел как череда проходных комнат, одна за другой. Толку закрывать одну дверь, если можно зайти с другой стороны?

Дворник кивнул.

– Хорошо. Савелий Никитич, вы еще здесь? Как власти расценят вашу медлительность? Как желание скрыть преступление?

Управляющий отчетливо скрипнул зубами.

– Я за исправником. Хорошо, что он гостит в Ольховке, быстро тебе наглости убавит. – Он стремительно зашагал по прочь.

Может, и убавит, но сдаваться я не собиралась. Протянула руку экономке.

– Ключи.

– Чиво?

– Если вы экономка, значит, у вас все ключи от дома. Дайте их мне.

– Смелая стала, да? – прошипела она. – Волю почуяла?

– Ключи, – повторила я, не повышая голоса.

Она выудила из кармана связку, швырнула мне в лицо. Я поймала – в последний момент, край ключа рассек кожу на щеке.

– Благодарю. – Я улыбнулась. – Настоятельно не рекомендую вам покидать дом до появления исправника.

Кухарка, фыркнув, удалилась. Я перебрала ключи один за другим, пока не нашла наконец подходящий. Руки дрожали. Замок провернулся со скрипом, похоже, и за ним не слишком хорошо смотрели.

– Герасим, ты сможешь покараулить тут, пока не приедет исправник? – спросила я.

Дворник кивнул. Вытянулся у двери.

– Можешь сесть, в ногах правды нет, – вздохнула я.

Он хмыкнул в усы, а потом вдруг сгреб меня в охапку, провел ладонью по голове – мозоли цеплялись за ткань чепца. От кожаного фартука пахло дымом и лошадьми. Я замерла, растерявшись. Было в этой ласке что-то… отеческое, что ли.

Прежде чем я успела опомниться, дворник отступил. Ободряюще улыбнулся, махнул рукой: иди, мол.

Я кивнула. «Иди». А куда мне идти?

Я вернулась в свою комнатушку. Огляделась. Каморка была такой маленькой, что в нее еле влезли кровать и печка, чем-то напоминающая «буржуйку» – только не круглая, а квадратная, чугунная. Труба уходила куда-то в потолок. Судя по плите на верхней поверхности, предназначалась она не для отопления, а для готовки. Неудивительно, что тут так душно, как бы не угореть. В тусклом утреннем свете из окна стало видно, что роль одежного шкафа исполняют крючки на стенках. Впрочем, там тоже разглядывать было особо нечего. Шаль, что-то похожее на суконный плащ, разбитые кожаные ботинки. Да уж, не разгуляешься. И совершенно некуда прятать паспорт, или какие тут документы. На всякий случай я прощупала одежду – ничего, даже карманов. Откинула с постели комковатый тюфяк – и уставилась на полотенце с разводами крови.

Так… Кому-то очень мешала безответная девчонка, или просто нашли козу отпущения?

А может, это действительно «я», доведенная до крайности отношением «благодетельницы». Что здесь делают с убийцами? Вешают? Рубят голову?

По хребту пробежал озноб.

Я аккуратно вернула тюфяк на место – перепрятывать кровь бесполезно, она успела отпечататься на ткани и дереве. Искать документы по другим комнатам, пожалуй, не слишком разумно – дом слишком большой для беглого обыска, к тому же, примерно четверть его сейчас заперта и соваться туда не стоит.

Живот заурчал, напоминая, что тревоги тревогами, а обед, то есть завтрак по расписанию. Кухню я нашла на первом этаже. К счастью, экономки там не было. Зато топилась печь, и я наконец смогла расслабиться в тепле. Я отрезала добрую треть от каравая, налила себе из бочки воды и, устроившись за столом так, чтобы видеть вход, съела хлеб. Стало немножко легче. Никогда я не надеялась на высшие силы, но сейчас очень хотелось верить, что они, какими бы ни были, выдернули меня сюда не для того, чтобы заставить платить за чужие грехи. Если так – выкручусь. Если нет – все равно далеко не убегу и незнакомом мире, без денег и документов.

