Вот про коров то я и не подумал. Одна радость  – Варя и правда всех достала. Целая армия машин ехала от посёлка в нашу сторону, одна так даже представительского класса. В открытом грузовике целая толпа мужиков, которые высыпались из кузова и бросились на быка без страха и упрёка, с горящими взорами. В мгновение ока накинули ему верёвку на рога и примотали к соседнему дереву.

– Марк Дмитриевич! – кинулся ко мне председатель колхоза. – Сплошное недоразумение! Такого больше не повторится, я гарантирую! У пастуха лошадь понесла, он упал, потянул ногу и стадо вырвалось из-под контроля!

Я спрыгнул с дерева, хотел подать руку Любке, но она спустилась сама. Стоим, вокруг нас куча мужиков и зачем-то крашеная деваха с ресницами до бровей. Мужики кепки в руках мнут, взгляды отводят.

– Спасибо, – с чувством произнесла Люба. – Что так вовремя приехали. Что, сука, жопы не оторвали до последнего. Идите на хрен. Все.

Отломила от ближайшего куста ветку побольше, очистила от листьев и не глядя пошла обратно в кукурузу, коров гонять.

– Недоразумение, – сказал я. – Что у вас одна баба с целым стадом воюет.

И тоже ветку себе отломил, пошёл вслед за Любой. А уж теперь бедный куст ободрали все, даже председатель себе веточку отломил и потрусил на поле. Одна лишь крашеная девица осталась томно изгибаться усевшись пятой точкой на капот пропыленной машины.

Я не то, чтобы боялся коров. Я никогда не приближался к ним больше, чем на пару десятков метров, даже так близко лишь пару раз в жизни. Нужды просто не было. А теперь шагаю по полю, кукурузные стебли бьют в лицо, и коровы, коровы кругом. Выгоняешь из поля одну, возвращаешься за другой. Идёшь следом, по бокам её хлещешь, и стараешься, чтоб не больно – жалко же. А они, не благодарные, ещё срут на ходу, нисколько твоих чувств не щадя.

В поле мы проторчали не меньше часа. Потом уже пастух появился, при нем три здоровые собаки одна другой страшнее, дело пошло быстрее. Вскоре все стадо, солидное, огромное и мычащее, погнали в сторону, мужики потихоньку рассосались. Последним уехал председатель, он все круги вокруг меня выписывал, интересуясь, не нужно ли мне чего, извиняясь бесконечно, и так же бесконечно выбешивая.

– Ничего. Мне. Не. Нужно, – раздельно, чуть не по слогам произнёс я.

Председатель побледнел, кивнул, наконец уехал. Мы с Любой остались одни, она тоже ожидала, когда все уедут. Не для того ли, чтобы со мной поговорить? Но нет. Подошла к берегу реки, стянула кроссовки, джинсы, рубашку. Осталась в лифчике и трусах. Я стою смотрю, а ей хоть бы хрен. Не обернулась даже. Прыгнула с разбегу в реку, вынырнула аж на середине. Доплыла до противоположного берега и вернулась. Выжала косу, надела на мокрое тело рубашку с джинсами – на джинсах, пристающих к влажной коже пришлось помучиться и попрыгать.

– Мне показалось или у тебя татуировка на заднице? – спросил я.

Любка откинула потемневшую от воды косу за спину, отбросила с лица прядь и посмотрела на меня внимательно. Думал пошлёт туда же, куда и всех мужиков. Нет. Послала конечно, но по иному адресу.

– Езжал бы ты обратно, золотой мальчик, – вполне мирно сказала она. – Это моя жизнь, не твоя. Тебе здесь делать нечего. Разве только девок портить…

Села в свой монструозный, громыхающий на все лады уазик и уехала, пыль взметнув. А я стою, и улыбаюсь, как дурак – хорошо все же, что приехал. И тоже разделся до трусов, в воду прыгнул – холодная, сука! Но… все равно хорошо.

Глава 3. Люба

Это я уже о том, что моей жизни, какой бы она ни была настал пипец, потом подумала. А сначала – Господи боже мой! Хабаров то меня студенткой помнит, пусть и нищей, но всегда стильно одетой, подкрашенной. А теперь из всех радостей только маникюр, да татуировка на заднице, которую Хабаров как-то углядел. И то – временная. У подруги девичник был… весёлый.

