Их разговор состоялся в полдень, и уже на исходе дня Морен прибыл в Закутьи – поселение на окраине Последнего леса, того самого, о котором говорил Матвей. Ряды тёмных сосен и величественных дубов тянулись до самого горизонта, не оставляя сомнений, что их не обойти и за месяц, не то что за неделю. Обычно на окраине таких лесов размещалось до десятка, а то и сотни поселений, но Матвей заверил его: Закутьи – единственная деревня у Последнего леса, ведь потому его и прозвали так, что за ним не было уже ничего.

Морен не особо в это верил, но и спорить не стал.

Закутьи представляли собой два-три десятка дворов, окружённых забором и заточенным частоколом. Последний призван был защищать от хищных зверей и нечисти – проклятых, – что могли прийти из полей и леса. Над распахнутыми воротами высилась арка, на которой когда-то вывели белой краской название поселения. Оно и сейчас угадывалось, да только дерево давно рассохлось и потрескалось, а расписные буквы выцвели. Такой же старой, ветхой и всеми забытой выглядела и сама деревня. Усевшие и неизменно серые, будто бы потемневшие от времени дома. Хотя так могло лишь казаться из-за сизого полотна облаков, что затянуло небо и закрыло солнце. Но и без того бросалось в глаза, что многие жилища нуждались в починке, а другие и вовсе почти развалились. Пустые, будто заброшенные постройки, однако чувствовалось: даже из них кто-то наблюдал за ним.

Сказания о Скитальце – то ли человеке, то ли чудовище, убивавшем проклятых, – передавались из уст в уста по всей Радее. Кто-то в них верил, кто-то встречал его лично, а кто-то считал, что истории о нём лишь сказки, которыми на ночь пугают детей. Но, так или иначе, сложно было найти уголок, в котором не слышали бы о всаднике в тёмных одеждах, что скрывал лицо за чёрной маской. Закутьи не стали приятным исключением. Едва завидев его, люди попрятались по домам. Одни запирали ворота, когда он проезжал мимо, другие захлопывали пред ним двери и ставни, но затем тушили лучины и с любопытством выглядывали из окон. Кто посмелее, не бросал свои дела, но неизменно отводил взгляд, будто считал, что если не смотреть на Скитальца, то и он его не заметит. Морен уже давно привык к подобному, но именно в Закутьях старики и женщины, мужчины и старухи – каждый, кто попадался ему на глаза, – привлекали его пристальное внимание. Ведь поношенные, висевшие мешками на худых плечах одежды говорили о нищете и голоде.

Дороги в Закутьях не наблюдалось (если не считать той грязи, что месили копыта его гнедой кобылы), но сразу от ворот открывалось свободное пространство, этакая площадь, и именно в её изголовье расположился дом старосты. Как сказал Матвей, его легко узнать по ярко-красному флюгеру в форме петуха.

Может, когда-то давно тот и был красным, но сейчас его цвет напоминал скорее недозревшее алое яблоко или вываренную морковь. Староста оказался мужчиной уже давно в летах, с коротко стриженными седыми волосами и недлинной белой бородой. Даже его одежды были светлыми, с аккуратными заплатками на локтях и штанинах. Он сидел на лавочке у порога своего дома, но при виде Скитальца широко распахнул выцветшие, болотного цвета глаза и медленно поднялся, опираясь на клюку из необструганной берёзы.

– Вам тут вряд ли будут рады, молодой… – он осёкся – видимо, по привычке хотел сказать «человек», но почему-то счёл такое обращение неуместным. – У нас тут нечисти нет, мы не найдём для вас работу.

Морен спрыгнул с лошади и протянул ему стянутое сургучной печатью письмо-приказ от Матвея. Птица спорхнула с его плеча, пересела на лошадиный круп и беспардонно сунула голову в седельную сумку, но, так и не сумев ничего оттуда достать, перелетела на ветки растущей у дома яблони. Староста наблюдал за ней, пока Морен не привлёк его внимание:

– У меня уже есть работа. Меня к вам направила Церковь. Говорят, что у вас пропадают дети.

Глава деревни зажал клюку под мышкой и распечатал письмо. Несмотря на глубокую старость, что выдавали морщины на его лице и подслеповатые глаза, телом он остался крепок и хорошо сложён. Дочитав приказ до конца, снова опёрся на клюку и широким жестом руки пригласил гостя в дом. Теперь староста казался не удивлённым, а скорее расстроенным.

