Пока остальные с затаенным страхом в глазах осмысливали услышанное, Радий боролся с внезапно нахлынувшей обидой. Ему хотелось сказать жене что-то гадкое и донельзя глупое. Что-то вроде того, что хоть она и морской биолог, незачем совать нос в птичьи задницы, а заодно и в задницы всяких низеньких гидрографов.

Радий зыркнул на Юлиана. В разуме вспыхнула та самая неприглядная сцена. Кровь прилила к рукам – и тут же отхлынула.

Из Черной Линзы вылетал последний фрегат, унося в клюве добычу.

– Ну и ну, голод сделает безумным кого угодно, – заметил Шемякин.

Таша пожала плечами и передала бинокль Юлиану.

– Скорее уж здесь вопрос дармовщинки.

– Дармовщинки? Они ведь ныряют в водоверть, рискуя жизнью, разве нет?

– Думаю, Радий преподнесет эту гипотезу куда лучше, чем я. Радий?

Радий потер лоб. Несмотря на возникший в их семейной жизни дымящийся кратер, они с женой ментально всё еще работали в одной упряжке. Она читала его мысли, а он… а он так и не сумел прочитать ее душу.

– Они не выхватывают рыбу из воды, Стас. Ее выбрасывает, и чертовы птицы падают, чтобы взять ее на лету. Оп-ап – и унесли.

Эти слова мгновенно сделали Радия объектом всеобщего внимания. Даже Горынин прекратил возиться с «Мишкой». Повернулись еще несколько голов.

– Что ты имеешь в виду, Радий? – осторожно спросил Шемякин. – Намекаешь, что водоворот имеет полость?

– Мы всё увидим, как только «Мишка» взмоет в небо. Но я и так скажу, что там. – Радий перевел взгляд на Черную Линзу. – Дно.

На сей раз пришел черед Юлиана удивляться.

– Дно? Хочешь сказать, галоклин – следствие подъёма глобигеринового ила?

– Не только ила. Взмыла и красная глина.

Удивление быстро оставило Юлиана. Робкая акула в вишневой рубашке приготовилась по-быстрому перекусить.

– Радий, Радий. Глубина Эльмова жёлоба составляет немногим больше семи километров. И ты хочешь сказать, что тело Линзы имеет такую же протяженность, а само оно при этом полое? Куда в таком случае уходит вода?

– А с чего ты решил, что дело только в воде? А вдруг Линза качает воздух? Ты только посмотри на скорость. Да там любое судно переломит! Но под нами, в каком-то километре, течения почти нет. Так не бывает, Юлиан.

– Какая глупость, Радий, но я уловил твой вывод. Ты полагаешь, будто за этим стоят похитители коров. «Ви-у, ви-у! Делаем заход над заливным лугом! Ви-у, ви-у! Где там этот выдумщик в шапочке из фольги?»

Лицо Радия вспыхнуло. Он вдруг понял, что именно сейчас, у всех на глазах, сделает то, что нужно было сделать еще три дня назад. И вообще, именно он, Имшенецкий Радий, руководил Пятой тихоокеанской экспедицией. А значит, отвечал за таких ее ослов, как Шацкий Юлиан, которые, как выяснилось, только и способны что спорить да трахать чужих жен.

– Я тебе покажу, сука, какой я глупый! – прошипел Радий. – И ты абсолютно прав: я настолько глуп, что до сих пор не списал тебя на берег – с увольнительной берестой в кармане и ее копией в заднице!

Брови Юлиана отразили крайнюю степень изумления. Не успев сделать и шага, Радий обнаружил, что его держат. На груди океанолога лежала рука капитана, частично перекрывая принт футболки «Тихоокеанский океанологический институт имени В. И. Ильичёва».

– Я чего-то не знаю? – Шемякин посмотрел на ученых. Обнаружил, что Таша быстро отвернулась. – Так-так-так, а вот теперь я даже не уверен, что нуждаюсь в каких-либо пояснениях.

– Вот уж точно, дорогой мой капитан. – Радий не сводил взбешенного взгляда со смущенного гидрографа.

Капитан мягким, но настойчивым движением вынудил океанолога отступить.

– Радий, ты и впрямь считаешь, будто водоворот уходит к самому дну?

– Если и не к самому, то куда-то очень и очень близко, – с неохотой признал Радий. – Скажем так, на достаточное расстояние, чтобы морские отложения вспорхнули и образовали галоклин.

