– Что сказать, юноши? Вы же позволите старику обращаться к вам не без фамильярности? – Гуров чувствовал, как Штолин буквально обыскивает гостей взглядом. – У нас тут, как видите, апрель, речка, теплынь, судаки в коптильне. Царская уха, между прочим, – он указал на чугунок на огне у деревянной беседки у воды, – на костре. Три вида рыбы…

– Карась, щука, стерлядь? – оживился Крячко. В нем проснулся азарт выросшего в Приморско-Ахтарске Краснодарского края рыбака, который гордился, что в его роду были и суровые архангельские поморы. Может, их просоленный нрав и позволил полковнику при всем его балагурстве ужиться с жестким, мрачноватым и резким Гуровым. Тот не смог подмять его, как делал с другими, а увидел равного себе. Товарища и напарника.

Коротая с Гуровым долгие часы слежки, он до сих пор погружался воспоминаниями в воды Ахтарского залива Азовского моря. До поступления в школу милиции он ловил у старого рыбозавода по осени жирную крупную тарань, которую вечно занятая хозяйством мать наскоро жарила, бабушка же тушила с чесноком к воскресному ужину в коммуналке с соседями, всю последующую неделю смакуя, как снятую вилкой тающую рыбью мякоть, похвалу.

– Как рыбак рыбака чую издалека, – в голосе Штолина промелькнуло не укрывшееся от Гурова торжество. – Браво, юноша! Только на похлебку там окуньки.

Крячко довольно хлопнул в ладоши.

– Неужто специально к нашему приезду ловлены?

– Волжанам, юноша, таких вопросов не задают! Все чин чинарем! – развел руками Штолин. – Рыба утром бороздила просторы матушки Волги. Сом прямо из протоки вон за тем островом, – он указал на гряду песчаных островов вниз по течению, – в кастрюлю пожаловал. А сами-то будете из каких рыбных мест?

– Мы их, – отчеканил Гуров, – не выдаем. А официальную версию вы знаете: прибыли из Москвы.

– Официальные версии, – Штолин не отводил взгляд от готовящегося блюда, – иногда страшно далеки от народа.

– Например? – жестко спросил Гуров.

– Например, от китайского. Или американского, – отшутился Штолин. – Вы какой предпочитаете?

– Российский.

Гуров смотрел на него в упор.

Будто почувствовав на себе его взгляд, старик медленно поднял на него глаза.

– Тогда поддержите отечественного производителя и отведайте дары нашей крафтовой пивоварни. Между прочим, крайне уважаемый местный бренд.

В его руках появилась бутылка нефильтрованного темного пива. На этикетке была изображена изможденная русалка с заплаканными водянисто-голубыми глазами. Пепельно-перламутровые пряди струились по ее хрупким плечам с почти прозрачной, мерцающей на изгибах рук зелеными чешуйками кожей. Она сидела на скользком камне, печально обхватив свой поджатый хвост, как ребенок, в какой-то промышленной зоне недалеко от моста. За широкой рекой, которая текла за ее спиной, виднелись Троицкий собор, гостиница «Словакия» и речной вокзал. Казалось, сирена намеренно отвернулась от Саратова, будто именно этот город был причиной ее горьких слез.

– Грустная особа, – Гуров покрутил в руках маленькую бутылку, словно созданную, чтобы годами дрейфовать по волнам, храня в своем чреве послание русалки. – Знаменитая местная утопленница?

– Кто знает, – Штолин усмехнулся в усы, стоя в клубах сизого дыма, – сколько в этих водах покоится прекрасных девушек, погибших из-за злой мачехи или несчастной любви?

Его взгляд остановился на водной глади.

– Славяне же не считали русалок чудовищами. Наши предки верили, что сирены всего лишь несчастные утопленницы, чей уход был преждевременным и неестественным. Только поэтому к ним относились как к нечистой силе.

– А вы?.. – Гуров сделал глоток из бутылки. Пиво оказалось крепким, хмельным, с умеренной ноткой горечи. – Как относитесь?

Старик помедлил с ответом:

– С сочувствием. Кто знает, сколько дел Ребекки было заведено после гибели девушек, которые поют печальные песни и водят медленные хороводы в камышах и между корягами в ночной воде?

