Николай Ободников: Неподвластный феномен

Глава 1. Черная Линза

1.

Океан лежал безмолвный.

Той ночью над водой не скользили даже призраки. Мир был покоен и мудр. Он не помнил, когда всё началось. Сказитель молвил бы, что в те стародавние времена солнце ходило задом-наперед, спасаясь от Лунных Волков кровожадной Желья́рк, Владычицы Пяти Мертвых Снов. Это могла быть и история о том, как всевеликий Мана-Юд-Сушай однажды пробудился, а мир, который он удерживал на волоске сна, разрушился и пересобрался.

Как бы то ни было, океан в ту ночь лежал безмолвный.

Его воды позабыли время, когда их раскололи залы, арки и площади, овитые запахами, кои человек почел бы лихорадочными и несуществующими. Мир спал, позабыв о том, как в него вторгся кусок инородного пространства. То не было следствием битвы или грозной радости богов. Но так уж вышло, что один из Семи Великих Городов сдвинулся с места.

Кан-Хуг.

И был он пристанищем вод, что парили в залах, и предлагал он дары разума и плоти. Падение Кан-Хуга видел коварный Схизталамот – Тот, Чьи Глаза Смотрят В Колодец. Правитель пустого Этхалсиона внимал обертонам катастрофы, но не предотвратил ее. Ибо Семь Великих Городов постоянно сходят с диска времени и возвращаются на него.

Кан-Хуг глубоко вонзился в плоть океана и навсегда остался в ней. И нет страшнее заблуждения, чем мысль о том, что в снах когда-то звучало: «Ктулху фхтагн!» Этого никогда не происходило и не могло случиться, ибо давнее столкновение Р’льеха и Кан-Хуга не прошло бесследно, и остался только владыка пустого Кан-Хуга – чудовищный Йиг-Хоттура́г.

Но кто знал об этом – либо сошел с ума, либо мертв.

А мертвое всегда безумно.

Океан лежал безмолвный, а в ту ночь по волнам не скользили даже призраки. И никто не ведал, что в глубинах зародилось движение. Оно не было приметным или опасным. Просто лопнула старая раковина моллюска. Во мраке возникла тончайшая струйка воздуха, похожая на танцующую серебряную иглу. Она вращалась всё быстрее и тянулась вверх – к истинному, а не воображаемому свету.

Лопнула еще одна раковина.

И еще.

Поднялись первые облачка морских отложений. Крошечный водоворот рос и удлинялся. И никому не было дела, что такие же ростки вскоре взойдут в других частях океана.

Это конец истории человека.

Ибо врата затонувшего Кан-Хуга распахнулись.

2.

Если кто-то не знает – у моря вкус газировки.

У любого моря и океана, если уж на то пошло.

Человек, обычно загоревший до состояния белозубого, заветренного дикаря, вбегает в воду, поднимая тучи брызг. Он не думает о вкусе, чей покой нарушил. Он не считается с тем, что этот самый вкус породило. Человек полагает, будто море – это сплошной цвет, плотность да веселый туман в голове. Но море – это вкус. Вкус газировки. Горькой, мутной и концентрированной. Шкворчащей на языке.

Эта мысль не была плодом усердных размышлений, и океанолог Радий Имшенецкий готов был поклясться, что лучших мыслей в ближайшее время не предвидится. У него на глазах, что в этот самый момент напряженно вглядывались в окуляры бинокля, происходило нечто поистине удивительное.

В километре от Калесника вращались многотонные громады воды. Они свивались в колоссальный, вальсирующий водоворот. Широкие полукилометровые рукава вращались неторопливо, но по мере приближения к центру сужались и набирали скорость, неся на скакавших волнах всю ярость солнца. Это напоминало незаживающий след, оставленный огромным небесным сверлом. И в самом центре след имел красно-коричневый оттенок сворачивающейся крови.

– Ты хоть что-нибудь понимаешь?

Радий взглянул на жену. Сегодня она надела бесформенные штаны цвета хаки и такую же рубашку. В былые деньки Таша носила белые шорты и тенниски. Впрочем, она была не единственной женщиной на корабле, так что ее длинные загорелые ноги смущали экипаж и личный состав экспедиции не сильнее пережаренной гречки.

