Аникин не ответил, бегло осмотрев «МГ». Тот возвышался на станке, как экспонат в музее, тычась в амбразуру перекривленным раструбом ствола.

Не иначе, Аникинский «ДТ» своей очередью свернул шею металлическому сопернику.

– Быстрее давай… «МГ» надо подорвать. Для надежности… – не вдаваясь в пояснения, поторопил бойца Аникин и принялся укладывать трофейную плащ-палатку на манер вещмешка.

Из внутреннего кармана убитого Андрей вытащил документы, письма и фотокарточку. Не разглядывая, Аникин сунул их в карман. После разберемся. В кителе немца, в боковом кармане, лежали часы – на массивной цепи, тяжелые. Похоже, золотые. Аникин нажал на пружину, и крышка с литой инкрустацией открылась. Стрелка тикала, а пространство разбитого дота наполнила механическая мелодия на мотив «Милого Августина».

Глава 2. В котле

I

Вечером, после поверки, выжившие из третьего взвода поминали своего командира и погибших товарищей. Из двадцати трех утром осталось семеро – цена взятия высоты 200.

– Ничего, завтра новых пригонят, – с полным ртом пробубнил Бесфамильный. Он никак не мог прожевать своим беззубым ртом кусок трофейного сервелата.

– Кхе, незабористый он какой-то… – даже не поморщившись от выпитого своим изрытым оспинами лицом, заметил Деркач. – Не то что наш первач… И клопами воняет.

– Сам ты, Деркач, клопами воняешь, – беззлобно отозвался Лобанов. Они с Деркачом были земляками, из-под Кирова, и вместе из окружения выходили, в одну штрафную роту и попали. На почве малой родины и возник у них спор, переросший в противостояние мировоззрений. Лобанов называл область на новый лад – Кировская, а Деркач упрямо стоял на старой Вятке.

– Сидел бы там в своем клоповнике и не узнал, что такое настоящий французский коньяк, – подзуживал земляка Лобасик.

– А вот и сидел бы… – с горячностью подхватил Деркач. – С превеликим удовольствием…

Бесфамильный захохотал и чуть не подавился колбасным куском, который он продолжал мусолить во рту.

– Кхе-хе… Не торопись, сесть ты всегда успеешь. Если тут не прихлопнут.

– Вот именно… – не унимался Деркач. – Лучше лес валить, чем…

Коньяком, колбасой и шоколадом Аникин и Саранка разжились в захваченном доте. Запасами шикарной снеди оказался до отказа забит один из ящиков немецкого пулеметного расчета.

Никто с Лобановым не стал спорить, как выходило обычно. Даже извечный его оппонент молча допивал из котелка свою порцию ароматной французской выпивки. Молчал и Бесфамильный, в другой ситуации не преминувший обязательно что-нибудь ввернуть насчет «отсидочки». Крагин выжил, и его отправили в госпиталь. Дружков Бесфамильного, Малявина и Гуцика, повыбило, и теперь, оставшись без «пахана», он вынужденно кучковался со всеми. Сразу после поверки он даже что-то одобрительно пробурчал Аникину про то, что он «правильный», что, мол, «пахан» ему рассказал, как Андрей спас ему жизнь. Впрочем, Аникина это мало согрело.

II

С Крагиным у Андрея не заладилось в первый же день его появления в роте. Аникин на всю жизнь запомнил ни с чем не сравнимый запах горячих макарон и настоящей свиной тушенки, распространявшийся над окопами. Андрей ни разу до этого не получал на фронте такой сытный ужин. Получив свою порцию мяса и макарон, а также ломоть настоящего ржаного хлеба и полкотелка чая из рук замкомвзвода Теренчука, он уже собрался накинуться на еду, но его прервал тихий, но наглый оклик:

– Эй, фраерок…

Обернувшись, он наткнулся на скалящуюся вовсю ширь украшенных железными фиксами зубов физиономию. Потом он узнал, что фиксатого звали Гуцик.

– Нехорошо, фраерок. Пришел к людям, а почтения не засвидетельствовал…

– Я командиру доложил… по форме, – несколько растерявшись, ответил Андрей и огляделся вокруг.

Солдаты сидели кто где, на приличном расстоянии и были заняты каждый своей тарелкой. Однако Аникин понял, что все исподволь следят за их разговором, отлично все слышат и наблюдают, что будет дальше.