– Дел Ребекки? Как в «Девушке с татуировкой дракона» Стига Ларссона? – Крячко обожал детективы. – Это выражение в ходу у сотрудников провинциального полицейского участка на острове, где происходит действие. Означает «нераскрытое дело, которое до сих пор мучает следователя». Когда душа из-за несделанной работы болит.

Штолин посмотрел на московских следователей задумчиво, будто решался на что-то, но ответил сухо:

– Бог с вами! Ну какие у русалок татуировки, юноши? Это моряки набивают карты, штурвалы, якоря. Да и при чем здесь дракон? Ну, – он поставил свой стакан на поднос, – даю вам полчаса на душ и смену гардероба – и милости просим на судаки и уху!

– Всенепременно! – Крячко подхватил чемоданы.

Гуров знал, что его приятелю такие эмоции чужды. Он умел мысленно отпускать прошлое, поэтому точно был не из тех, кто ходил с фотографиями таких «Ребекк» в кармане бумажника, как агенты ФБР из сериала «Мыслить как преступник». Этого бы не приняла в муже и всегда позитивная, домовитая жена Наталья.

Другое дело – Гуров. В ящике его стола по сей день лежали копии нескольких неизменно саднящих, как старые раны, дел. Три из них он снова и снова распутывал в ночных кошмарах. Метался в холодном поту по окраинам Москвы в безуспешных поисках убийц женщин и детей. Но с облегчением просыпался в объятиях Марии. Она, перепуганная, прижималась к нему всем телом с умоляющим шепотом: «Проснись! Проснись! Проснись!!!» А наутро деловито спрашивала, какие страхи стояли за его поведением, переходил ли детский страх в экзистенциальный ужас и в какой позе будет правильнее кататься по супружеской постели, чтобы это грамотно сыграть.

Гурова поражала эта ее актерская прагматичность на грани черствости. Жена, очевидно, ставила это качество выше их близости, а потому казалась Льву человеком-загадкой, женщиной-тайной, с которой он так и не смог до конца слиться.

Однако Гуров никогда не сомневался в своей оценке коллег. Он наверняка знал: бывших сыщиков не бывает. В мире столько зла, что у людей их профессии просто нет отдыха, даже если он верой и правдой заслужен.

Пенсионеры справляются с этим по-разному. Кто-то не признается себе, что по-прежнему ищет в людях зло, и ведет допросы всех подряд между делом, терроризируя домашних с особым наслаждением. Кто-то открывает частное детективное агентство и целыми днями доказывает параноикам неверность супругов. Кто-то, как бывшие сотрудники ФСБ, полицейские, криминалисты и юристы из США, объединившиеся в команду The Case Breakers, расследует старые, не дающие покоя обществу преступления.

Недавно они установили личность самого таинственного после Джека Потрошителя серийного убийцы – калифорнийца Зодиака. Однако их молодые коллеги сочли возможность быть на местах всех преступлений, похожие шрам и почерк, совпавший размер обуви недостаточными основаниями для эксгумации и анализа ДНК маляра и бывшего военного Гэри Френсиса Поста.

Гуров и Крячко, слышавшие доклад членов The Case Breakers на международной конференции «Мир серийного убийцы: модификация под влиянием массмедиа», были категорически не согласны с этим мнением. Оба разделяли глубочайшее сожаление The Case Breakers и верили, что где-то все же есть справедливость и милосердие не к мучителям, а к тем, кто погиб или лишился близких, видел, как кромсают ножом любимых, как стреляют им в голову, превращая в кровоточащее месиво дорогие черты. Что благонравно почивший Гэри Пост все же платит за свои преступления. Что имя Зодиака, долгое время остававшееся тайной, наконец прозвучало и маска, которую видели в последние минуты жизни объятые ужасом жертвы, навсегда сброшена. Что убийца больше не неуловимый монстр, а заклейменный позором набор букв на забытой могиле, проглоченный вечной тишиной звук.

Осталось только понять, к какой группе принадлежал Штолин. Опыт подсказывал Гурову, что, отойдя от дел, Степан Матвеевич не превратился в старого параноидального брюзгу и не терял формы ни на миг. Эти его копченые судаки с волжским гостеприимством – декорация, а замашки старомодного шерифа – продуманный образ для наивного молодняка вроде Юдина.