Но былые деньки закончились, а в календаре не осталось места для новых.

Рядом околачивался Шацкий Юлиан, низенький гидрограф с черными глазками и характером робкой акулы. Он протягивал Таше еще один бинокль.

«Интересно, это Юлиан сказал ей поприличнее одеться? Видать, бережет свое новоявленное золотце… А кто же побережет меня? – Радий помрачнел. – В моем чертовом сердце сейчас тоже бушует водоворот из газированной воды».

– Вряд ли я понимаю больше твоего, Таша. – Он почувствовал себя глупо. За последние сутки это была чуть ли не единственная приличная фраза с его стороны. – Но мы всё поймем, правда ведь? Даже если нам придется нюхать друг у дружки под хвостиками, совсем как ты.

Юлиан предпочел тактично отмолчаться. А жаль. Отпечаток кулака был бы ему к лицу.

– Господи боже, Радий! – воскликнула Таша. – Ты бы и на перекличке у святого Петра припоминал это, да? Боже.

Не найдя должной злости для ответа, Радий продолжил таращиться на чудо природы. Исполинское полое сверло, невидимое глазу, но доступное воображению, всё так же стремилось куда-то в глубины океана, пока солнце опаляло доступную взору гладь, сотворяя иллюзию бескрайнего поля, засеянного светом. Хочешь – коси, а хочешь – плавай… если жизнь не дорога.

Радий понял, что вслушивается в далекий водоворот – внимает его беззвучным словам. «Здесь всё вертится, Радий, – шептала загадочная воронка, устраиваясь глубже в его сердце. – Здесь вертятся мысли, поступки и даже такие идиоты, как ты. Я – порождение гнилой мысли, и прямо сейчас ты раскручиваешь меня всё быстрее».

– Вообще-то, водоворот не самое классическое природное явление, – подал голос Юлиан. Он пригладил волосы и тряхнул головой. – Завораживающее – да. Но отнюдь не классическое. Кто-нибудь пробовал сегодняшний омлет? Готов поспорить, где-то нашлись настоящие яйца.

– Ради бога, Юлиан, заткнись, – простонала Таша.

Гидрограф смутился и скрыл глаза за дымчатыми очками. Его бинокль по-прежнему обживался в руках Таши.

На площадке, располагавшейся сразу над вертолетной, находилось еще несколько человек. Горынин, он же первый пилот, готовил мобильную платформу для взлета «Мишки» – многофункционального исследовательского дрона. Остальные либо курили, либо с задумчивым видом опирались на поручни, иногда совмещая оба эти занятия. Все глазели на светопреставление, стягивавшее плоть Тихого океана.

– Так что же это, Радий? – Таша с тревогой посмотрела на мужа. – Разве бывают водовороты таких размеров?

– Это вероятно в той же степени, что и шестиметровый богомол, ожидающий за дверью полуночи, прежде чем войти. Я к тому, что правом на существование обладает буквально всё, что сходит с конвейера человеческого воображения. Разумеется, не всё из этого должно находиться в нашем мире.

– Да, наверное, ты прав.

– Как и во многом другом, верно?

– Радий, прошу, не начинай. Давай хоть на секунду забудем… об этом.

Об этом… Радий попытался собраться с мыслями, однако на задворках сознания по-прежнему властвовала газированная океаническая вода – горькая и отравляющая, как сцена, свидетелем которой он случайно стал. Радий сделал над собой усилие, припоминая всё, что ему было известно.

Аномалию обнаружил борт PR-537 «Филиппинских авиалиний», совершавший рейс к Северным Марианским островам. Это случилось третьего августа, шесть дней назад. Пилоты решили, будто наблюдают обширное мусорное пятно, но эта версия не протянула и минуты. Пятно отличалось насыщенным красно-коричневым цветом, а его границы были четкими и непрерывными. Плавающей свалкой это могло быть лишь в том случае, если бы человечество внезапно воспылало любовью к пластиковым стаканчикам и вилкам терракотового цвета, а потом так же неожиданно раздружилось с ними.