– Командиру? Хе-хе… – Фиксатый оглянулся на группку, вальяжно расположившуюся с другой стороны окопа, на бруствере. Из троицы выделялся один – рослый, с крупными руками и трофейной, офицерской портупеей на выстиранной гимнастерке, он развязно полулежал, откинувшись на бруствер окопа, как на прибрежную морскую гальку.

– Слышь, недомерок… – Фиксатый вдруг сделался совершенно серьезен и даже грозен. – Вон твои командиры, а вон главный – Василий Федотович Крагин. Понял?.. Мясо ему отдай.

Сидящие по бокам от рослого кандидаты в аникинские командиры фыркнули от смеха, а рослый, тот, что претендовал на самого главного, одобряюще кивнул.

– Тебе и макарон хватит, – отчетливо и чуть ли не с заботой о ближнем произнес он.

Тут фиксатый добродушнейше улыбнулся и настойчиво толкнул Андрея в плечо: давай, мол, двигай к главному, не задерживай порцию.

– Хорошо-хорошо, будет вам мясо, – как ни в чем не бывало ответил Андрей и, уже принявшись жевать первую ложку с макаронами, обильно приправленными вкуснейшей тушенкой, с набитым ртом ответил: – Только сейчас оно жесткое. Вам жевать неудобно будет. Зубы-то беречь надо, и так вон, железные. Будут вам через пару часов – котлеты…

Фиксатый непонимающе оглянулся на своих корешей, потом снова – на Аникина.

– Какие котлеты? – все еще не понимая, почти растерянно спросил он.

– Известно какие… Из фарша, – объясняюще, как бы досадуя на непонимание собеседника, уточнил Аникин.

– Фарш за пару часов приготовится… – Аникин похлопал себя по животу и продолжил: – А там – и котлеты готовы…

Оглушительный хохот раздался со всех сторон, подтверждая, что почти весь взвод наблюдал за разговором.

– Ах ты гад!..

Андрей ждал этого выпада. Фиксатый попытался схватить Аникина за шею, но тот резко наклонился вперед, и Фиксатый, ухватив воздух, не совладал с инерцией и кубарем скатился в окоп. Хохот прокатился с новой силой. Дружки фиксатого дернулись было вперед, но рослый остановил их:

– Тихо вы… Теренчук катит…

Взгляд его, кипящий злобой, буравил Андрея насквозь, и тому стоило немалых усилий не отвести глаз в сторону.

– А тебе, падла, не жить, – полушепотом цедил рослый. – Из тебя котлеты наделаем…

В этот момент к ним подошел замкомвзвода.

– Шо тут зробылось? – сурово, отрывисто спросил он.

Аникин, все также держа тарелку и ложку, вытянулся во фрунт:

– Все в порядке, товарищ сержант. Боец вот оступился…

Из окопа выбрался фиксатый, весь пунцовый, извалявшийся в пыли, он старался не смотреть ни на Аникина, ни на дружков.

– Шо, Гуциревич, ножки ослабли? – еле сдерживая за суровостью нотки смеха, спросил Теренчук. – Може, треба тоби усиленную порцию питания выбить? А, котлеты, к примеру?..

Гуцик, красный как рак, продолжал отряхиваться, бросая исподлобья на Аникина ненавидящие взгляды.

– А ты, Аникин, – за мной…

Не дожидаясь ответа, замкомвзвода повернулся и с удивительной для его кряжистого, тяжеловесного тела быстротой пошел вдоль окопа.

По дороге замкомвзвода, не сбавляя суровости, отчитал Аникина:

– Шо ты? Не успел прийти в роту и борзеешь? Со своим отделением треба макароны трескать, а не шариться по позициям…

– Так я же, товарищ сержант…

– Отставить!.. Так я же… пошукал, с кем связаться… с цим… Чикнут тоби враз. Це ж не просто части. Це ж ШУ-РА!.. Зрозумил?

– Виноват, товарищ сержант. – Аникин замялся, переминаясь с ноги на ногу. – Не понял…

– Не понял. Як с уркаганами собачиться вин понял… Позывной Шу-Ра. Штрафная рота…

Сержант вдруг прервал свой наставнический ликбез и хмыкнул.