Настоящий Степан Матвеевич Штолин был описан в шикарном альбоме с биографиями лучших следователей страны, который Мнистерство внутренних дел Российской Федерации выпустило в позапрошлом ноябре, ко Дню сотрудника органов. Про Штолина там было сказано, что он не только раскрыл ставшее хрестоматийным «дело Геллы» Сониковой, но впоследствии специализировался на преступниках с ПТСР в острой и хронической форме. Раскрыл несколько серий изнасилований, спас четырех похищенных детей, посадил в «Черный дельфин» Файера – фаната «Фиксиков» и поджигания детских садов. Степану Матвеевичу приходилось сражаться один на один с олимпийским чемпионом сборной России по вольной борьбе, быть приманкой для знаменитой многодетной матери Леры Лески, душившей оставшихся на островах с ночевкой рыбаков. Так что Гуров ни секунды не сомневался, что почти комичный образ стиляги-шерифа, Клинта Иствуда на пенсии, рыбачащего на Волге и коптящего судаков на прогоревших углях, – лишь маска, настоящими в которой были только усмешка под седыми усами и лед проницательных голубых глаз.

Глядя, как Крячко и Штолин беседуют о преимуществах самодельных блесен, Гуров прочитал сообщение от Верочки: «По слухам, С. М. Штолина “увели” из следователей за то, что копался в эпизодах домашнего насилия даже в статусных семьях. PS Петр Николаевич спрашивает, во что вы вляпались!»

«Пока сами не знаем», – напечатал Гуров.

В этот момент из окна кухни высунулась дородная, покрытая сплошь клубничными веснушками женщина средних лет:

– Степан Матвеевич! Грузди мои заветрятся. И молодежь у вас там бойкая. Того и гляди, съедят все!

– Время обедать, юноши! – Штолин улыбнулся новым знакомым и Юдину. – Илья, вы здесь не впервой. Ведите! Мы с сударями судаками прибудем позже!

– Нас используют, – сказал Гуров, наклонившись к Крячко у дверей в банкетный зал гостиницы.

Тот согласно кивнул:

– Причем внаглую. Попались мы этому старику, как рыба в сети. Тоже мне! Великий, могучий добрый волшебник. Ээх!

– Найдем на него управу. В перерыв от причинения разумного, доброго, вечного съезжу почитать о его подвигах на благо отечества в архив.

* * *

Обед был таким дивным, что лишил Гурова утренней настороженности. Наваристая уха согрела его, как баня на даче тестя. А пряная малосольная сельдь под тонким слоем нарезанного кольцами молодого лука и порубленного дачного укропа, капуста, квашенная с клюквой и медом, грузди и бочковые помидоры из погреба Штолина и копченые им судаки убедили его в правоте Крячко, смакующего закуску из острых баклажанов с грецкими орехами и кинзой на домашнем ржаном хлебе с тмином.

– Надо скорее звонить начальству! Отчитаться, на какую каторгу оно нас из-за своей ангины отправило! Пусть, – он подцепил вилкой пару маринованных лисичек, – мучится!

– Есть из-за чего страдать, – подтвердил Юдин, выкладывая на тарелку жареную икру карася с яйцом, – бренд Made by Shtolin знаменит даже в Лондоне.

– А говорят, скромность выгодно отличает людей в провинции, – покачал головой Крячко.

Юдин пожал плечами:

– Так я не хвастаюсь, а факты констатирую. К нам в феврале один английский криминалист приезжал. Колин Саттон, слыхали?

Гуров и Крячко изумленно переглянулись.

– Так вот он и сказал, – беззаботно продолжал Юдин, – что закрутки Штолина нужно на международном рынке продвигать. С собой только сельди три банки на сэндвичи увез.

– Саттон из сериала «Охотник»? – медленно проговорил Гуров. Он смотрел этот фильм с женой Марией, когда она проходила пробы для съемок в российской адаптации. Ей отказали с формулировкой «слишком красива для жены главного героя». Режиссер искал типаж в стиле «настоящая англичанка», помня, что именно благодаря погоде, кухне и красоте женщин своей родной земли англичане прекрасные моряки.