Я подпрыгнула и тарелку с макаронами уронила, благо, тарелка железная, полевой вариант. Рядом со мной три тракториста обедают, наверняка Светкины вопли слышали, а сами взгляды отводят… ясно, не помогут. Бегом скорее в уазик, и молюсь на бегу, только бы не сдох, только бы не сейчас! Никак нельзя сейчас. Каждое поле это моё детище. Я каждый кусок местной земли знаю. Многие так вовсе слезами орошала, после очередной схватки с шовинистами-трактористами. Втихаря. Поэтому я не могу позволить коровам сожрать мою кукурузу! Я первое лето не просто агроном, а главный агроном, мне каждый початок важен!

Жму к третьему полю, сама звоню. В сельсовет звоню, Любке звоню, всем звоню, ибо понимаю – одна я стадо не прогоню. Но и ждать не буду, говорила же уже – детище. Кукурузное поле в красивом месте, недалеко от излучины реки, которая обнимает наше село почти идеальным кругом. А коровы, если за ними не уследить, так и прут сюда – и початки тут, и водичка… Коров я вижу, а вот пастуха нет. Где пастух, мать вашу???

– Пошла вон! – кричу я огромной рыжей корове. – Не смей есть мою кукурузу!

Бросилась к берегу реки, отломила ивовый прут и стеганула рыжую толстуху по круглому боку. Та замычала жалобно, и потрусила прочь. Маленькая победа, учитывая, сколько таких коров уже в поле залезло, бродят там, жрут, стебли кукурузы трясутся… Через пятнадцать минут я взмокла. И от пота, и от слез. Помощи не было. Стоило мне отогнать какую-либо корову от поля и вернуться, как возвращалась и корова… жрать. Я уже отчаялась. Я начала думать, что это тоже элемент заговора. Всё против меня, несчастного агронома весом в пятьдесят один килограмм! Ну, вот кому я мешаю? Я и ем то немного…

Словом, через двадцать минут я рыдала вслух от собственной никчемности  и бесполезности. Коров было много, я одна. Особенно больно меня ранила жрущая кукурузу Зорька.

– Зорька, – всхлипнула я. – Как ты могла? Ты же хорошая…

Зорька смотрела виновато, но жрать кукурузу не прекращала. Я рыдала вслух и гнала её с поля. Иду, плачу, порой уже без особого азарта хлещу переломанным прутом Зорьку по заднице – когда останавливается покушать. Просвета в жизни не вижу, и в поле тоже – бесконечное, сука. Идёшь, а кругом куруза, кукуруза, и коровы, периодически….  А потом ямка, в которую я конечно же наступила и упала. Зорька, видя, что мне временно не до неё, сразу дала курс обратно, в середину поля. Я бегом за ней, вопя на ходу :

– Я все бабушке расскажу, неблагодарная ты скотина!

 А потом врезалась в мужчину. И обрадовалась сначала – помощь пришла. Я так уже устала, что соображала с трудом, все же полдень, жара, а у меня тут такие пробежки… Потом посмотрела на рубашку мужчины – слишком чистая. Слишком вкусно от него пахнет. Вот от меня например пахнет коровами, кукурузой, наверное потом. А от этого… тонко и незнакомо. Догадка кольнула сердце, верить в неё не хотелось. Я шагнула назад, врезавшись спиной в кукурузный стебль, и потом только осмелилась поднять глаза.

– Привет, – поздоровался Хабаров, так, словно мы с ним вчера вот только виделись.

Глава 2. Марк

– Херней страдаешь, – категорично заявил отец.

– Я все посчитал. В любой колхоз вложить достаточно денег и конфетка. А этот – идеальный. Наладим линию экологически чистых продуктов, я через три года в плюс выйду. Не зря же вы меня в аграрном держали…

– Всё равно херней, – отец привычно упрям. – Тут дело всей жизни передать некому, а дитя колхозы покупает.

– У тебя второе дите есть.

– Такой же оболтус, – махнул рукой отец. – Делай, что хочешь.

В принципе я так и собирался. Мне уже четвёртый десяток пошёл, когда страдать херней, как не сейчас? Отцу я свое отдал. Херачил на него несколько лет подряд. Даже женился, когда от меня того требовалось. Элина была симпатичной. Даже умненькой. Проблема её заключалась в том, что она не хотела быть женой для галочки. Она хотела быть женой в полном смысле слова. Хотела сопровождать меня в поездках, хотела обсуждать со мной мои, и прости Господи, свои проблемы. Она мне надоедала. Через два года такого брака я пришёл к отцу и предложил жениться на Элине самому, тем более мама уже давно  из Греции не вылазит, даже не заметит.

