Я нередко слышу, как девочкам (или про девочек) говорят: «Зачем их настраивать на работу? Пусть выходят замуж за богатых и не знают бед». Родители, которые так воспитывают своих дочерей, несут им большой вред. Ведь лишь опора на себя и способность самостоятельно устраивать свою жизнь способны максимально защитить от жизненных невзгод. В жизни, где большинством рычагов управляешь ты, а не условный богатый муж, меньше иксов, больше определенности, стабильности. Пусть муж будет богатым, но ты тоже что-то собой представляй и умей себя обеспечить.

Третья опора – помни о достоинстве, будь гордой. Умей выстроить жизнь так, чтобы быть независимой, никому не кланяться, не терпеть плохого обращения, потому что нет выхода. Не навязывайся. Не старайся понравиться. Не хотят с тобой дружить – и тебе этого не надо. И самое-самое важное и страшное – не бегай за мальчиками!!!

Нельзя унижать и достоинство другого. Как и все дети, мы называли друг друга Ленками, Юльками, Алешками. Как-то я рассказывала деду Сахарову:

– И вот мы с Маринкой…

– С какой еще Маринкой? – строго остановил меня дед.

– Ну, с моей подругой Маринкой с четвертого этажа.

– Нет никаких Маринок, Танек и Васек. Есть Марины, Тани и Васи.

Может показаться, что это было чересчур, и нет ничего страшного в том, чтобы назвать Марину Маринкой, особенно если это близкая подруга и она не против такого обращения. И все же замечание деда стало одним из многочисленных уроков уважения к людям и их достоинству, нетерпимости к оскорблениям. Они у нас в семье не допускались. Нельзя было обозвать кого-то дурой, дубиной стоеросовой или гоблином пучеглазым. Можно было спустить пар иначе.

– Царица небесная! – иногда восклицала бабушка.

Это чувство собственного достоинства – наверно, самая крепкая моя опора. Сколько раз я благодарила жизнь за то, что она у меня есть! Она уберегла меня от многих унизительных ситуаций.

Чувство собственного достоинства логично привело меня к умению не любить безответно, не терпеть плохого отношения. Не идти на компромиссы в ущерб себе. Заботиться о своей репутации, обходить соблазны, рискующие увести с главной дороги.

Я знаю, что пережить можно все. А вот потерю достоинства – сложно или невозможно.

Друзья, а какие опоры начали формироваться в детстве у вас? За что вы им благодарны? Ваши нынешние опоры – те самые, из тех лет, или с течением жизни вы приобрели новые?

Прививка от хвастовства

– Если тебя спросят, как ты учишься, что ответишь? – как-то поинтересовался дед Коля.

– Я отличница.

– Нет, это нескромно.

– Но если я правда отличница?

– Надо отвечать: «Спасибо, хорошо».

– А как люди узнают, что не просто хорошо, а отлично?

– Кому интересно, уточнит: «Сколько четверок?» И вот тут можно ответить: «Ни одной».

Став взрослее, я поняла, как же прав был дед. Задавая школьнику вопрос «Как ты учишься?», а взрослому – «Как дела?», люди обычно не ждут подробного отчета. Это ритуальные фразы, на которые и отвечать стоит лаконично и нейтрально. Неправильно говорить «Все ужасно», но неправильно и заявлять что-нибудь вроде «Лучше всех!», «Блестяще!», «Сам себе завидую!» Первые люди неприятны как токсичные нытики, а то и продуманные разводчики на жалость. Вторые отталкивают самовлюбленностью, могут показаться неискренними, стремящимися возвыситься над другими любой ценой.

Готовность и стремление рапортовать о своих достижениях не надо путать с любовью к себе.

Есть сейчас такой перегиб: «А я не стесняюсь своего успеха! Я им горжусь, и пусть все знают о моих достижениях!» Но зачем такие крайности? Можно уважать свои достижения и быть довольным собой, но при этом оставаться скромным.

Выходит, скромность – это выражение любви к людям. Ты ценишь, любишь и уважаешь себя, но, значит, ты априори чувствуешь это и по отношению к другим, если они не сделали чего-то, исключающего симпатии в их адрес. Ты ощущаешь себя равным им и не тянешь на себя одеяло. Например, если ты хорошо поешь, то в компании можешь блеснуть талантами, но не превращаешь вечеринку в собственный бенефис, навязчиво солируя или забивая своим «дивным волжским басом» голоса других.

Кстати, много уроков человечности можно почерпнуть в старых книгах по этикету. Недавно мне попала в руки такая, изданная в 1961 году. Там-то я и прочитала о правилах блистания талантами в компаниях. На мой взгляд, это именно о здоровой скромности. Не принижая свой талант, ты не «выламываешься», если тебя просят спеть. Ты охотно солируешь в куплетах, если видишь, что окружающим это нравится и они подхватывают только в припевах. Но ты не рвешься «на сцену», если никто не желает прослушать 15-минутное исполнение «Я встретил вас, и все былое…» со всеми повторами строк и распевами.

Итак, ты не принижаешь свой талант, но понимаешь, что и у других он тоже есть. И не перетягиваешь все внимание на себя, не давая другим раскрыться.

Я уже давно скромна не потому, что одергиваю себя, а потому, что мне правда неинтересно рассказывать о себе и своих делах. Мне интереснее послушать про чужие, получить новую пищу для размышлений, узнать новые стороны жизни. Поэтому на вопрос «Как дела?» я отвечаю: «Нормально»/«Неплохо»/«Хорошо». Но не скажу «Хреново» (так у меня не бывает) или «Великолепно»/«Блестяще» (даже если считаю, что это так). Зачем эти превосходные степени? Доволен своей жизнью – ну и здорово.

А вы считаете себя скромным человеком? Помогает ли это вам по жизни или ваша скромность такого толка, что иногда мешает вам?

Нет вдохновения – полей цветы

Первый талант, который я продемонстрировала в жизни, был рисовальный. Это были обычные каля-маля, через которые проходит каждый ребенок, но в семье была установка – примечать склонности и развивать дарования.

И вот в 7 лет меня отдали в изостудию. К тому времени интерес к рисованию у меня начал угасать. Одно дело – рисовать что-то свое фломастерами, и совсем другое – какой-нибудь скучный горшок с натуры простым карандашом. Я начала отлынивать. Но преподаватель, художник Аскольд Павлович Русин, создававший полотна о труде кораблестроителей завода «Красное Сормово», не принуждал рисовать и «преодолевать себя». Этот мягкий и чуткий человек говорил:

– Иногда нет вдохновения. Ну и ладно. Займись чем-то другим. Полей цветы, например.

И я с облегчением шла за лейкой. Пусть не рисовала, но не лоботрясничала же!

Но по инерции я ходила в кружок, а родители продолжали думать, что рисование мне интересно и что в кружке я рисую. А я поливала цветы и приятно проводила время в творческой среде. Шаталась по студии, демонстрировала желающим, как я сажусь на шпагат, глазела на мольберты старших товарищей, работавших уже масляными красками из тюбиков, а не гуашью, как я.

Задумав остросоциальное полотно «Второй «В» дежурит в классе», я скисла еще на этапе планирования композиции. Аскольд Павлович чутко приметил мой творческий кризис и попробовал увлечь новыми идеями. Но предложенная им тема – «Советские полярники встречают северное сияние» – меня не увлекла. Оно было бы и интересно – изобразить небо в разноцветных всполохах, но не мужиков в тулупах.

Охлаждение к рисованию нарастало. Давно позади остался «успех», когда мою картину «Веселый теремок» взяли на областную детскую выставку. Как объяснил Аскольд Павлович – потому что он очень просил за меня. Ему говорили, что полотно – дрянь, сляпано кое-как, что было чистейшей правдой. Но решающим аргументом стал юный возраст художницы – мне было 7 лет. Обо мне даже благосклонно отозвалась критика в областной газете. Эта заметка до сих пор хранится в семейном «архиве».

Увы, добрая журналистка не знала предыстории «Теремка». То, что составляло главное достоинство картины, было заслугой старших товарищей. Именно они набросали в карандаше и сам теремок, и фигурки животных, и гвоздь композиции – веселого лягушонка, растянувшего гармонь на крыльце. Все, что сделал номинальный автор картины, – так это испортил чужие труды, грубо раскрасив эскиз гуашью.