Чтобы занять голову и руки, я осмотрела кухню. Большая русская печь, рядом – чугунная плита, похожая на ту, что стояла в моей комнатушке. Деревянный стол по центру. Вдоль стен – низкие шкафы и полки с посудой, и было ее столько, словно в доме жило не четыре человека, а целый полк. Вот только следить за ней явно не успевали: часть чищеная, а часть – позеленевшая от времени. В сундуке, тоже под замком, обнаружились мешки с крупами. Заглянув внутрь, я покачала головой: что овес, что перловка затхло пахли мышиным пометом.

Что ж, вот и понятно что делать в ожидании исправника, чтобы не рехнуться от волнения и дурацких мыслей. Вон и бочка с водой в углу, а закончится – еще найду. Опять же, вся посуда, как на подбор, увесистая, будет чем успокоить, если приказчик или экономка решат разбушеваться. Но сначала… Я заглянула в дно начищенной до блеска медной сковородки. Да уж, такую только ленивый шпынять не будет. Хрупкая блондинка с острым носиком и взглядом олененка. Ну ничего. Стервозное выражение лица в прошлой жизни само собой натренировалось, и в этом освоим, а хрупкость эта наверняка кажущаяся, судя по тому, как легко я выпихнула экономку из комнаты.

Следующие часы – не знаю, сколько их было – я перебирала, промывала и перекаливала крупу, раскладывая ее сушиться тонким слоем на печи, надраивала песком и золой посуду, отскребала ножом от пола толстый слой жира. Когда с улицы донесся конский топот, от начищенной меди слепило глаза, а доски пола радовали белизной – надо только сварить мастику и пропитать их, чтобы снова не пачкались так быстро.

– Сбежала наверняка, – услышала я голос управляющего.

– Нет, я здесь, в кухне! – Я крикнула это как можно громче, чтобы исправник, или как там его, меня услышал.

– Сюда, – угодливо прошелестел приказчик.

Дверь распахнулась. Я с любопытством уставилась на новое действующее лицо.

Глава 2

В первый миг мне даже стало стыдно за свое видавшее виды платье, на которое после уборки добавилась еще пара пятен, и руки с заусенцами и обломанными ногтями, под которые забился песок после чистки посуды.

В следующий миг я разозлилась на себя. В конце концов, что мне до этого мужика, даже если он непростительно хорош собой? Высоченный – а может, мне это просто казалось сейчас, с пола. Светлый мундир с золотым шитьем подчеркивает широкие плечи. Мужественные и при этом правильные черты лица. Исправник – а вряд ли это кто-то другой – выглядел настолько безупречно, что мне немедленно захотелось найти в нем какой-нибудь недостаток. Но даже чересчур отросшие темные волосы его не портили.

Я кряхтя поднялась: от скрюченной на полу позы затекла спина. Все же высоченный – пришлось задрать подбородок, чтобы смотреть исправнику в лицо. Головы на полторы выше меня.

Красавец в мундире едва заметно кивнул мне и обернулся к управляющему:

– Представьте нас.

– Кирилл Аркадьевич, это Глашка…

– Глафира Андреевна, – перебила его я. – Очень приятно.

Хотела было протянуть руку для пожатия, в последнюю секунду вспомнила, что в ней по-прежнему нож, которым я отскребала полы. Смутившись, будто девчонка, спрятала обе руки за спину. Разозлилась на себя еще сильнее: веду себя как дура! Эта суета наверняка не укрылась от взгляда исправника. Что он обо мне подумает?

В самом деле дура, как будто больше не о чем волноваться, только о том впечатлении, которое я на него произвела! Да что со мной? Мне же не пятнадцать, в конце концов.

Нет, я в самом деле поглупела. Биологичка, могла бы и раньше догадаться. Этой девочке, место которой я заняла, едва ли семнадцать. А значит, от нее мне досталось не только юное стройное тело и большие глаза, но и все, что к этому прилагается. Гормональные бури и не до конца созревшие лобные доли, которые, как известно, отвечают за самоконтроль.

Он поклонился.

– Кирилл Аркадьевич Стрельцов, уездный исправник. Рад знакомству, Глафира Андреевна.