Какое-то время сгустившуюся тишину ничто не нарушало, кроме тихого поскрипывания переборок, океанического гуда да постукивания стаканчика из-под кофе, катавшегося по палубе.

– Так мы поглядим, что там, или нет? – неожиданно вклинился Горынин.

Все посмотрели на вертолетчика. Тот радостно улыбался, подбрасывая на крепких загорелых руках пульт управления дроном. Сам «Мишка» уже был выставлен на платформе для взлета, готовый отправиться хоть к черту в пасть.

«Только этот черт будет морской», – мрачно подумал Радий.

Взгляды опять обратились к самому необычному явлению, что доводилось лицезреть кому-либо из ныне живущих. В голубоватом зеркальном полотне зияла червоточина, образованная движением неисчислимого количества воды.

Океан ждал.

3.

Лопасти дрона пришли в движение. Еще через пару мгновений по черному корпусу «Мишки» заскользили солнечные блики. Он поднялся над палубой и принялся выписывать круги, держа в прицеле группку людей.

– Тринадцатое августа, вторник, двенадцать часов двадцать минут, – буднично сказал Горынин, не отрывая глаз от экрана пульта управления. – Запад Тихого океана, научно-исследовательское судно «Академик Калесник». Температура воды – двадцать четыре градуса по Цельсию. Температура воздуха – двадцать два. Как обычно, температура шиворот-навыворот. Оператор дрона – Горынин Пётр Дмитриевич. Вас представить?

– Кого? – не понял Юлиан.

Горынин вздохнул:

– Визуальный осмотр осуществляется экипажем и научным персоналом «Академика Калесника».

Он подал пальцем навигационный рычажок, и «Мишка» устремился в сторону водоворота. Трансляция с дрона велась на весь корабль. Рядом с Горыниным остались только Юлиан, Таша, Радий и Шемякин. Поблизости какое-то время крутились два шведа, но им не хватило места, и они убрались к себе.

– До галоклина – пятнадцать секунд, – сообщил Горынин таким тоном, словно оперировал столовым ножом, а не дорогостоящим оборудованием.

«Пятнадцать секунд. – Перед глазами Радия всплыли два обнаженных тела, что разъединились так быстро, что могли сойти за розетку и вилку, о которые запнулись. – Им тоже не хватило каких-то пятнадцати секунд».

Он обнаружил, что сжимает кулаки, точно полет «Мишки» был напрямую связан с его напряжением.

– Галоклин, – объявил Горынин.

Изображение на экране пульта управления изменилось. На смену зеленовато-голубому полотнищу пришла красно-коричневая мазня. Океан превращался в стремительную спираль. По палубе прокатился вздох изумления. На экране предстала усеченная версия водоворота. И вдруг клубившиеся тошнотворные волны словно отсекло. Край водоворота уходил вертикально вниз – обрушивался во тьму, наполненную грохотом и лязгом воды.

Таша прижала ладонь ко рту:

– Разве такое бывает? Господи, я, наверное, сплю.

Какое-то время дрон не двигался, словно решая, достаточно ли в нём запала для рывка, а потом начал снижаться. Из динамиков донесся шум, похожий на овации. Пару мгновений экран исправно демонстрировал бесновавшую воду, игравшую в догонялки, а потом всё подернулось пеленой помех. Связь с дроном оборвалась.

– Ну что там? – раздосадованно выкрикнул кто-то с верхней палубы.

– А то мы как будто знаем! Не засирай эфир и мозги! – рявкнул в ответ Горынин. Посмотрел на капитана: – Там есть функция возвращения к точке взлета. Так что сейчас поднимется. Не денется никуда.

Но «Мишка» не поднялся и куда-то делся.

Радий испытал прилив дурноты, когда Таша и Юлиан взялись за руки. Жест был невинным, почти детским, но океанолог всё равно ощутил, как мир делает сальто и приземляется на сломанные ноги и битое стекло. Слова сорвались с языка раньше, чем мозг успел его прищучить.

– А я вот что изобрел на ходу. Мы должны исследовать воронку на вертолете.

– Не смей, Радий. Даже не вздумай! – Глаза Таши широко распахнулись. – А если тебя там прихлопнет, словно докучливую муху? Ты ведь не муха? Потому что я слышу только обиженное жужжание!