Колхоз я купил. Он и правда был идеальным. До города – час. Железнодорожная ветка рядом. Прекрасные места, река петляет, лес есть. Есть Люба. О Любе я старался не думать. Тогда я пришёл к руководителю службы безопасности и попросил отследить выйдет ли она замуж. Она вышла уже через полтора месяца, не врала.  Я так напился, что вспомнить страшно… на неделю пропал, папа искал с ментами. С тех пор отслеживать её жизнь я себе запрещал. Попросил только сообщить, если переедет. Теперь вот колхоз её купил, и в себе усиленно ковыряюсь – чувствую что-нибудь, нет? Впору к психоаналитику идти…

– Дом не отделан, – предупредила меня хорошенькая девочка прораб. – Даже воды ещё нет… Мы очень спешили, но до заселения ещё минимум полтора-два месяца.

– Всё нормально, – успокоил я. – Ребята найдут мне жилье.

Хотелось скорее. Зачем? Чтобы убедиться, что она счастлива замужем, растолстела, завела трех коров и успокоиться? Сказать себе что все, происходит не зря. Всё, как должно. И что я мог бы купить что угодно, не обязательно было покупать её колхоз…

Жилье мне ребята и правда нашли. Село было достаточно большим, по деревенским меркам – свыше трех тысяч жителей. В продаже двенадцать домов, ребята купили мне лучший, хотя и недоумевали, к чему такая спешка… дом я посмотрел. Чистенький, свежий ремонт, во дворе два сарая, из которых все ещё пахнет навозом, хотя хозяева и съехали уже, вместе со всей своей скотиной. Я никогда не жил в деревне, в такой, настоящей. Максимум – коттеджные посёлки люксовые. А здесь заборы, заборы, кошки бродят распушив хвосты, курицы ковыряют землю с деловитым видом. Осмотрев дом я уехал в город, нужно закончить все начатое, чтобы с головой окунуться в деревенскую авантюру. Ночью ко мне приехал брат. И правда, оболтус двадцати шести лет от роду.

– Корову заведешь?

– Непременно заведу, – заверил я. – Приезжай молоко парное пить.

Славка заржал. А потом пригорюнился. Причина ясна – отец. Я в городе толком не жил, брал на себя региональные предприятия, я много на себе тащил. Я был посредником между Славкой и отцом. А теперь пусть сам, все сам.

– Бросаешь меня, – с обидой сказал он. – Отец из меня всю душу вытянет, и на Элине женит.

Откупорил виски и щедро плеснул прямо в кружку из которой до этого кофе пил. Сделал глоток, сморщился, но упрямо продолжил пить.

– Элина очень даже симпатичная, – счёл нужным успокоить я. – В постели так просто огонь.

– Да иди ты… в колхоз.

Утром в колхоз я и поехал. Варя, моя личная помощница приехала уже к шести – помогала со сборами. Огромный багажник джипа первый раз в жизни забили до упора, раньше я здесь только рюкзак возил, с которым в спортзал ходил да запасное колесо, которое не пригодилось ни разу. И поехал. Ехал и думал, что творю? Дорога была так себе, надо распорядиться, чтобы новый асфальт положили, а то до райцентра ещё нормально, а потом сплошные заплатки. Наконец показалась длинная, местами ржавая железка, советский постмодернизм с пшеничными колосьями метрового размера, на нем название колхоза, моего колхоза, мать вашу.

– Добро пожаловать, – сказал я сам себе и свернул.

В одну сторону тянулось поле, бесконечное, зелёное – кукуруза. Не буду врать, что в аграрном я почерпнул много, но кукурузу от картошки отличу. В другую сторону редкий берёзовый лесок. За полем поблескивает река. Ближе к селу поле сузилось, а затем и вовсе закончилось, уткнувшись в реку. Берег здесь покатый, я решил подъехать, оглядеться. Все же, пора знакомиться уже с новыми владениями. А заодно и с местными жителями – у самой кукурузы уазик стоял с распахнутой дверью. Сказано, сделано – я подъехал и остановился. Потом уже понял, что дело неладно. Во-первых, кукурузу жрали коровы. Во-вторых в поле кто-то рыдал.

– Не смей есть мою кукурузу!

Голос женский. Определённо, знакомый. Мне даже смешно, как-то невозможно, неужели Любка и правда станет первым же увиденным мной здесь человеком? Иду, кукурузные стебли от лица отвожу и думаю – есть ещё время. Садись, езжай обратно в город. Папа слова не скажет, даже обрадуется. А колхоз… ну, пусть будет. Не пропали же без меня за столько лет, не пропадут и дальше. Но дальше иду. Любка вывалилась из кукурузы так внезапно, что я подготовиться не успел.

