Морен не спорил, хоть всё ещё считал, что идти вдоль реки – дурная затея. Небо ещё светлело вдали, короткая летняя ночь не спешила укрывать мир, но месяц уже поднялся над деревьями и серебрил воду. Морен вглядывался в блёклые, прикрытые дымкой набежавших облаков звёзды и думал, что Купальи ночи всегда очень красивы и светлы. За пределами чащи они даже в факелах не нуждались, и когда вышли из-под полога, Истлав приказал затушить их, чтоб не тратить зря.

Река Тишья казалась спокойной и мирной. Лишь иногда робкий ветерок колыхал плакучие ивы, склонившиеся над водой, и шедшая от них рябь дробила лунную дорожку на осколки. Послышался плеск, и все как один повернули головы. Но то оказался бобёр, плывущий куда-то по своим делам.

– Э-э-эх, – протянул Михей. – Поймать бы его да на шапку!

– Вперёд! – усмехнулся Дарий. – А я деньги поставлю: доплывёшь до него или тебя раньше русалки на дно утащат. Выгадаю больше, чем ты с его шкуры, уж поверь.

– А как они выглядят? Ну, русалки, – поинтересовался Милан.

Голос у него оказался тихий и тонкий, сломаться ещё не успел.

– По-разному, – ответил Морен. – На лицо – обычные девушки, а вот ниже пояса и со спины… Тут уж от срока зависит, как давно Проклятье взяло верх. И от той местности, где они обитают.

– Забыл уточнить, что на лицо они всегда красавицы, – дополнил Дарий. – Даже если при жизни таковыми не были.

– Это что ж получается, женские прелести всегда при них? – с усмешкой полюбопытствовал Михей.

Морен поморщился, Милан покраснел, а Дарий широко ухмыльнулся.

– Чего гадать? Скоро сам увидишь.

Истлав стоял в стороне и вёл негромкий разговор с Нежданом. Морен попытался подслушать их краем уха, но обсуждающие русалок и бобра Охотники не давали разобрать ни слова, и он вскоре сдался.

– А ты, значит, с русалками встречался? – обратился он к Дарию, бросив попытки уловить хотя бы тему, которую задал Истлав.

– Приходилось. Они и в самом деле разные… – певуче произнёс молодой Охотник, словно находил забавными их поход и таящуюся в реке опасность.

Едва окончив разговор, Истлав вернулся к ним, взобрался на коня и велел двигаться дальше.

– До рассвета не так много времени, – напомнил он, – так что нужно поспешить.

Его примеру последовали остальные. Но прежде чем тронуться в путь, Морен предложил:

– Давайте я отправлюсь вперёд и проверю местность. Один быстрее управлюсь и смогу обойтись без боя. А если впереди опасность, мы просто обогнём её.

– Нет, – отрезал Истлав. – От меня ни шагу. Доверия к тебе у меня нет, и мы не избегаем боя с нечистью. Чем больше их отправим на тот свет, тем больше спасём опороченных душ.

– И потеряем время. В вашем отряде совсем мальчишки. Хотите ими рискнуть?

– Они знали, на что шли. Никто не идёт в Охотники против воли.

Морен бросил взгляд на братьев, что слушали их разговор. Оба казались потерянными, сбитыми с толку. Неждан смотрел с обидой, Милан весь сжался в седле, неловко и стыдливо перебирая поводья в руках. Михей буравил спину Истлава взглядом, обратив на него своё раздражение, а Дарий по-прежнему натягивал улыбку, и тени которой не было в его глазах.

Вряд ли хоть один из них стал служителем Единого Бога добровольно. Охотников набирали из детей-сирот, которых приносили в Церковь, когда больше некуда деть. У беспризорников и оставшихся без родителей мальчишек было лишь два пути: примкнуть к Единой вере и стать монахом или Охотником либо жить на улице, сбиваясь в стаи, голодать и воровать. И ещё неизвестно, что лучше, ведь приняв красные плащи или белый сан, они отдавали свои жизни и волю Церкви. Странно, что Скиталец знал об этом, тогда как Истлав – нет.

«Не мог не знать. Он лишь оправдывает выбором своё безразличие», – Морен сделал выводы, но упрямо стоял на своём:

– Мы потеряем время. Ночь и так коротка. Лучше избежать боя.

