Адриана не хотела даже спрашивать у мужа, куда пропадают деньги: ей было страшно. У Романо был скверный характер и тяжелая рука, что часто выливалось в побои и психологическое насилие. Она знала, что, как только он вернется в Италию, все заработанные деньги за несколько часов уйдут в руки какого-нибудь крупье в одном из казино Венеции – именно туда Романо отправлялся, стоило ему получить сравнительно крупную сумму. Однако Адриана не осмеливалась возражать. Она знала, что заслуживала лучшего, но, даже ненавидя образ жизни, который ей приходилось вести из-за мужа, Адриана все равно любила этого угрюмого мужчину из Бондено, такого же бедного – in buleta, – каким он был, когда она вышла за него замуж.

К концу 1980-х, когда золотые годы Ближнего Востока были окончены, Романо умудрился все потратить. Он практически перестал работать. Адриана тратила все силы, стараясь заработать хоть пару монет сбором груш в поле, однако положение семьи все ухудшалось. Игорь и Барбара всегда были голодны и плохо одеты. Мальчик был более мрачным и хрупким, чем сестра, худым и бледным, почти не говорил и до дрожи боялся отца. Сверстники дразнили Игоря, смеялись над ним и избивали его, внушая ему все большую неуверенность в себе. Барбара же каким-то чудом оставалась жизнерадостным, беспечным и стойким ребенком.

Некоторые называли их уродцами или грязнулями и распускали о семье Гальера неприятные слухи. Люди грубо шутили на тему того, как Адриана зарабатывала на пропитание. Социальные службы Мирандолы, района, который контролировал эту область, отправили служащего проконтролировать ситуацию. Каритас^[5] выдали им талоны на еду и коробки с консервами, хотя некоторые жители города клялись, что видели, как Романо пытается перепродать банки томатного соуса, пакеты с пастой и даже стейки, которые им дал мясник.

В конце концов семью Гальера выселили из их квартиры в доме 133 – к тому моменту они не платили арендную плату уже 4 месяца. Им пришлось переехать на второй этаж скромного многоквартирного социального жилья на Виа-Вольта, напротив желтого двухэтажного дома, где жили Оддина Пальтриньери, ее муж Сильвио Панцетта, а также их две дочери-подростка. Сильвио, крупный мужчина с оливковой кожей, отлично знал Романо. Они вместе работали в Саудовской Аравии, и Сильвио не уважал Романо, считая того поверхностным и беспринципным. А вот Оддина сочувствовала семье Гальера. Несколько лет назад она попала в автомобильную аварию и получила серьезные травмы ног, после чего осталась в инвалидной коляске, но это не сломило ее. Оддина обладала железной силой воли и потому оставалась активным членом сообщества, всегда готовой прийти на помощь нуждающимся.

Оддина хотела помочь Адриане. Иногда она давала ей еду и одежду, а иногда приглашала выкурить пару сигарет у себя на кухне, где терпеливо слушала ее жалобы на жизнь. После рождения Игоря и Барбары Адриана больше не хотела детей и потому, забеременев в следующий раз, сделала аборт. Однако в конце 1989 года Адриана узнала, что снова ждет ребенка, и на этот раз решила его оставить. Его назвали Дарио.

Последний член семьи Гальера был рожден в Мирандоле 16 мая 1990 года раньше срока и весил менее 2 килограммов, из-за чего несколько недель пролежал в инкубаторе. Спустя 2 года он вырос в небольшого мальчика со светлыми волосами и немного косящими голубыми глазами. У него развились двигательные нарушения, и он вечно спотыкался и налетал на вещи, но был энергичным и активным – маленькой радостью своих родителей. Однако был у рождения Дарио и негативный аспект: его тоже нужно было кормить, а финансовое положение семьи за последние годы не стало лучше.

Самым несчастным членом семьи тогда был, несомненно, Игорь. Его психологическое состояние ухудшалось, ведь его продолжали дразнить в школе, и он все с большим трудом с этим справлялся. Однажды, когда Игорю было 15 лет, он бросился под проезжающую машину – настолько безвыходной ему казалась ситуация. Он выжил, но переломал себе все кости, из-за чего потерял подработку в столярной мастерской, куда ходил после школы.