Он усадил Скитальца за стол, но не предложил ему ни еды, ни воды. Да и вряд ли ему было что предложить, заключил Морен, осматривая скудную обстановку: печь, посуда, стол да пара стульев – вот и всё имущество старика. Бросив письмо между ними, тот тяжело опустился напротив и спросил:

– Мальчик в лесу пропал, почему же вы к нам пожаловали? Охотники до вас его в лесу искали, к нам лишь лошадей напоить заглядывали.

Морен не стал лукавить:

– До Церкви дошли сказки о некой Бабушке Яге, что живёт в Последнем лесу. Епархий считает, что пропавшие дети – её рук дело, и я с ним солидарен. Матвей сказал, что вы знаете о Яге больше, чем он.

Староста помолчал немного и кивнул на письмо.

– Наместник приказ написал, – промолвил он, – любую помощь вам оказать да сказать, что знаю. Что знаю, то и скажу. Да только зря время теряете. Нет у нас нечисти.

– А как же Бабушка Яга?

Старик округлил глаза, взглянул на него, как на дурного, и вдруг рассмеялся.

– Помилуйте, когда ж это подобных ей нечистью величать стали? Шестой десяток уж на свете живу, а такого не видел и не слышал, чтоб добрый бог ребёнка обидел. Сами дети в лес уходят, да там и теряются.

– Об этом я наслышан. Только уходят они за дарами, либо родители их сами туда отправляют.

Староста молчал, лишь смотрел на него в раздумьях, а потом покачал головой и заговорил о другом:

– Жалко Матвея, и сынишку его жалко. Но я вам ничем не помогу. Уезжайте отсюда. Мальчик в лесу потерялся, никто его не похищал. Будут боги милостивы, так в самом деле набредёт он на избушку Яги, тогда, может, и вернётся. Да вряд ли…

– Это почему же?

– Ещё ни один мальчик из лесу не возвращался.

Морен распахнул глаза, поражённый услышанным. Но когда он спросил почему, староста только пожал плечами.

– Я лишь хочу найти Бабушку Ягу и поговорить с ней, – Морен стоял на своём. – Если она непричастна к пропаже детей…

– Не «если», – сухо поправил его старик.

– …она может знать, где они. Я хочу помочь вам.

– Мы вас о том не просили. И сюда не звали.

– Пропадают дети, неужели вы не желаете спасти их?

– Спасти? – удивился глава. – От чего? Окромя волков да медведей, ничто другое им в лесу не угрожает. Вы что же, весь лес от них очистить хотите? Так они ещё уродятся.

– Почему вы даже не допускаете мысль, – Морен начал терять терпение, но изо всех сил старался сохранить хладнокровие, – что Яга в самом деле может оказаться чудовищем?

– Да послушайте! – староста всплеснул руками, на краткий миг повышая голос. – Я защищаю мир и покой своей деревни! Мы живём бедно, да и кто сейчас вдали от городов живёт иначе? Дед мой так жил, и, будь у меня внуки, они бы так же жили. Каждый день кто-нибудь да умирает: кто от болезней, кто от голода, кого тварь какая загрызёт – их и окромя нечисти в округе полным-полно. Эти сказки, как вы их назвали, дают людям утешение. Веру в то, что дальше будет лучше, что после смерти им воздастся за страдания. Я знаю, кто вы и чем занимаетесь, знаю, какая молва ходит о вас. Так вот, повторюсь, вам здесь не будут рады.

– Я лишь хочу спасти детей, – упрямо повторил Морен. – Есть ли в деревне кто-нибудь, чей ребёнок также потерялся в лесу? И кто хотел бы, чтобы его нашли?

Староста помолчал, раздумывая, а после тяжело вздохнул и начал подниматься.

– Да, Марфа, – произнёс он тихо. – Дочь её давеча за ягодами ушла да так и не вернулась. К ней, так уж и быть, провожу.

– А с той девушкой, что возвратилась от Бабушки Яги с дарами, я могу поговорить?

– Вот это вам не удастся, – покачал головой старик. – Василиса давно в город уехала.