Истлав задумался ненадолго и медленно кивнул.

– Твоя правда, – выдавил он с неохотой и повернул голову к остальным. – Дарий, возьми Неждана и Милана, пойдёте вдоль берега. А мы втроём отправимся через лес, держа реку в поле зрения. На открытой местности безопаснее, как только заметите, что лошади занервничали, – уходите в лес. Мы пойдём впереди и расчистим для вас дорогу. Если не справимся, выживший вернётся к вам и проложите другой путь. Так если и попадём в засаду, то не все разом, и кто-нибудь обязательно дойдёт до цветка.

– Я предлагал не это, – процедил Морен сквозь зубы, чувствуя, как его трясёт от злости.

– Но я решил так. От меня ни шагу. Идём.

Судя по лицам, никто не остался доволен озвученным планом, но, понурив головы, отряд разделился, и Истлав повёл Морена и Михея в чащу. Под лесным пологом вновь пришлось разжечь факелы. На сей раз почётная обязанность освещать дорогу и ехать впереди остальных выпала Михею. Ругаясь и чертыхаясь себе под нос, он далеко не с первого раза высек искру из огнива, а когда огонь занялся, игра колышущегося на ветру света превратила лес в пристанище теней.

Чёрные ветви деревьев словно множились, паучьими лапами растягиваясь по земле, и окутывали путников своей паутиной. Иногда от дуновения ветра листва отвечала шуршащим стоном, что словно волна растекался над головами. Пламя дрожало, и тени деревьев также приходили в движение, тянулись к всадникам, поглощая их силуэты на земле. Обман зрения, однако корни под ногами сливались с тёмным отражением на лесной подстилке и тропе, становясь практически неразличимыми. Конь Михея оступился, провалившись задним копытом в овраг, и того знатно подкинуло в седле. Он удержался, но разразился бурной бранью. Голос его эхом пронёсся меж деревьев, побуждая к ответу сов и спящее до того вороньё.

– Чёрт бы их побрал! – в сердцах воскликнул Михей, испугавшись, когда на его брань воем откликнулись волки. Их протяжная песнь звучала где-то вдали, но лесное эхо легко могло обмануть, сделав далёким близкое. – Мы ж сгинем в этом лесу!

– Не поминай чертей почём зря, – вспомнил Истлав старую присказку и тут же зачем-то пояснил: – Беду не кликай.

Река Тишья лежала по правую руку от них, и сквозь деревья порой пробивался отражённый от неё лунный лик, сверкающий, как россыпь звёзд морозной ночью. Только так и удавалось держаться направления, не заплутав во тьме и чащобе. Когда река пропадала из виду, Истлав приказывал взять правее и они разворачивали коней, лишь бы не потерять ориентир. Животные оставались удивительно спокойны. Воспитанные и выращенные в стенах Церкви под нужды Охотников, они с жеребячества приучались не бояться нечисти, но всё равно рядом с проклятыми их инстинкты должны будут взять верх. Морен всё вглядывался в реку, ожидая, когда та начнёт шириться и вдали покажется зелёный островок. Однако те лоскуты водной глади, что мелькали меж ив и тополей, оставались слишком малы, чтоб он мог разглядеть противоположный берег.

По лесу дуновением ветра пронёсся шепоток, точно детский, мальчишеский смех. Разом, словно со всех сторон, отозвалось эхо – и новые голоса вторили ему. Они звучали по-иному, но всё так же смеялись над ними. Всадники резко остановили коней, лошадь Морена тряхнула гривой и недовольно фыркнула, но страха не выказала. Лишь когда всадник её ощутил тревогу, мурашками пробежавшую по спине, она занервничала и переступила с ноги на ногу. Кони Охотников повели себя точно так же.

Михей завертел головой с широко распахнутыми глазами, точно потревоженный сыч, но Истлав остался спокоен и собран. Колкий, внимательный взор его был направлен в чащу. Морен осмотрелся и тоже вгляделся во мглу впереди них. Смех раздался вновь – волной пришедший издали, он будто бы накрыл их, зазвучал со всех сторон, близко и далеко одновременно. И позади, и впереди, и со стороны реки, и со стороны леса – отовсюду лились смеющиеся, потешающиеся над ними голоса. Морен силился разглядеть во тьме кроваво-красные угольки глаз, но ничего не видел. Кто бы ни настиг их, он хорошо прятался.

