Доктор снова сунул мне под нос вонючую гадость, именуемую нюхательными солями.

– Хватит, я пришла в себя. Почти. Оказывается, я не настолько хладнокровна, как хотелось бы.

– У вас удивительная выдержка.

Он поднял с пола бумаги. Я бросила на них прощальный взгляд: «Труп находится в кровати…»

Так. С этим непременно нужно разобраться. Но без свидетелей. Пока меня не упекли в местную дурку. Весьма негуманную, если верить всему, что я читала про медицину былых времен.

А потому сейчас необходимо чем-то заняться, чтобы отвлечься. Вот хотя бы…

С улицы донеслось грустное ржание. Точно!

– Вы не возражаете, если я распрягу и почищу ваших лошадей? – поинтересовалась я.

Лошадей я любила с детства. Сперва – платонически, если можно так выразиться, по книгам и фильмам. Потом все же упросила отдать меня в кружок при ипподроме и поняла, что любишь кататься – люби и саночки возить. То есть лошадь чистить и из стойла навоз выгребать.

– Не нужно, – улыбнулся Иван Михайлович. – До Ольховки не так далеко, думаю, как только Анастасия Павловна осмотрит пострадавшую, мы перестанем злоупотреблять вашим гостеприимством.

Гостеприимство! Я подлетела в кресле. Людей надо хоть чаем напоить. Да и запертую в комнате экономку – как бы она ни была мне неприятна – морить голодом все же не стоит. А еще сотский, который ее караулит. Бедняга торчит там уже невесть сколько, хоть стул ему принести, что ли.

– С вашего позволения, – пробормотала я, устремляясь к лестнице.

– Не беспокойтесь, мне есть о чем поразмыслить, – донеслось вслед.

Вот и отлично.

Первый этаж был выстроен не так, как второй, господский. Длинный коридор с деревянными стенами и рядом дверей. У последней переминался с ноги на ногу давешний мужик.

– Барыня, прощения просим, водички не найдется у вас?

– Кашу будете? – ответила я вопросом на вопрос.

– Грешно вам, барыня, над простым человеком ломаться, – обиделся он непонятно чему.

– Прошу прощения?

Он махнул рукой и уставился в стену. Да что опять не так?

Я метнулась на кухню, положила в миску гречки, поставила на табурет. Пристроила рядом кружку с водой, подхватила табурет будто поднос и вытащила в коридор. Поставила перед мужиком. Тот посмотрел на меня. На еду. В животе у него громко заурчало.

– Сядьте и поешьте.

Он снова посмурнел.

– За кушание – спасибо, да только издеваться не надо.

– Да чем я издеваюсь! – не выдержала я.

– Выкаете мне, будто барину, разве ж то не издевательство?

Я ошалело моргнула.

– Хорошо. Не буду «выкать». Садись, поешь и попей спокойно, пока исправник не вернулся. Посуду я у тебя потом заберу, а табуретку оставь, в ногах правды нет.

– Как скажете, барыня. Спасибо за доброту вашу.

Он устроился на табуретке, пристроив миску на колене. Я не стала стоять над душой – незачем, да и некогда – пошла на кухню, по пути мысленно перебирая припасы.

Бочонок с солониной – пахла она нормально, но быстро не приготовить: надо сперва вымочить, полсуток как минимум, а лучше сутки. Бочонок с солеными груздями и еще – с мочеными яблоками. Крынка засахаренного меда. Корзина яиц – большая, десятков на пять. Раз есть яйца, должны быть и куры, пойти поискать? Нет, не сейчас. Живая курица – не магазинная. Ощипать, опалить, выпотрошить – все это время. Да и куры здесь скорее всего натуральные, беговые, просто на сковородку не бросить, как бройлера. Что еще? Немного специй, довольно старых и выветренных. Масло сливочное и масло растительное. Но не подсолнечное и не льняное. И не оливковое: травянисто-зеленое и пахнет травяной же свежестью. И все же на вкус приятное. Кусок теста в квашне под полотенцем. Большой мешок с гречневой мукой, еще больше – со ржаной, и маленький – с пшеничной.

Что из этого можно сготовить быстрое и простое?

