Я знал, чем все закончится – Люба уступит. Я вышел на улицу, к машине. В бардачке валялись Славкины сигареты, уже битый месяц, я вытащил одну и закурил. Я не ЗОЖник, нет, но курю в основном если пьян или зол. Сейчас я был зол. Мне хотелось войти и председателя мордой об стол приложить, вот прям холеными пухлыми щечками. Но… не сегодня. Сегодняшний день мне буквально до зуда, до боли хочется провести с Любой. Я столько лет её не видел, убедил себя в том, что не так она мне и нужна, жениться успел, а поди ж ты… нужна. И хочется, блядь, сидеть с ней в машине, пусть даже она будет прожигать меня гневными взглядами, пиздец, как хочется. Люба вышла из здания сельсовета через три минуты. Пунцовая, злая, на меня не смотрит. Села в машину, пристегнулась, молчит.

– Ну, куда поедем?

– Куда глаза глядят, – устало вздохнула она. – Здесь кругом наш колхоз. Хотя я получила ЦУ возить строго по удачным и нормально выглядящим местам… значит в поле поедем. Поля мои, там ничего не разваливается.

Мы поехали в поле. По дороге остановились у коровника. Это был комплекс длинных бетонных зданий, в количестве три штуки. Коров здесь не было, зато голубей и воробьёв навалом.

– Зимние, – объяснила Люба. – Сейчас коровы на летней дойке, тут зимовать будут.

Посмотрел вокруг – коров стало жалко. Мёрзнут же наверное, здесь и жарким летним днем холодно. Решено – надо строить новые. Только посоветоваться сначала со знающими людьми… с Любой например. Проехали мимо парка техники – тоже большей частью старая, все нужно менять. Как представлю, сколько денег вложить, страшно становится… Хотя, нахер мне деньги? А здесь производство наладим, коровок элитных закупим, теплицы поставим, каналы сбыта… Всё будет пучком.

– Первое поле, – сказала Люба голосом затраханного до невменяемости гида, ненавидящего жизнь. – Второе поле. Потом третье. Интересно? Следом подсолнухи пойдут, цветут вовсю, красивенько. Может развлечешься.

Я даже зубами скрипнул – как донести до неё, что я не развлекаться приехал? Остановил машину, приткнул её у края третьего поля, повернулся к Любе.

– Слушай, – миролюбиво, но жёстко сказал я. – Я приехал работать. Я буду вкладывать в этот проект деньги и силы. Я мечтал об этом много лет, результаты ты увидишь уже к осени. Я создам крепкое прибыльное производство. И поверь, я купил ваш колхоз только потому, что это единственный оставшийся колхоз в регионе, остальные уже прибраны. Ваш самый большой и соответственно самый дорогой, поэтому так долго плавал сам по себе. Это единственная причина, Люба, а вовсе не твои глаза и прелести. Расслабься.

Тут я конечно конкретно слукавил. На Любке джинсы дырявые, и в эти дырки так аппетитно выглядывают коленки, что так и тянет посмотреть, а лучше – потрогать. Но всему свое время.

– Свежо предание, но верится с трудом, – ответила Люба. – Поворачивай направо, трактористы стоят, ни на минуту без пригляда!

Вот же глазастая! Я пригляделся – и правда стоят. В сторону от лесополосы, где поля переходили в зелёное природное буйство разнотравья. Три трактора в рядок, у них огромные прицепы в которых едва ли на треть сена. Мужики сидят в тенечке и курят. Я затормозил, Любка выскочила из машины.

– До обеда два часа, ребята! – возмутилась Люба. – Вы чего стоите? Нам ещё план сдавать?

– Вася сломался, – буркнул один из мужиков. – Мы его это… чиним. Коллективно, ибо коллективный разум это сила.

Любка вздохнула, кулаки сжала, мне интересно, что она будет делать. Я шагнул к мужикам, пожал три мозолистые, жёсткие руки, и как будто даже подцепил запах мазута.

– Вася пусть ждёт ремонтников, – возразила Люба. – А вы езжайте уже!

 Я лично сделал вывод, что ничего у мужиков не сломалось. Остановились покурить, а теперь перед Любой гнут свою линию из непонятного упрямства – уселись опять на корточки в тени телеги.

– Который трактор Васин? – спросил я.

Мне кивнул и на один из трех. Я подошёл, посмотрел. Открыл железную панель, что прятала двигатель. Подумал, закрыл обратно. Потом залез в кабину, в ней тоже пахнет пылью и мазутом, кондиционера нет, жара, точно надо с техникой что-то делать, мужиков я даже понимаю. Примерился к педалям, изучил рычаги и кнопки. Завёл трактор. Тот взревел, а потом послушно дёрнулся и поехал вперёд. Я оглянулся, острые жернова состригают сено, тащат его внутрь телеги, все, сука, работает!

– Я миллионер, а не олигофрен! – крикнул я притормозив и приоткрыв дверь. – Идиота из меня делать не нужно. Я же мужик, я в состоянии управлять любым транспортным средством!

И дальше поехал, весело же! Трактор гудит, сено косится, муха залетевшая в открытое окно кабины жужжит и бьётся. Здорово все же, что приехал! Проехал метров семьсот, остановился. Мужики загрузились в трактора перешучиваясь, на меня глядя одобрительно – видимо я невольно прошёл испытание.

– А где Люба? – спросил я, вдруг опомнившись. Любы не было. – Агроном?

– Не знаю, тут стояла, – протянул Вася. – Ладно, поехали мы, а то и правда план.

Поехали громко тарахтя. Я повертел головой – нет нигде Любы, вот же проблемная девица! Сел в автомобиль, проехал с километр, вернулся, так далеко бы пешком точно не ушла. Съездил в другую сторону, опять вернулся. Заволновался. Потом заметил, что у лесополосы ещё одна дорога, почти не используемая, травой заросшая. Обогнул частный лесок, упёрся в канаву, бросил автомобиль и пошёл пешком. Река рядом, сыростью тянет. Наверное, снова плещется.

И правда, плескалась. Правда, пришлось помучиться, чтобы найти – хорошо спряталась. Стопка вещей лежала в рошице, на самом берегу реки, под кустом. Кроссовки, а сверху вещи стопочкой сложены. Причём все вещи сложены, вплоть до трусиков и лифчика… А сама Любка видна едва сквозь завесу листьев – плавает.

И да – это ребячество. Хотя вру, я даже в детстве, даже в самый жёсткий пубертат так себя не вёл. А сейчас… я взял эту стопку в руки, и трусики взял, и лифчик, все, кроме кроссовок. И тихонько, чтобы ни одна сучья ветка не под ногами не хрустнула, попятился назад, едва удерживаясь от желания захихикать.

Глава 5. Люба

Мужик он! Стою смотрю и буквально закипаю. Надо было идти в доярки, таскала бы каждый день тяжёлые ведра мозолистыми руками, зато кругом одни бабы и никакой тебе дискриминации по половому признаку. Или бухгалтером, как Анжелка. Нарастить ресницы, сиськи вывалить и глядеть жеманно. Тьфу.

В общем никакого терпения. Я развернулась и пошла прочь от импровизированной стоянки, где мужики шумно обсуждали, что и у миллионеров оказывается есть яйца и руки. Мозгов только нет, членом думают! Этого конечно трактористы не говорили, я добавила, мысленно.

Отошла и думаю – по дороге пойду, найдёт ведь, как с трактором наиграется. А я не могу уже, слезы поступают, которых я стыжусь и вообще видеть Хабарова не желаю. Свернула на дорогу, которой лет пять уже не пользовались, не нужна она, да и в половодье размыло, когда снега много было, образовался овраг. Туда Хабаров точно на своём джипе, пусть уже и потрепанном не полезет, а одиночество мне крайне необходимо.

Прошлась по берегу подальше, он здесь дикий, все купаются на пляжах возле села. Нашла место, где деревья подступают вплотную к воде и спуск пологий. Села. Картина маслом – красна девица косу свесила, и слезы горькие в речку роняет. А я точно красная, мало того, что жара за тридцать градусов, так ещё и разревелась… В машине с кондиционером жара не так чувствовалась, пусть и резвился ветер, залетая в разбитое Борькой окно, а по полю походите вы пешком.

Наревелась, в очередной раз пришла к выводу, что все мужики козлы, что мне повезло, что у меня родилась дочка – не желаю плодить маленьких сексистов! Прислушалась. Тишина, только птицы заливаются, течение у реки слабое, чуть плещет у берегов, над водой стрекозы летают, идиллия. Даже успокоилась вдруг. Почти. Решилась было идти обратно, а если никто не подвезет, то кросс длиной в десяток километров, а у меня уже рубашка к спине прилипла, а джинсы к заднице. Прислушалась ещё раз – тишина. Да и кому тут быть, в десяти километрах от деревни? Трактористы остались позади, и те Хабаровым заняты, дифирамбы там наверное друг другу поют, и мужичесть нахваливают.

Стянула кроссовки, джинсы и рубашку, подумала, сняла лифчик. Ещё немного подумала и трусы стянула, мало приятного на мокрое белье одежду натягивать. Сложила аккуратно и оглядываясь полезла в воду. Пять минуток освежусь и все, ничего не будет, правильно? А вода меня всегда успокаивала, а маленькая была и вовсе из реки не вылезала все лето.

Вода прохладная, так и манит зайти глубже, хотя изначально я планировала только поплескаться у берега и сразу назад. Но так хорошо глаза закрыть, и позволить воде себя нести… замечательно просто. Вот я и расслабилась. Зря, ой как зря!

Я и правда, лишь несколько минут купалась. Плыву обратно, уже галечное дно нащупала ногами, собралась выходить, и вдруг поняла, что-то, блядь, не так. Всё такая же тишина, идиллия, стайка мальков резвится у самого берега, кроссовки мои стоят… Стоп. Кроссовки стоят, да, а всего остального нет.

– Хабаров! – крикнула я, сразу поняв, что к чему. – Верни одежду, гад!

Как-то слабо верилось, что Вася и прочие трактористы пойдут меня искать – с чего бы? А бонусом ещё и трусы украдут. Хабаров, больше некому. Прислушалась, тишина. Поплыла по течению, в ту сторону, из которой явилась, в расчёте на судьбоносную встречу – не по суше же идти задницей сверкая.

Хабаров шёл себе по берегу и посвистывал, рубашка с джинсами перекинуты через плечо, там же лифчик, трусы торчат из кармана. Прелесть, блин. Сама беззаботность.

– Хабаров! – окликнула я. – Положи одежду на землю и отойди на безопасное расстояние!

– С чего бы? – удивился он. – Очень мне твои труселя понравились, милые такие, с кружавчиками. Мне как раз таких для счастья не хватало, считай, миллионерская блажь.

Я зубами скрипнула с досады и попыталась вести себя спокойно – он же меня провоцирует!

– Оставь себе трусы, фетишист хренов! – взмолилась я. – Остальное отдай.

Хабаров остановился, словно раздумывая. Меня так и подмывало нырнуть, зачерпнуть на дне ила и кинуть в его красивое лицо. Но… Тогда точно одежду не вернёт. Терпение, Люба. Ты знала, что будет непросто.

– А волшебное слово?

– Пожалуйста!

Этот гад снова задумался. А потом…

– Я с тобой два года учился в группе, Люб. Ты со всеми общалась нормально. По крайней мере ты называла их по имени. А я Хабаров. Почему, Люб? У меня имя есть. Произнеси его, я тебе тряпки отдам.

Дистанция – все, что у меня было. Два этих года, когда все девочки закатив глаза шептали – Марк… он для меня был Хабаровым. Так легче держать долбанную дистанцию, которую сейчас у меня пытаются отобрать.

– Марк, – сказала я сдаваясь, благо до деревни десять километров голой, то ещё удовольствие. Точно всех трактористов соберу. – Отдай мне мои вещи.

– Пожалуйста, – напомнил он. – А то я как раз подумываю не раздеться ли, не поплескаться ли нам голышом вместе?

– Марк, отдай вещи, пожалуйста, – торопливо оттарабанила я, пока и правда раздеваться не начал.

Этот гад снова задумался! Я все же нырнула, благо совсем не глубоко, подобрала со дна булыжник – начнёт сейчас выеживаться, прямиком в лоб отправлю. Нокаутируется, как миленький. Я то не рафинированная миллионерка, я в деревне росла, я попаду…

– А я уж было думал штаны снимать… – протянул Хабаров. – даже расстроился.

Я быстренько прикинула, как быть, если не вернёт. Плыть до деревни? Идти гордо по полям, благо фигурка ничего? Зато трактористы-шовинисты будут в восторге. Господи!

– Ты обещал, – напомнила я, ни на что особо не надеясь.

– Правильно, – сказал Хабаров. – А я человек слова. Одевайся, я даже подглядывать не буду.

И правда, сложил мои вещи на галечный берег и отвернулся. Стоит, блядь, небеса рассматривает.

– И чего ты там увидел? – спросила я, все ещё не решаясь выйти из воды.

– Вот то облачко, – мечтательно ответил Хабаров, – похоже на бегемотика. А вон то на голую тетеньку.

– Клоун, – выругалась я. Вода, которая по началу казалась замечательно тёплой, сейчас уже не на шутку холодила. – Уходи, я не хочу при тебе одеваться.