– Что это?! – воскликнул, не выдержав, Михей. – Почему я ничего не вижу?!

– Тихо, – оборвал нарастающую панику Истлав. – Они чуют страх, как собаки.

– Кто они?!

– Черти, – ответил Морен. – Анчутки. Бесенята. Называй как хочешь.

Михей побелел. Истлав бросил беглый взгляд на Морена, но ни слова не сказал против. Знал ли он, кто́ ждал их в этом лесу, для Морена так и осталось загадкой. Михей же пребывал в ужасе.

– Я думал, это деревенские байки, – выпалил он, теряя голос.

– Когда-то и русалки были байками, – спокойно произнёс Истлав, всё так же всматриваясь во тьму.

Смех повторился, окружил их, зазвучал громче. Теперь уже и лошади заржали нервно, попытались отступить. Оставаться на месте становилось опасно. Морен достал меч, глаза его уже давно горели алым, но всё равно не могли углядеть бесенят. Твари знали, как прятаться.

– Нужно двигаться дальше, – сказал вдруг Истлав, когда отголоски смеха затерялись и стихли среди деревьев. – Мы тратим время.

– А если они нападут?!

– Черти не нападают в открытую, – начал объяснять Морен. – Они дурят, водят несуществующими тропами, заманивают в ловушку. Пугают, как сейчас. Но в прямом бою почти безобидны.

– Почти? – не унимался Михей.

– Отпор дать не смогут, но пытаться будут до последнего.

– Едем, – приказом оборвал их Истлав.

Он подстегнул жеребца, и тот нехотя тронулся с места. Вороной конь Михея противился сильнее – прижав уши, он тряс головой, будто пытался скинуть с себя уздечку, но пошёл вперёд, понукаемый всадником. Гнедая Морена оказалась послушнее, однако тоже недовольно фыркала, когда её погнали с места. Животные чуяли опасность и не желали повиноваться. И всё же спустя время будто смирились со своей участью, поутихли. Смех в листве тоже оборвался, стоило зайти дальше в лес, но Морен оставался насторожен, зная, что это лишь начало, – черти не отстанут так легко. Однако пока он мог лишь гадать, что́ они придумают для них, дабы заманить в ловушку.

– Надо предупредить остальных, – предложил Морен.

– Здравая мысль, – согласился Истлав. – Михей?

– Я от вас не отойду! – воскликнул тот с бешеными от страха глазами.

– Значит, сами управятся. С чертями сладить не так уж и сложно.

«Да что ж ты в меня вцепился, как собака в кость?!» – внутри Морена клокотала злость, но он удержал её в узде и лишь взглядом прожёг спину Истлава. Тот будто чувствовал, как он хочет отделиться от них, и не давал и шагу ступить без его надзора.

Справа и слева вдоль всей тропы одна за другой вспыхнули тени. Словно зажжённый огонёк поднялись они над землёй во весь рост: мужчины и женщины, дети и старики. Лиц не разглядеть – тени были черны, и даже лунный свет лишь очерчивал контуры рук, ног, одеяний, но не давал всмотреться в них. Конь Михея встал на дыбы, заголосил от страха. Михей силился успокоить его, однако и сам казался бледным, как берёзовая кора. Жеребец Истлава тоже рвался, исходил хрипом, а тот, не замечая будто, оглядывался по сторонам, лишь повод натягивал всё сильнее. Тени не двигались, но шепоток десятка голосов прокатился по толпе, вот только Морен не разобрал слов.

– Они ненастоящие! – крикнул он, силясь утихомирить и свою лошадь – та обезумела не меньше, чем вороной Михея. – Это морок, обман!

– Откуда ты знаешь?! – пытался перекричать лошадиное ржание Михей. – Чего с конём тогда?!

– Они и на них морок насылают! Кто знает, что они видят!

Истлав вскинул арбалет, выстрелил в одну из теней, но болт прошёл насквозь и всколыхнул кусты позади. Фигуры остались неподвижны, а Истлав опустил оружие.

– Вреда не причинят, надо ехать дальше, – велел он.

– Да как не причинят-то?! Я не могу коня успокоить и едва слышу вас за этими голосами! Заткните их!