Пыльная, грязная, потная, с навозной кроссовкой! Я желала Хабарову сквозь землю провалиться. Если он приехал за счет меня потешить своё эго, то это ему вполне удалось. И купание в холодной воде меня нисколько не успокоило. Ненавижу всех мужиков, прямо всех вместе взятых!

– Люб, – обратился ко мне Николай Васильич, председатель, когда мы вернулись. – Ты там только это… не наговори ничего Хабарову. Не наговорила же? А то совместное сиденье на дереве шибко беседам способствует.

– Не наговорила, – мрачно сказала я.

– Умница, – обрадовался председатель. – А то я знаешь, уже не в том возрасте, чтобы работу новую искать.

Ага, будто наворовал мало! У меня уазик разваливается, а у председателя дочка учится в Англии. Здорово же! Я прямо искренне за неё рада. И такая злость взяла… я уже говорила, что ненавижу мужиков?

– И не наговорю, – продолжила я. – Если твои шовинисты полностью движок моего уазика переберут. Я на прицепе чаще езжу чем сама!

– Конечно, милая, – расцвел в улыбке гад. – Я сейчас позвоню!

Загнала машину – и правда приняли. Смотрели хмуро, но сделать обещали за три дня. Как я буду безлошадной по полям непонятно. Зато отремонтируют, может, как следует. А я снова пошантажирую, глядишь какую замену мне на эти дни и дадут.

Сдав машину, я пешком вернулась к сельсовету. Здесь у меня кабинет есть личный, захламленный крошечный закуток. Он насквозь прокурен и никакие проветривания не помогают – прошлый владелец злоупотреблял табаком. Я села за стул, включила компьютер и уставилась в экран. Работать нужно, да, а у меня в голове – Хабаров! И думать о нем страшно, и прекратить думать невозможно! Первое – гад стал ещё красивей. Вторая – чем мне его приезд грозит? А грозит ведь, точно. Третья мысль – нужно срочно валить на северный полюс. Сяду, погуглю, когда туда следующий поезд…

Свалить домой я могла бы в пять. Но сука, снова Хабаров! Приехал в свои вотчины. Ходил по коридорам, я слышала его голос, слушала, как хихикают все наши дамы. Они ходили за ним хвостом по всем коридорам и кабинетам, реально все, даже Марья Викторовна, завхоз шестидесяти трех лет. Это бесило тоже. А я сижу и трушу – страшно в коридор выходить. Я только на словах храбрая, а глубоко внутри трусиха. Наверное трактористы это чувствуют, вот и задирают меня.

В общем сидела я так до шести, до тех пор, пока Хабаров не ушёл, и только думала – не зашёл бы в мой кабинет! Нет, зайти не соизволил. Зато явилась Анжелка. Её грудь, и так не меньше третьего размера сейчас была увеличена подручными средствами и смотрелась устрашающе. Губы алые, ногти алые, в глазах – воодушевление.

– Господи, как красив, – сказала она. – Ты почему не вышла посмотреть? Хотя знаешь, вряд-ли бы он оценил… У нас теперь не колхоз, у нас агрохолдинг, и самый настоящий светский миллионер. Ты бы юбку надела что ли… Нет, с ним без шансов, но все приличнее.

Я зубами скрипнула, глаза закатила. Терпение, Люба! Помни, тебя ждёт северный полюс. А там пингвины, они милые и не бесят. Или, они на южном полюсе? Черт, надо загуглить.

– Сказал, что у нас очень красивые девушки… – продолжала щебетать Анжела. – Уж не Марью Викторовну же имел ввиду… и надеяться то страшно. Я завтра в платье приду!

Дослушивала уже вполуха, собираясь. Уж я на месте Анжелы вообще бы ни на что не надеялась, разве, что на секс без обязательств. Уж это Хабаров может, я не сомневаюсь, что скоро всех наших бухгалтерш, паспортисток и прочих девочек перепробует. Вспомнился сон, даже в животе сладко заныло. Вот, даже мой организм против меня. Но я то не буду спать с Хабаровым, даже если это будет лучший секс в моей жизни!

– Бельё кружевное не забудь, – посоветовала я. – То самое, что ты месяц назад притаскивала показать, и до сих пор надевать жалеешь.

– Ты права!