Вскоре пилоты нащупали единственный разумный вывод: впереди простирается галоклин – так называемое расслоение воды, вызванное разницей в солености, плотности и температуре между двумя водными массивами. Однако еще никто не лицезрел галоклин, который бы имел правильную сферическую форму около трех километров в поперечнике.

Если уж на то пошло, галоклин в форме круга вообще никто не видел.

Подвязав отвисшие челюсти, пилоты наконец-то сообщили диспетчеру о находке. По их словам, центр галоклина выглядел неправильным и точно бы вогнутым, словно в океане покоилась огромная собирающая линза. Поскольку маршрут борта PR-537 заканчивался в аэропорту Сайпан, одном из двух аэропортов Северных Марианских островов, удалось собрать лишь крохи информации.

В те же сутки на сайте «Красная Орбита» опубликовали статью под названием «Черная линза Эльмова жёлоба». В ней основатель сайта, больше известный как Пестролицый, изложил всю доступную на тот момент информацию об аномалии, а заодно обнародовал визгливые переговоры пилотов борта PR-537.

Статья вызвала определенные возмущения, но уже через пару часов критики выбросили белый флаг, когда Пестролицый дополнил статью снимками, сделанными китайским спутником Бэйдо́у. Снимки наглядно демонстрировали сферический галоклин и водоворот в его центре.

Спустя два дня из порта Манилы вышло научно-исследовательское судно «Академик Калесник». Отмахав три тысячи километров, «Калесник» тринадцатого августа прибыл к Эльмову жёлобу – одному из девятнадцати известных глубоководных желобо́в и конкретно к четырнадцатому, если говорить о Тихом океане. Здесь, в водах Микронезии, Калесник лег в дрейф, удерживая себя на месте ленивым движением гребных винтов.

Судно затаилось.

«Собственно, это всё. Не так много, но и не мало. – Радий вновь поднял бинокль к глазам. – И никакая она не черная, прости, господи, того пестролицего засранца».

Над Черной Линзой кружили птицы. Расстояние до галоклина составляло немногим меньше километра, так что Радий, даже вооруженный оптикой, не мог определить, кто это.

Его раздражение заметила Таша.

– Господи, дыши спокойнее, Радий. Это большие фрегаты западной части Тихого океана. Настоящие морские разбойники. Простой ответ, правда?

– А выглядят как помесь чайки и стервятника. Мерзкая ты птица.

Таша нахмурилась, а Радий испытал смутное удовлетворение, словно он произвел выстрел в молоко, за который тем не менее полагался пустячный приз. Юлиан открыл было рот, чтобы вступиться за Ташу, но осекся, заметив поднимавшегося на площадку капитана.

Сегодня капитанская фуражка Стаса Шемякина выглядела так, словно она ворочалась до двух пополуночи, пытаясь уснуть. Оно и неудивительно, учитывая тот факт, что всем пришлось изрядно попотеть, высчитывая расстояние до водоворота – безопасное, но практичное, сулящее выгоду внутреннему исследователю.

– Значит, большие фрегаты. Так-так-так. – Арктические глаза Шемякина окинули чуть туманный горизонт. – Если не ошибаюсь, это островные птицы, верно?

– Да, – кивнула Таша.

– И что же они здесь позабыли? Неужто где-то во впадине затерялся островок?

– Только если это островок тоски и кислой печали, – пробормотал Радий.

Капитан с любопытством скосился в его сторону.

На глазах у людей скоординированный полет стаи был нарушен. Несколько птиц камнем упали в Черную Линзу. Какое-то время все напряженно наблюдали за происходящим. Наконец птицы покинули водоворот. Вылетали тяжело – так, словно боролись с одышкой. Одна из них держала в клюве брыкавшуюся рыбину.

Шемякин хмыкнул:

– Я бы туда не сунулся, даже если бы там сверкал огонь святого Эльма, певший голосом моей женушки.

– Одна из птиц так и не вернулась. – Таша не отрывалась от бинокля, хотя остальные уже доверились своим глазам. – И вообще, мурмурация¹ нетипична для фрегатов. Их что-то пугает. Как и люди, птицы в случае опасности жмутся друг к другу.