Блины. Точнее, блинчики, ведь дожидаться, пока в старом тесте оживут дрожжи, некогда. Гречневые с небольшой добавкой пшеничной муки, для клейкости. И лучше, если они будут не только с маслом. Наделать начинки. Грузди с обжаренным луком. Яйцо. Моченые яблоки, протертые с медом… нет, с гречневым тестом сочетание сомнительное. Хотя можно немного сделать и подать отдельно, кому надо, будет макать. Гречневая каша с луком и грибами – в былые времена ее и в пироги клали, значит, и в блины сойдет. Еще на улице я видела мокрицу и молодую сныть с ее характерными тройчатыми листьями. Молодую крапиву. Значит, в начинку можно положить не просто яйца, а яйца с зеленью – может, еще и в огороде что-то удастся найти. Если цветет черемуха, в огороде должен быть молодой укроп и перышки лука. Не высокая кухня, но на стол поставить не стыдно.

Глава 6

Не зная, сколько яйца пролежали на кухне, я решила их перебрать, по очереди опуская в воду. Как обычно и бывает, когда их приносят из курятника каждый день, складывая в одно место, все оказались разной свежести. Те, что утонули, я сложила в чугунок и поставила в печь запекаться – так не придется обнаружить тухлое уже во время чистки. Часть качалась у поверхности, выставив острый кончик, – эти я отложила, чтобы разбивать по одному в отдельную миску. А те, что легли на бок и всплыли целиком, сразу отправились в помойное ведро.

Соды в доме, чтобы добавить в тесто, не нашлось, но был винный камень, ее заменивший. Замесив тесто на воде, я оставила его немного выстояться и вышла во двор.

Полкан приветствовал меня так, будто не видел как минимум неделю, хвост крутился не хуже пропеллера. Отбежал в сторону, гавкнул, снова подбежал, когда я пошла по двору, исследуя его.

Где же тут огород?

Усадьба явно знавала лучшие времена. Двухэтажный дом с портиком в шесть колонн и треугольным фронтоном. Я могла представить, как он выглядел когда-то: белизна колонн контрастирует с песочного цвета стенами и зеленой крышей. Но сейчас сквозь облупившуюся краску крыши проступала ржавчина, колонны посерели, на бурых стенах из-под отвалившейся штукатурки проглядывали кирпичи. Хотя по крайней мере кирпичи еще держались. По обе стороны главного здания притулились флигели – судя по размерам, раньше там жили гости или слуги. Сейчас доски крест-накрест заколачивали окна и двери, а в щелях крыльца пробивалась крапива, пока нежная, молодая. Хозяйственные постройки прямоугольником обступали просторный двор. Конюшня. Каретный сарай, в просторной пустоте которого сиротливо жались друг к другу карета и открытая повозка. Почти пустой амбар. Как бы узнать, много ли у меня теперь земель и засеяны ли они или в таком же запустении, как и дом? Рядом с амбаром обнаружился барак с нарами внутри – должно быть, людская или помещения для работников. Дальше едва возвышался над землей холм погреба. И тот самый сарай-мастерская, где Герасим брал доски для будки.

Огород нашелся позади хозяйственных построек. Точнее, то, что от него осталось. Укроп-самосевка пробивался тут и там без всякого порядка, крепкие глянцевые листья хрена торчали где вздумается, тонкие перья лука и озимого чеснока выстроились неровными рядами. Пара грядок с молодым щавелем радовала глаз сочной зеленью. На нескольких свежевскопанных грядках уже появились всходы, но пока слишком тонкие, чтобы опознать растения. В дальнем углу кусты смородины и крыжовника сплелись в непролазные заросли. Да, не разбежаться.

Я набрала в корзину укропа и лука, прихватила мокрицы и крапивы. Лук порублю в яйца как есть, остальную зелень немного припущу и тоже смешаю с вареными яйцами, вот и начинка.

Оглядела лужок, разлегшийся сразу за грядками. Кое-где оставались пятна прошлогодней травы, и свежая была еще совсем невысока, но местами уже желтели головки редких пока одуванчиков. Похоже, луг тоже считался частью усадьбы, потому что в десятке метров от огорода обнаружилась баня, которой явно пользовались. Зато в кузницу, стоявшую поодаль, давно никто не заходил, но оценить, все ли на месте, я не могла, поскольку ничего не понимала в кузнечном деле.