Я снова растерялась: как надо ответить? Реверансом? Тоже поклониться? Пропади оно все пропадом, мало мне забот, еще и разбирайся с правилами этикета.

Я мрачно хмыкнула про себя. Ничего. Сейчас этот красавчик поверит, что именно я прикончила старуху, и в тюрьме мне этикет не понадобится.

Я чуть склонила голову:

– Я тоже очень рада знакомству.

Не знаю, правильно ли я все сделала или нет. Лицо его оставалось вежливо-доброжелательным, и на миг мне показалось, что исправник не сбросит эту маску, даже если я вдруг кинусь на него с ножом. Вот уж у кого все в порядке с лобными долями, хоть и выглядел он не старше двадцати семи.

– Савелий Никитич по дороге коротко ввел меня в курс дела, – все таким же вежливо-доброжелательным тоном сообщил он.

– Вот как? – приподняла бровь я. – Неужто ему было откровение свыше? Или он и есть убийца, потому что никто, кроме собственно преступника не может знать, кто проломил голову моей тетушке, и, следовательно, ввести вас в курс дела.

– Да как ты… – Управляющий взял себя в руки. Притворно вздохнул. – Боюсь, Глафира действительно лишилась рассудка. – Иначе я не могу объяснить…

– То, что мне надоело терпеть дурное обращение? – снова перебила его я. – Ну так ведите себя прилично, и я буду паинькой.

– Не чересчур ли вы прямолинейны для юной девицы? – поинтересовался Стрельцов. – Добродетель девушки – смирение и скромность.

– Смирение и скромность не слишком мне помогли, – огрызнулась я. Надо было заткнуться, но меня словно кто-то за язык тянул. – И разве обучение юных девиц хорошим манерам входит в должностные обязанности исправника?

Он вежливо улыбнулся.

– В мои должностные обязанности входит «бдение, чтоб общий порядок был сохранен во всех вещах». Впрочем, вы правы: воспитанием юных девиц должны заниматься родители.

– Вот и прекращай меня воспитывать! – раздался из-за его спины звонкий голос.

Я едва не уронила на пол челюсть. Это еще кто?

– О, позвольте представить, – светским тоном произнес исправник, разворачиваясь в дверях так, чтобы я могла видеть говорившую. – Графиня Стрельцова Варвара Николаевна, моя кузина. Варенька, познакомься с хозяйкой дома… – При этих словах управляющий и экономка почти одинаково передернулись. – Глафирой Андреевной Верховской.

Хоть фамилию свою узнала. Варенька очень походила на двоюродного брата – разве что волосы светлее и черты лица тоньше, женственнее. Фасон ее платья сильно отличался от того, что носили я и экономка: талия под грудью, юбки не такие широкие. Похоже, моя одежда действительно перепала от тетки, одевавшейся по моде своей молодости.

Стоп. Этот… не заслуживающий цензурных слов тип притащил на место преступления двоюродную сестру? Он совсем идиот?

На миловидном личике Вареньки отразилось разочарование.

– Ой, а где же тело? Кир, ты обещал, что мы едем смотреть убийство! А тут просто какая-то замарашка на кухне.

Я от такой наглости окончательно лишилась дара речи, а девица уже повернулась к кузену:

– Вечно ты все испортишь. Сначала не пустил в гости к Катеньке, потом увез в деревню, а теперь и убийство толком не покажешь! Небось старушку уже прибрали, да? О, погоди… – Она снова развернулась ко мне с живейшим интересом. – Так это вы ее топором? А расскажите, каково это? Наверное, так приятно, когда надоевшая родня наконец затыкается!

А пожалуй, и хорошо, что у меня сейчас нет сил вести себя прилично. После такого демонстративного пренебрежения вся эта дворянская чопорность и девичья скромность – просто насмешка.

– Да, жаль, что воспитание не входит в должностные обязанности исправника, – заметила я негромко.

По лицу Стрельцова пробежала тень: похоже, и его выдержка не бесконечна. Я добавила громче, в упор глядя на его кузину: