Хабаров фыркнул и никуда не ушел. Я осторожно пошла вперёд, воды становилось все меньше, вот грудь наружу, вот уже пупок видно, а вот уже – видно все. И готовлюсь в любой момент обратно в воду, и смех и грех, мне же тридцать почти. Был бы любой другой мужчина вышла бы и принципиально бы голой пошла, и одежду свою забрала. А тут страшно… Но он стоит, разглядывает своих бегемотиков и не оборачивается. Торопливо хватаю, надеваю рубашку, плевать уже на лифчик, лишь бы прикрыться. Встряхиваю джинсы – трусов нет. Извращенец. Но боюсь, если скажу что, то он обернётся. Натягиваю джинсы на голую попу. Все, теперь я чувствую себя гораздо увереннее.

– Будь уверен, – говорю я Хабарову. – Я тебе отомщу.

Он смеётся. Не страшно ему – зря. Смотрю на свои ноги, скукожившуюся от долгого пребывания в воде кожу на ступнях, чертыхаюсь, мне же ещё за кроссовками идти. Иду, и снова чертыхаюсь, тропы нет, больно.

– Давай я сам, – предлагает Хабаров.

– Иди в жопу, – ласково отвечаю я. – Извращенец.

Мои трусы так и торчат из его кармана, впрочем, его это нисколько не смущает. Как есть – извращенец. Господи, жила же так спокойно раньше, как у Христа за пазухой, подумаешь, трактористы не слушались… Не ценила. Ничего, наиграется Хабаров, уедет, буду снова спокойно жить.

Я обуваюсь и ухожу, Хабаров остаётся. Я слышу плеск – и правда в воду полез. А через пару минут догоняет меня, идёт рядом. Я стараюсь не смотреть, но все равно вижу его грудь, плоский живот, капельки воды на коже, тонкую полоску волос, убегающую от пупка вниз, под ремень брюк. Хорош, гад. Почему все красивые мужчины такие сволочи? Наверняка здесь явная причинно-следственная связь. Мы молчим, так и дошли до брошенного у оврага джипа Хабарова. Я просто мимо иду.

– Не дури, – кричит он. – Жарко, куда ты пешком?

– Кстати, – говорю я, шагая дальше. – У нас в селе топлесс ходить не принято.

– Я хотя бы голым не купаюсь!

Гад. Козёл. Я шагаю и думаю, каким же способом я ему отомщу. А отомщу наверняка, желательно особенно изощренно. Гад и козёл тащится за мной на своём малость попорченном джипе и не делает попыток меня обогнать. Вышли на основную дорогу, все так же едет, только теперь уже вровень.

– Шевцова, – кричит в открытое, точнее разбитое окно своей тачки. – Не будь такой бякой.

– Я не Шевцова, – поправляю я. – Артемьева.

– Ну да, – не соглашается он. – Где твоего Артемьева черти носят, когда тобой трактористы помыкают, а первые встречные мужики норовят украсть трусы?

– Иди в жопу, Хабаров.

Крыть мне нечем, я и правда не знаю, где моего мужа черти носят. У нас давно уже все, через пень колоду, Лешке другой жизни хочется, красивой, как у Хабарова. Чтоб красивые тачки, пентхаус в центре города, отдых на люксовых курортах, девочки красотки… А не получается никак. Вместо всего этого я, Маришка, колхоз. Знаете, обидно, когда понимаешь, что того, что ты дать можешь, человеку для счастья, совсем недостаточно. Лёшка не смог. Сначала мотался по вахтам, потом обещал заработать много денег, уехал, номер сменил, несколько месяцев ни слуху, ни духу. Я поначалу терпела, ради дочки, папа то он неплохой, любит её, но… устала. Не хочу больше, и все чаще и чаще думаю, что нужно разводиться. Прошла любовь, завяли помидоры.

Вывод – все мужики козлы. И этот, что на джипе, не то, что как все, он просто наиглавнейший козёл, о чем я прекрасно знаю. И солнце сволочное жарит, уже волосы высохли, а до посёлка идти и идти. А в машине кондиционер… Но я не сяду. Ибо Хабаров в одних штанах, то ещё испытание. Я его конечно ненавижу, но хорош же гад, этого не отнять. А я не помню даже, когда у меня последний раз секс был. Так что для сохранности моего целибата и моей совести топаем пешочком.

– Вот упрямая…

Будто не знал раньше. Не была бы такой упрямой, сдалась бы под его натиском ещё в первый же месяц нашего знакомства. А потом рыдала бы, как Света, Лиза, Катя… как все девочки, что прошли через Хабарова. Я многих самолично утешала, пытаясь убедить, что Марк это отнюдь не лучшее, что было в их жизни. Они не верили. Как что-то или кто-то может быть лучше Хабарова? Нет, я список его побед пополнять не желаю. Ни тогда, ни тем более сейчас.

Джип Хабарова посторонился, пропуская другую машину, которая сразу же возле меня притормозила. Такой же уазик, как у меня, за рулём Виталик, молоденький агроном, мне в помощь, только из универа приехал, на дипломе чернила ещё не обсохли.

– Теть Люб, – крикнул парень в окно. – Давайте подвезу!

Сзади раздался смех, черт, Хабаров все слышал! И да – ну, какая же я тётя, я же Виталика старше меньше, чем на десять лет! Но мне и правда жарко, а другой машины может и не быть, поэтому в машину я сажусь. Хабаров догоняет нас и едет вровень, косится. Я демонстративно расстегнула две пуговицы на рубашке, лифчика на мне нет, а грудь у меня отличная, после грудного вскармливания даже лучше стала. Пусть оба знают, и малолетка со своей тетенькой, и обнаглевший хам миллионер.

– Виталь, – позвала я. – Как тебе у нас после города?

На сиденье откинулась, правда особого изящества не вышло, и чуть ворот рубашки приоткрыла, словно от жары спасаюсь, томно ладошкой обмахиваюсь. Актриса блин, погорелого театра.

– Хорошо, теть… – и тут он ко мне голову повернул. Сглотнул сразу, занервничал, ещё бы, в его возрасте, наверное, вместо мозга гормональная каша. – Любовь Яковлевна…

– Вот и славненько, Виталик, – отозвалась я, поняв, что сдулась. – Возле перекрёстка мне останови на Советской.

Не выйдет из меня роковой соблазнительницы, если только вот таких молоденьких мальчиков до икоты доводить. Джип Хабарова взметнув шлейф пыли унёсся вперёд, а мы тихонько тряслись дальше. Приём я вдруг поняла, что уазик Виталика дребезжит гораздо меньше, чем мой, вот же засада! Сижу, стараюсь не завидовать, благо ехать осталось – дома уже видно. И чёрный джип, что ожидает на въезде. Виталик высадил меня, я пошла до бабушки за ребёнком – хватит с меня такой работы. Иду, слышу, как подъезжает сзади Хабаров, тихонько, словно крадётся, только движок урчит довольно. Да уж, это не мой древний уазик.

– До завтра, – сказал мне через окошко Хабаров. – Ты же не думала, что этим отделалась? Колхоз большой, Любочка.

И уехал, вот же гад! А я ребёнка забрала и пошла к Свете, у неё выходной сегодня. Шагаю и думаю – как же отвертеться? Ну, не могу я с Хабаровым, не могу. Как ножом по нервам с ним.

– Такой он хорошенький, – вздохнула Светка. – Милый, и ест хорошо.

Я зубами с досады скрипнула. Все только и говорят, про Хабарова, даже Света! И да, я сама знаю, что хорошенький… блядун только страшный. Неужели никто не понимает? Хотя им то что, им все равно… Мы со Светкой открыли по пиву, пью мелкими глотками – холодное. Напряжение дня не то, чтобы отпускает, а отдаляется, хотя полностью отделаться не получается.

– Маам, – канючит Маришка. – Можно у теть Светы переночую? С Дашей играть будем.

– Ещё не хватало, – отмахнулась я.

Потом весь мозг мне папами прожужжит, у Дашки то есть, и даже не в другом регионе.

– Пусть остаётся, – просит Света. – Они сядут и играют вместе, не видно, не слышно, красота.

И тут в моем мозгу, подкормленном чутка алкоголем, рождается гениальная идея. В тот момент казалось, что идеальная. Ребёнка я отпустила ночевать – пусть. Так с моими планами лучше. Открыла ещё одно пиво, дожидаясь, когда стемнеет, дабы набраться храбрости. Учитывая, что пью я крайне редко, храбрости во мне прибавилось значительно. А потом… потом пошла к подруге на кухню и сперла ножик, лень до дома идти, и до резиденции Хабарова, которая временная, отсюда ближе.

– Я пойду, Свет, – попрощалась я. – Марин, не хулигань, я тебя утром заберу.

Дочка звонко чмокнула меня в щеку и убежала вприпрыжку – играть, шептаться полночи, секретничать… Я даже скучала немного по тому времени, когда она была более от меня зависима. Я спрятала ножик в рюкзак и пошла на дело… Нет, вовсе не убивать Хабарова, соблазн конечно велик, но я слишком гуманна, на свою голову.

Пошла задами. Хабаров живёт в бывшем доме Серёжи Ивлева. С одной стороны теть Надя, у неё собаки нет, а с другой стороны баба Наташа, у неё пёс старый и добродушный, такой если только залижет до смерти. Значит быть облаянной и раскрытой мне не грозит.

На задах картошка. Иду, чувствую запах инсектицидов, которыми ее травят от жуков, не видно ни хрена, и в темноте в ботве мне мерещатся толстые розовые личинки колорадов. Вот хоть и выросла в деревне, эти создания вызывают у меня безумное отвращение, жутко боюсь, что касаются сейчас моей кожи, а вдруг в кроссовок свалится? Жуть.

Нужный дом обнаружила безошибочно, все же деревню знаю, как свои пять пальцев. Прошла мимо пустого коровника и сарая, а дальше уже тихонько, чуть не на четвереньках. Страшно! Окна у Хабарова светятся, один раз даже вижу его силуэт за шторкой. Вот выйдет сейчас и застукает! Но с другой стороны – что ему ночью на улице делать? Ходить здесь некуда, туалет и тот дома. Сгибаюсь в три погибели и крадусь к машине.

Оказывается, проколоть колесо не так и просто. Стучу, стучу ножом и ничего. Потом приставила, надавила, что есть сил и острие наконец провалилось внутрь, зашипел, выходя воздух. Готово! Я к следующему, опыт уже есть, это продырявилось гораздо быстрее.

– Посмотрю я, – усмехнулась я шёпотом. – Как ты завтра по полям на джипе рассекать будешь!

Два колеса мало, быстро починят. Надо портить все четыре! Обхожу машину и тут случается непредвиденное. Собаки у Хабарова нет, да. У него есть утка. Точнее, селезень, весьма упитанный и воинственный. Он шипя бросается на мои ноги, прихватывает клювом штанины.

– Пшел вон! – прошу я почти вежливо, от птицы отмахиваясь.

Нет, я не боюсь, я пережила всех бабкиных гусаков. Но этот селезень пребольно щиплется, а когда я смогла его наконец от себя отпихнуть обиделся, запрокинул голову и заорал, как раненный осел. Скрипнула, открываясь дверь, я метнулась к единственному здесь дереву, хлипкой рябине и попыталась за неё спрятаться. Хабаров вышел из дому в одних трусах и тапках, я поневоле залипла – хорош! Плечи такие широкие, ноги не массивные, стройные, но сильные…

– И чего ты опять орёшь? – недовольно спросил он. – Я же только час, как тебя кормил? Тебя легче в суп, чем прокормить! И учти, я не шучу!

Селезень бросился к Хабарову, и принялся ему объяснять, то и дело что-то выкрикивая в мою сторону, явно гадости. Ябеда! Лично мне все было понятно, селезень меня закладывает. Хабаров не понял. Пошёл домой, дверь не закрыл, значит вернётся. Вернулся, мало того наклонился, позволяя мне ещё и задницу рассмотреть прикрытую дорогущими трусами. Ладно хоть, не моими… задница тоже была что надо.

– Мюсли ты уже сожрал, – сказал он. – Остались хлопья. Они со злаками, если что… и ещё вот я тебе карбоната нарезал, жри…

Поставил тарелочки на крыльцо и домой ушёл. Я даже умилилась. Но… ненадолго. Этот милый гад всю мою жизнь растопчет. У меня прабабка партизанкой всю войну прошла, упорство и сила духа у меня в крови. Селезень снова недовольно на меня покосился, склонив голову, и вперевалочку пошёл к угощению. А я не стала терять время, у меня два колеса ещё…

Глава 6. Марк

То, что чёртова птица никуда не делась с утра, меня даже не удивило. Вчера прибегала хлопотливая баба в платке, забирала его целых два раза. А воз и ныне там. Орать начал привычно в шесть утра, мало того, ещё и долбить клювом в дверь. Я засунул голову под подушку. Птица пробралась в сад и принялась ходить вокруг дома, продолжая издавать странные звуки – помесь собачьего лая и кваканья, все это перемежалось предсмертными хрипами. Но я уже знал – ни хрена он не умирает. Проголодался просто.