Дома у семьи Гальера не хватало базовых принадлежностей, а выживали они по большей части благодаря помощи соседей. Несмотря на то, что они жили в государственном здании с установленной суммой максимальной арендной платы, долги накапливались. Правительство города все настойчивее предупреждало Романо об этом, и однажды в понедельник, 27 сентября 1993 года, представители властей появились на его пороге с уведомлением о выселении. У семьи Гальера было всего несколько часов, чтобы собрать вещи и освободить помещение. Пока они собирались, нанятые администрацией грузчики сновали вверх-вниз по лестнице, освобождая комнаты от мебели. Романо не выдержал и в слезах забился в угол. Мужчина, которому тогда было уже 56 лет, с женой, тремя детьми и грузом вечных неудач на плечах не представлял, как жить дальше.

В тот же день семья погрузила несколько сумок в свой старый белый «Тальбо» – этой машине предстояло стать их домом. Романо взял за руку маленького Дарио и перешел дорогу к желтому дому напротив. Оддина и Сильвио всегда им помогали, и Романо надеялся, что они одолжат ему 3 миллиона лир (2000 долларов), чтобы он выплатил все свои долги.

Оддина с ругательствами выгнала его с порога. «A tse un bon da nient, – сказала она на местном диалекте. – Ни на что не годный ты человек. Ты не смог даже оплатить субсидированную аренду в государственном жилье. Идиот!» Затем она взглянула на Дарио, которому было лишь 3 года, и решила, что ребенок может пожить у них, пока Романо не найдет для семьи новое жилье.

Дарио в слезах перешагнул порог желтого дома. Ему было тяжело смотреть, как родители завели машину и отправились на поиски парковки, где могли бы провести ночь. Он чувствовал себя потерянным и испуганным. Оддина заметила его худобу, вероятно, связанную с вынужденной диетой семьи Гальера, в которой единственным блюдом за день был кусок хлеба, вымоченный в молоке. Она решила заработать доверие Дарио пастой болоньезе и стейком, порезанным на мелкие кусочки. Дарио уплетал еду так, будто боялся, что у него вот-вот ее отберут.

На втором этаже Дарио ждала теплая кровать с чистым постельным бельем. Джулия и Клаудия, дочери-подростки Оддины и Сильвио, окружили Дарио заботой: играли с ним, читали ему сказки на ночь. Но больше всех малыша полюбил Сильвио. Когда Дарио был рядом, вся напускная грубость Сильвио, крупного и сурового мужчины, улетучивалась. Дарио стал для Сильвио сыном, о котором тот всегда мечтал. Когда осенью выдавались теплые деньки, Сильвио с Дарио садились в белый фургон и отправлялись в зоопарк, в порт Ливорно или посмотреть на самолеты в Пизе. Дарио был счастлив в новой семье, но и о старой не забывал – родители навещали его каждый день. Кроме того, он начал ходить в детский сад.

Однако социальные службы Мирандолы каким-то образом узнали про сложившуюся ситуацию и отправили к Оддине социального работника. Приехавшая женщина предложила Оддине принять участие в программе приемных родителей и стать официальным опекуном Дарио, что позволило бы ей получать несколько сотен тысяч лир (несколько сотен долларов) в месяц. Оддина отказалась. Ей не нужны были деньги, и она не хотела принимать участие ни в каких программах. Социальная работница настаивала, но Оддина была непреклонна. Дарио был сыном ее соседей, и она была готова предоставлять ему кров и кормить его горячей едой трижды в день, пока его семья не встанет на ноги, чтобы заботиться о нем самостоятельно. Так они условились, когда взяли Дарио к себе, и нарушать договоренности Оддина не собиралась.

Тем временем семья Гальера наконец переехала из машины в нормальное жилье. Они расположились в квартире, принадлежащей церкви Финале-Эмилия. Они обратились к местному священнику, дону Джорджио Говони, известному своей помощью иммигрантам и беднякам, и он действительно нашел для семьи Галера постоянное жилье.