Глаза у Анжелы загорелись, я прокляла свой язык. Да пусть делает что хочет! И Хабаров, и остальные. Только бы меня не трогали. С этой мыслью я домой и пошла. Иду, опять пешком. А центральная улица нашего посёлка такая длинная, что кажется, будто в горизонт упирается. Длинная и идеально прямая. Я устала, один господь знает, как я устала. Порой меня подвозили, наши знают, что я живу на самом конце улицы, поэтому заслышав шум мотора я остановилась. Ехал Хабаров. Я даже замерла – черт, что делать то? Как быть? Вот сейчас остановится, а я ему скажу – нет, я лучше пешком пойду… Как-то не остроумно. Нужно придумать более язвительный отказ, и осталось у меня на это секунд пятнадцать!

Но… Хабаров не остановился. Не глянул даже в мою сторону, мне через разбитое окно машины это прекрасно видно. Проехал себе мимо и к магазину завернул, остановился, из машины вышел, опять же меня в упор не замечая. И снова злость захлестнула, подумаешь, что я ехать с ним не собиралась, остановиться он был обязан! Он же мужчина, в конце концов! С этой мыслью и я к магазину направилась, холодильник дома забит, но разве важно?

Уже перед магазином додумалась стянуть рюкзак с плеча и заглянуть в кошелёк. М-дааа. Двести пятьдесят рублей, а до зарплаты ещё три дня. Нет, мне бы и в долг дали запросто, но так позориться перед Хабаровым? Увольте. Значит придётся купить что-то дешевле двухсот пятидесяти рублей.

Я собралась духом и вошла. Этот магазин в посёлке самый большой, и соответственно самый посещаемый. Но сейчас, как назло, никого кроме меня, да Хабарова. И тот занят… стоит, прислонившись к прилавку, с Таней треплется. Таня – цветёт. Позабыла, что дома муж, трое детей и злющая свекровь. Румянец на щеках, улыбается. Я стою значит, типа в очереди, жду, когда меня заметит хоть кто-нибудь.

– А какие у нас места, – вещает Татьяна. – Вы таких нигде не встречали! А какая в берёзовом лесу земляника…

– Я бы с удовольствием сходил… – голос у Хабарова бархатный. – За земляникой. Только не с кем.

– Я… – начинает Таня, но я вмешиваюсь.

Вмешиваюсь, пока Таня не бросила мужа, трех детей и злую свекровь, чтобы бежать с Хабаровым в лесочек по ягоды. А что, семь вечера, самое то, подумаешь, комары задницу покусают.

– Простите, что прерываю вашу увлекательную беседу, – предельно вежливо говорю я. Вспоминаю, сколько у меня денег, слава богу вовремя. – Но дайте мне пожалуйста мороженого. Вафельный рожок, две штуки.

Танька моргает, с трудом возвращается в реальность, фокусирует на мне взгляд. Хабаров вовсе смотрит на меня лишь мельком, словно на незнакомую, впервые встреченную бабу!

– Мороженое, – ледяным голосом напоминаю я. – Два вафельных рожка, по сорок восемь рублей каждое.

Аллилуйя, меня заметили! Продавщица, по крайней мере. Хабаров скучая разглядывает ассортимент, наверняка, весьма невзыскательный по миллионерским меркам. Танька достаёт мне мороженое, отсчитывает сдачу, ненароком прибавляя лишний полтинник. Ещё бы, от Хабарова же взгляд оторвать не может! Я медленно закипаю, но держусь, возвращаю лишнюю бумажку и выхожу. Сходила, блин, в магазин!

Вышла, подсчитала мысленно оставшиеся финансы, вздохнула, пошла к дому. Сзади завёлся двигатель, вот сейчас-то точно подвезёт! А я… а я в лес его отправлю, по ягоду! С Таней, Анжелой, да со всеми, желающих то будет море. И уйду гордо! Но не тут то было, элитный джип без одного стекла и без зеркала просто проехал мимо, а я пошла и дальше пешком по бесконечной улице.

– Мороженое будешь? – спросила я у дочки, забрав её от бабушки.

– Я сегодня уже два съела, – сообщил ребёнок. – Обе бабушки покупали. Ну, давай, съем.

Начинало вечереть, комары зазвенели, где-то громко и с чувством прокукарекал петух. Я иду с дочкой за руку, обе мороженое едим, не пропадать же, и думаю – Господи, ну, какая же я все-таки дура!

– Мариш, а ты не хотела бы жить на северном полюсе?

– Не знаю даже, – подумав, сказала дочка. – Там холодно, и школ, наверное, нет. А бабушка кукурузы наварила, ты не хочешь?

– Нет, – буквально передернуло меня. – Как-нибудь без кукурузы… и без северного полюса.