– Привет, – сказал я.

А что ещё сказать? Принимай меня, я явился портить твою жизнь? И обшариваю её взглядом – ни хрена не потолстела, похудела даже. Волосы совсем отросли, в косу заплетены, и рыжие-рыжие. Наверное, от солнца выгорели. В глазах – охренение. Ну, это я понимаю, я тоже бы охренел. И жду, что же скажет? Сказала она нечто неожиданное.

– Боря! – крикнула она и побежала. Потом остановилась, на меня посмотрела и объяснила – Борьку выпустили, племенной бык, я тебе советую бежать быстро-быстро!

– Куда? – спросил я уже на бегу.

– Далеко!

Мы выскочили из поля к берегу реки. Борю я не видел, но проверять его наличие за спиной совсем не тянуло. Бросились к единственному укрытию – высокому ветвистому дереву. Я подсадил Любку, она вкарабкалась на один сук, я следом на другой. Сидим. А Боря имел место быть – огромная зверина красно-кирпичного цвета. Рога спилены были, но уже отрастают заново. Вышел из кукурузы и заревел.

– Его редко выпускают, – сверху сказала Люба. – Он у нас того… оплодотворитель. Я не знала, что он на выгуле сегодня.

Хочется задрать голову, посмотреть на Любку. Так ли я себе нашу встречу предлагал? Каюсь, хотелось предстать во всем великолепии, а теперь на дереве сижу, а снизу бык ходит. Прекрасно!

– Скоро кто-нибудь придёт?

Любка хмыкнула, я понял, что помощи она явно не ждёт. Какого хрена вообще она тут одна с коровами воюет?

– Добро пожаловать, – сказала она. – Звони своим миллионерским рабам, пусть идут нас спасают.

– Телефон в машине.

Бык поднял голову, прислушиваясь. Этот гад явно что-то понимал! Потому как стоило мне сказать про машину, как он к ней и направился. Черт, надо было тоже в машину, а не на дерево, но не подумал даже.. Боря же обнюхал машину, а затем стал о неё чесаться. Зеркало хрустнуло и отвалилось, я стиснул зубы – машина одна из любимых моих игрушек.

– Помнишь номера наизусть?

И телефон мне свой протянула. Я его взял, коснувшись пальцев Любки на мгновение. Телефон бюджетный, китаец. Не запаролен. Память на цифры у меня отличная, поэтому звоню Варьке – Она сейчас из города все местное население на уши поставит за пару минут.

– На дереве? – недоверчиво переспросила Варя. – Бык?

Наверное в её голове просто не укладывалось, как её шеф, самый сдержанный человек в мире, вообще на дерево попал. Я глаза закрыл на мгновение, велел себе успокоиться, хотя успокоиться тут, когда так нелепо все, а возле лица Любина кроссовка. От кроссовки кстати пахнет примерно так же, как от моего нового сарая, то есть, навозом. Романтика бля.

– На дереве, – подтвердил я. – Бык. Давай скорее организовывай спасательную операцию.

– Так точно! – отсалютовала Варя.

Я потянулся и передал телефон наверх, хозяйке. Сидел я неудобно, сук у меня так себе, приходилось прижиматься к стволу. Любке гораздо удобнее.

– У тебя кроссовка пахнет, – сказал я. – Навозом.

Больше восьми лет не виделись, а я о навозе. Прекрасно!

– А ты думал, тебе тут мёдом намазано? – хмыкнула Люба, и отодвинуться, освобождать моё личное пространство от кроссовки и не подумала.

Странно, но именно в тот момент я и понял, что вообще не зря все затеял. Жизнь уже столько лет катится по наезженной колее, навязанной мне отцом, хоть волком вой. Алкоголь и бабы ещё подогревали азарт лет пять назад, теперь тоже скучно. Ну, какой азарт, если любая даст? Любая, кроме Любы, ералаш, мать вашу. А здесь вон и королевна неприступная, и быки и деревья. Прелесть просто.

Сидит наверху, молчит. Я тоже молчу, а самому весело. По крайней мере было до тех пор, пока Боря не решил пободаться со своим отражением в окне джипа. Окно треснуло, хрустнуло, затем сдалось и осыпалось крошкой, порядков изумив быка и меня разозлив.

– Сожрут кукурузу, – опечалилась Люба. – Как пить дать сожрут. А потом передохнут, от переедания.