Я хотела уже возвращаться, но Полкан гавкнул и понесся прямо через луг в сторону деревьев, отгораживающих его. Оглянулся на полпути, снова гавкнул, мол, чего стоишь, пойдем посмотрим. Идти было не так далеко, метров пятьдесят от силы, и я не удержалась от любопытства.

За первым рядом деревьев открылся старый парк. Когда-то, наверное, великолепный, с прудом и белоснежной беседкой-ротондой на островке, к которому вел подвесной мост. Но сейчас дорожки заросли, беседка потемнела и облупилась, а ступить на мост я бы поостереглась даже в нынешнем худосочном теле.

Как же богатое когда-то имение дошло до такого состояния? Конечно, поддерживать дом, и парк, и конюшню, наверняка стоило денег, и немалых. Или хозяева замахнулись на роскошь, которая на самом деле была им не по карману?

В пруду плеснула рыба, хотя время вечернего клева наступит еще не скоро. Из ветвей спикировал зимородок: трудно было не узнать его ярко-голубую спинку и оранжевую грудку. Зависнув на миг над водой, он взмыл, держа в клюве бьющуюся рыбешку, и опять исчез среди веток. Я проводила его взглядом. Встряхнулась.

– Спасибо за экскурсию, – сказала я Полкану.

Тот гавкнул и снова куда-то побежал.

– Не сегодня, мальчик. Надо поесть приготовить. И еще ступенька, будь она неладна.

Словно поняв мои слова, пес развернулся к дому. Я за ним.

Сковородок нашлось множество, даже было из чего выбрать. Я привыкла печь не меньше чем на трех, а лучше четыре: знай наливай да переворачивай. Но в печи получилось еще быстрее – блины пропекались сразу с двух сторон. Вскоре на столе стояла тарелка с ароматной золотисто-коричневой стопкой. Я завернула начинку в половину блинов и вернула на край печи, чтобы оставались теплыми, но не пересыхали.

Возясь с блинами, я думала о ступеньке. Дождаться возвращения Герасима и поручить ему или заняться самой? Вспомнила, как исправник, торопясь вниз, чуть не слетел с лестницы. Самой. Мало мне трупа и вывихнутой ноги гостьи, не хватало, чтобы себе сломали что-нибудь помощницы или, того хуже, местная святая, за которой поехал Стрельцов.

Наверняка в этом доме где-то были и складной метр, и сантиметровая лента – или то, что их заменяло в этом мире. Но перерывать весь дом не было времени, так что я решила обойтись пеньковой веревкой, моток которой попался мне на кухне. Подходящая доска нашлась в сарае-мастерской, так что мне оставалось только отпилить ее и, взгромоздив ее на плечо, занести в дом. Отодрав прогнившую доску, я вооружилась молотком и начала приколачивать свежую ступеньку на место. Но не успела забить и первый гвоздь, как за спиной раздалось изумленное:

– Глафира Андреевна, что вы делаете?

Я едва не проглотила гвозди. Кое-как удержала ругательство.

За спиной обнаружился Стрельцов, да не один, а с двумя дамами. Когда только подобрались так незаметно? Положим, копыт и шагов я не услышала за треском дерева и стуком молотка. Хорошо, Полкан не залаял, потому что он только сегодня стал моим и еще не научился отличать своих от чужих. Но все равно – под удивленным и насмешливым взглядом исправника я почувствовала себя девочкой, застуканной за рисованием на обоях маминой помадой.

Я тут же разозлилась на себя от этой мысли. В конце концов, чего неправильного в том, чтобы приводить в порядок собственный дом? Я всегда сама справлялась и с развешиванием полок, и со сбором мебели. Но Стрельцов смотрел на меня так, будто я уже пару раз уронила молоток на ногу или проткнула палец гвоздем.

– Дайте сюда, еще ушибетесь, – сказал он, вынимая у меня из руки молоток.

Я задохнулась от возмущения. А он, будто не замечая этого, продолжал:

– Для этого существуют работники.

– И где мне прикажете взять их? – Я наконец обрела дар речи. Поднялась; уперев руки в бока, шагнула к исправнику.

– У вас есть Герасим.