Дом Марфы ничем не выделялся среди других, за исключением молоденьких, только вставших на ноги поросят, что бегали по двору, время от времени пытаясь улизнуть через щели в кривом заборе. Марфа – женщина средних лет, с растрёпанной косой, в которой проглядывала седина, – ловила их, прижимала к груди и относила в хлев, там и запирала. Вид у неё был уставший, измученный, и то и дело она вытирала глаза рукавом, размазывая по щекам скупые слёзы.

Когда староста открыл калитку, один из поросят попытался сбежать, протиснувшись у него под клюкой, но Морен поймал его и подхватил на руки. На весь двор раздался поросячий визг. С лица хозяйки схлынула краска, когда она увидела, кто пожаловал к ней.

Морен протянул животину Марфе. Та не отступила, но сложила руки на груди и, бросив быстрый взгляд на порося, сказала, так и не поднимая глаза на Скитальца:

– Себе оставьте! Не нужен он мне, коль вы его трогали.

– На моих руках перчатки, если вам так будет спокойнее.

Чем переубеждать всех и каждого, что Проклятье нельзя подхватить, как лишай, проще было согласиться. Морен уже давно усвоил это, потому и оставался спокоен. Он опустил поросёнка на землю, и тот сломя голову понёсся в глубь двора. Хозяйка не стала возражать.

– Ты что это тут затеяла, Марфа? – спросил её староста.

Та всплеснула руками и воскликнула:

– Порося убежали! – Всё в ней: от дрожащего голоса и резких движений до блуждающего взгляда – выдавало, как она нервничает. – С самого утра всё из рук валится! Корова не доится, у корзины дно отвалилось, когда яйца собирала, побилось всё. Собака всю ночь выла, не давала спать. А тут ещё и… Юлка, уйди в дом!

Гаркнув, она обернулась к сидящему на пороге дома мальчишке лет девяти на вид. Лохматый и чумазый, в одних лишь штанах, он учился играть на самодельной свистульке. От окрика матери мальчишка вздрогнул и даже сделал вид, что поднимается, но стоило Марфе отвернуться, как он тут же плюхнулся обратно на лавку.

– Зачем ты его ко мне привёл? – понизив голос, спросила хозяйка старосту, всё ещё опасаясь смотреть на Скитальца.

– Из-за Малы, – ответил он ей.

– Я хочу найти Бабушку Ягу, – теперь уже и Морен вмешался в разговор. – А заодно и вашу дочку.

– Вы правда хотите помочь? – она словно не верила ему.

Морен кивнул, и Марфа всплеснула руками.

– Боги милостивые! Как я надеюсь, что она и в самом деле у неё! Я боюсь, тревожусь, вдруг её леший съел или похуже кто…

– Вы знаете, как найти Бабушку Ягу?

Она усмехнулась с горечью и покачала головой:

– Не найдёте вы её. Она ведь мёртвых на тот свет провожает, только мёртвые её и могут найти.

– Но дети же как-то находят.

Глаза Марфы округлились, выражая растерянность. Она переглянулась со старостой, но тот только плечами пожал. Похоже, прежде никто из них не задавал себе этот вопрос. И тут голос подал Юлка:

– А как же блины в лесу?

Марфа нахмурила брови, напустила на себя угрожающий вид и обернулась к сыну:

– Я тебе что сказала?! Живо в дом!

Морен подошёл к мальчику и опустился перед ним на корточки. Тот побелел, вжался в стену, но не удрал, хоть по лицу и читалось, как ему страшно. Морен улыбнулся, понадеявшись, что это будет заметно по глазам, и Юлка чуть расслабился. Марфа тоже испугалась было – она то и дело оборачивалась к старосте, словно просила его о помощи, – но видя, как тот спокоен, успокоилась и сама.

– Тебя Юлка зовут, верно? – Морен протянул мальцу ладонь и представился.

Тот кивнул, сглатывая, но руку не пожал.

– Я видел, вы с птицей приехали, – сказал он.

– Верно.

– Это у вас нечисть в услужении?

– Нет, птица моя обычная. Всё равно что ворона.

– Вороны не обычные, они ведьмам служат.

– Ведьмам? Как Бабушка Яга?

– Не-е-ет, – протянул Юлка. – Бабушка Яга добрая. Она мёртвым помогает.

– Только ли мёртвым? Ты что-то говорил про блины. Расскажешь, как её найти?

Юлка бегло глянул на матушку, прежде чем ответить:

– Я скажу, да вы не поверите, – начал он несмело. – Взрослые не верят. Говорят, Истка всё выдумал.