А я начала проваливаться в мир книг и ко второму классу с головой погрузилась в «страну Читалию», как пели мы в школьном хоре. Придя из школы, я прямо в форме садилась на ковер и выпадала из времени, поглощая Жюль Верна, Марка Твена, Диккенса и Сетона-Томпсона. В таком виде меня и заставали родители, вернувшись с работы.

Иногда они брали меня с собой в гости. И вот, пока взрослые сидели за столом, я в соседней комнате листала журналы «Здоровье», «Работница», «Крестьянка». Тогда многие выписывали периодику и буквально в каждой семье было что полистать. В журнале «Здоровье» я с интересом читала ответы на вопросы читателей типа «Можно ли ехать на юг после аборта?» или «Как питаться при демпинг-синдроме?» Или продиралась сквозь статью «Отвести дамоклов меч наследственности». Ничего не понимала, но почему-то было интересно.

Как-то я играла в прятки во дворе и очень удачно спряталась в палисаднике. Рядом валялась порванная газета «Правда». Я потянула ее к себе и… В общем, меня никто не нашел, а мой лексикон пополнился словом «контрас»^[1].

Лет в 8 я пробовала ходить в хореографический кружок. Но меня быстро отсеяли как неперспективную. Когда в нашей школе решили открыть танцевальный кружок, меня, уже пятиклассницу, точно так же отсеяли еще на этапе отбора. Действительно, на меня нападает какой-то идиотизм, когда надо танцевать по команде. Но когда я танцую, как хочу сама, то выделываю те еще кульбиты, и, по моему мнению, делаю это не безобразно.

Отсеяли здесь – зато сочли «перспективной» в бассейне, куда нас водили во втором классе. А все потому, что я умела плавать под водой: научил папа в 6 лет, на Черном море. Но в бассейн меня не отдали. Во-первых, это было далеко от дома, занятия были днем, а родители работали. Во-вторых, я и так уже ходила на рисование, в хор и на художественную гимнастику. При этом отлично училась и читала как не в себя. В то время у меня начались головные боли, и мама повела меня к невропатологу.

– А что вы хотите? – развела руками врач. – У ребенка очень насыщенная жизнь.

Ну и в-третьих, учительница по пению, в чей хор я ходила, нагнала на мою маму страхов про широченные плечи и «ужасные» узкие бедра пловчих.

– Вы же не хотите, чтобы у вашей дочери была такая фигура? – говорила эта миниатюрная, пухленькая, миловидная молодая женщина – ну точно маленькая княгиня Болконская.

Сейчас я рада, что жизнь уберегла меня от «соревновательных» кружков, а дала те, где не требовали высоких достижений и медалей.

В хоре я была третьей в пятом ряду, на художественной гимнастике – вообще первой с конца, на рисовании – примерно на той же позиции. Но жизнь ощущалась насыщенной и интересной. Я была «при деле».

И у меня не было ни тени зависти, когда я смотрела, как Наташа Ш. садится на поперечный шпагат и скручивается в колечко, а солист Александр В. так поет «Я верю в разум человека, в его порыв дружить, любить», что мурашки по коже бегут. При этом я не хотела быть ни как Наташа, ни как Александр. Почему? Наверно, было какое-то бессознательное ощущение своей личной ценности независимо от достижений. В целом я нравилась себе. Не хватало лишь длинных волос и модной заколки «банан».

Моим любимым кружком стала «Эстетика быта», куда мы с подругой записались в седьмом классе, чтобы научиться шить. Там мы впервые прикоснулись к сияющему миру журнала «Бурда Моден». Рассматривали его, затаив дыхание, из рук преподавательницы Ирины Александровны, с благоговением слушая ее комментарии.

Журналы «Бурда Моден» тех и более поздних лет стали для меня якорями добра, своего рода фетишами счастья. И сейчас, спустя много лет, я по крупицам собрала их, «выследив» на «Авито». И пусть я редко шью, но провести вечер, перелистав три-пять журналов за 1989 или 1990 год, – для меня особое удовольствие.