Радий прекрасно ее расслышал, особенно про мух и жужжание. Но смотрел он только на Шемякина: тот вот не жужжал и даже не потирал лапки.

– Мои исследователи, твой вертолет, Стас. Ну что, по рукам, подельничек?

Капитан заинтересованно взглянул на Горынина:

– Что скажешь, Петь? Стоит втягиваться в авантюру этого товарища? Как по мне, разводилово какое-то.

– Скажу, что диаметра воронки хватит на флотилию вертолетов, если я правильно оцениваю расстояние.

– А ты правильно оцениваешь расстояние?

– Безусловно.

– Что ж, хорошо и даже замечательно. – Шемякин с непроницаемой улыбкой посмотрел на океанолога. – Мой ответ – нет. Это слишком опасно.

– Черт возьми, Стас! Тебе что, лоб напекло?! – вспылил Радий. – Не будь таким тупицей! Мы научно-исследовательское судно! За тем сюда и прибыли – рыть землю носом! Или воду, как в нашем случае. Могу тебе хоть расписку дать о том, что беру ответственность на себя. Ну, дать?

Горынин, переложив пульт управления под мышку, заметил:

– Я, вообще-то, готов к полету, если что. Но расписку хрен дам.

Капитан вздохнул. Это было самое горестное, самое безнадежное расставание с воздухом. Посмотрел на Ташу.

– Только ты в силах отговорить этого упрямца. А я, пожалуй, умываю руки.

Но Радий и Таша знали, что к согласию им не прийти.

Ни в этой жизни, ни в следующей.

4.

В каюте, некогда принадлежавшей чете Имшенецких, было шумно. И если Радий складывал вещи бережно, насколько это вообще было возможно, то подавала их разъяренная фурия. Зеленоватые глаза Таши рассыпали искры, от которых, казалось, всё могло воспламениться.

– Ты делаешь это из-за меня и Юлиана?! Господь всемогущий, Радий, ты можешь там погибнуть! Хочешь осчастливить своими костями какого-нибудь неудачника, которому тоже изменили? – Она осеклась. – Прости. Прости, пожалуйста. Я не хотела.

Радий запихнул в рюкзак старый компас – действие, лишенное смысла, учитывая обилие устройств, способных дать представление о сторонах света, но вместе с тем действие, преисполненное глубочайшего смысла. По этой же причине в рюкзак отправились зубочистки, салфетки и обувная ложка.

– Мы – научно-исследовательское судно, – проскрежетал Радий, повторяя сказанное пять минут назад капитану. В горле пересохло от волнения. – Мы обязаны исследовать. И учить других. Исследовать и учить. А не трахаться, трахаться и еще раз трахаться.

Заметив неладное, он извлек салфетки и зубочистки. Тут же заменил их степлером со столика. Его подала Таша, не меньше мужа поглощенная бессмысленным набиванием рюкзака всяким хламом.

– Ты меня хочешь? – вдруг спросила она, и ее лицо пошло какими-то тропическими пятнами.

– Ваша свистопляска тоже началась с этого невинного вопроса, дорогуша? И что он ответил?

– Господи, Радий, прости. Я не знаю, что со мной.

Радий ощутил, что тонет в горячечном бреду. Перед глазами всплыла картина, написанная мазками трехдневной давности.

Он тогда зашел к Юлиану за распечатками и обнаружил нечто похлеще океанического шельфа Марианского и Эльмова желобов. Оседлав Юлиана, голая Таша совершала неторопливые, но дерганные движения скромной наездницы, отчего ее ягодицы напрягались и становились похожи на обесцвеченную кожуру апельсина. Дверь была не заперта, и Радий поклялся, что постучится даже в собственный гроб, прежде чем лечь в него.

Болезненный образ вдруг трансформировался. Спина Таши в воображении Радия оставалась такой же привлекательной и подвижной, какой он ее и запомнил, но теперь из ямочек Венеры и в области лопаток сочилась зеленоватая слизь. А под тяжело дышавшей Ташей уже размахивало щупальцами отвратительное создание, похожее на пустую оболочку, из которой выбралось нечто ужасное и одержимое.

– Ты в порядке, Радий? С твоей бледности можно мел соскребать.

Радий изумленно захлопал ресницами. Видение затушевалось, оставшись смутным предчувствием беды.

– Только не сходи с ума, Радий, но я отправлюсь с тобой.

– Ох, ох, совесть не заесть, милая. Это тебе не фастфуд – пять за двести!