– А гарно ты им пятаки утер… Котлеты! Ладно, тикай до сержанта Бережного. Це твой командир отделения. И от него – ни на шаг! Вона его лысина из окопа сияет.

III

Оказался он в роте всего месяц назад. По окопным меркам – целая вечность. Но все равно Аникину иногда не верилось, что всего несколькими неделями раньше он мало чем отличался от Саранки. Что ж, прав был Колобов, бросив ему при первой встрече: «Ничего, казак, атамана тебе не обещаем, а солдата из тебя выправим».

Андрей сразу почувствовал, что к его взводу среди сослуживцев особое отношение. За глаза взвод в самой роте звали «штрафным». Все – из-за взводного. Колобов единственный из всего комсостава роты сам был штрафником. Разжалованный в рядовые из подполковника, он был направлен в штрафбат. По дороге, по непонятным причинам, о которых было известно, наверное, только ротному и парторгу, а сам Колобов не распространялся, его перевели в штрафную роту.

Скорее всего, попросту из-за нехватки командного состава во вновь созданных после сталинского приказа «Ни шагу назад!» подразделениях. Навыков руководства подчиненными в бою Колобову было не занимать. И в быту, и в бою взводный старался беречь солдат, в замы назначил себе запасливого Теренчука, который дружил со своим земляком, ротным старшиной Диденко. Так что хозяйственное обеспечение взвода наладилось лучше не придумаешь – прямиком с армейских складов, и даже водка поступала в третий взвод неразбавленной, что вызывало законную зависть у марчуковцев, командир которых на той же земляческой почве со старшиной поцапался.

Да и боевую задачу взводный планировал с умом, тактически, под каждый конкретный случай, с учетом местности и взводных силенок. В общем, людей без толку под пули не посылал. Наверное, из-за этого на него постоянно обрушивался гнев ротного. И не только из-за этого. У майора Углищева был пунктик по поводу трусости и уголовного прошлого своих подчиненных. Кто знает, может, в прошлой, довоенной, жизни его квартиру обчистили воры или избили хулиганы? Только майор считал делом принципа не жалеть трусов и уголовников, которые по документам, собственно, и являлись личным составом отдельной штрафной роты. Получая приказ из штаба дивизии, он не особо задумывался над его тактическими воплощениями, всем остальным предпочитая свое любимое: «В лобовую атаку крупными силами». Конечно, мало кому будет приятно терпеть у себя под носом комвзвода, разбирающегося в тактике и стратегии ведения боя, который к тому же не боится высказывать свою точку зрения в лицо старшему по званию. Это «старшинство по званию» было еще одним пунктиком майора Углищева. К месту и не к месту он любил подчеркивать особый – «отдельный армейский» – статус роты, что автоматически возвышало его, майора, до самого командира полка. Как тут вынести своеволие взводного, который, к тому же, в «режиме реального», нештрафного, времени является выше тебя по званию?

Всю эту предысторию Теренчук как-то разом выложил Аникину после ста граммов водки, пока тот помогал тащить в расположение продукты. По мнению Теренчука, «це и стало» причиной того, что командир роты майор Углищев вдруг назначил рецидивиста Крагина главным по ротной разведке и прикомандировал того вместе со всей «пальцы веером» разведгруппой к третьему взводу. Создал, так сказать, взводному головную боль на ровном месте. «Зробил подлянку», – подытожил, как отрезал, сержант.

Особо о довоенных лагерных заслугах Крагина замкомвзвода не распространялся. Аникин с первых дней пребывания в роте догадался, что о собственном прошлом тут болтать не принято, а уж тем более расспрашивать. Кому припрет, у костра, да после ста граммов водки, сам разоткровенничается. Единственное, о чем помянул Теренчук, так это то, что за Крагой, среди прочих «заслуг», есть «мокрое» и что двое – Гуцик и Бесфамильный – прибыли вместе с ним по этапу и уже тогда у него, как выразился замкомвзвода, «в холуях ходили».

Номинально Крагин подчинялся ротному, а довольствие на себя и подельников получал в третьем взводе. Отсюда и пошло противостояние взводного и Краги. Теперь один отправлен в госпиталь, а другой – на тот свет. Что ж, при отправке с передовой выбор пунктов назначения не богат.