Осень сменилась зимой, начались рождественские праздники. Семья Гальера провела Рождество в желтом доме. Они ели за большим столом в гостиной, а Дарио разворачивал подарки под елкой. Он был в восторге от атмосферы Рождества, но к вечеру слег с высокой температурой. Следующим утром, около 9:30, кто-то постучался в двери. Гостьей оказалась социальная работница из Мирандолы, которая сообщала, что для Дарио нашли новый дом в Реджо-Эмилия, в центре, которым управляли монахини. Его ждали там уже этим утром.

Оддина и Сильвио умоляли оставить Дарио с ними. Он был счастлив в семье Пальтриньери, отлично ладил с другими детьми, а родители в таком случае могли навещать его каждый день – Дарио пережил бы это проще, чем если увезти его в далекий Реджо-Эмилия к незнакомым монахиням. Однако у работницы социальной службы было постановление суда Болоньи по делам несовершеннолетних. У них не оставалось выбора. Джулия, старшая дочь Пальтриньери, едва сдерживала слезы, собирая сумку Дарио.

Все еще страдающий от повышенной температури Дарио сел в машину к Сильвио и Джулии. Они отправились в Реджо-Эмилия, следуя за белой «Пандой» социальной работницы. По дороге они объяснили Дарио, что он пробудет там несколько дней, а затем сможет вернуться домой, пусть и знали, что это ложь. Прошло чуть больше часа, прежде чем обе машины припарковались около здания из красного кирпича: Ченаколо-Франческано, учреждение для детей из бедных семей. Монахиня открыла дверь, чтобы поприветствовать нового подопечного. Дарио изо всех сил цеплялся за шею Сильвио, и монахине пришлось приложить немало усилий, чтобы затащить его внутрь, пока он кричал и сопротивлялся. Молча, исполненные тоски и сожалений, Сильвио и Джулия отправились домой.

Узнав, что его ребенка увезли в Ченаколо-Франческано, Романо был в ярости. Он кричал, ругался и проклинал социальных работников, которые это устроили. Как одержимый он не раз ездил в Мирандолу, где угрожал всем в офисах Единых местных органов здравоохранения (ит. Azienda Unita Sanitaria Locale, AUSL), а однажды чуть ли не приковал себя к входу в знак протеста. Ничего из этого, к сожалению, не помогало. Семье Гальера оставалось лишь навещать Дарио в Реджо-Эмилия в разрешенные для визитов часы, но и это было непросто, ведь у Романо больше не было машины.

Примерно 20 дней спустя Сильвио и Оддина вместе с дочерьми отправились навестить Дарио и заметили, что мальчик выглядел отстраненным и почти не обрадовался их присутствию. Монахини и социальные работники решили, что было бы лучше, если бы семья Пальтриньери больше не навещала Дарио – думали, это убережет его психику от новых травм. Социальные службы рассматривали мальчика как долгосрочный проект. Ему нужно было жить с кем-то, кто мог бы позаботиться о нем, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы жить самостоятельно. Супругам Гальера позволили время от времени видеться с сыном.

Ближе к концу 1994 года, примерно через год после того, как Дарио забрали, в Ченаколо-Франческано прибыла молодая стажер-психолог, Валерия Донати. Ей было 26 лет. Одной из ее первых задач в AUSL было найти семью, готовую взять Дарио на воспитание. Но прежде с ним нужно было поговорить. Беседа была слишком короткой, чтобы поставить диагноз, однако у Валерии сложилось впечатление, что у Дарио имелись проблемы с эмоциональным развитием. К счастью, она знала, что с этим делать. Перед переездом в Милан Валерия получила степень в области психологии развития и образования в Падуанском университете, где специализировалась на выявлении жестокого обращения и сексуальных надругательств над несовершеннолетними.

После пары месяцев поисков доктор Донати нашла пару, которая, по ее мнению, могла справиться с таким непростым ребенком, как Дарио, – Энрико и Надия Тонини из Гонзаги, что недалеко от Мантуи. Пара на тот момент уже воспитывала двоих приемных детей. В конце весны 1995 года Дарио покинул Ченаколо и переехал в семью Тонини. Так едва ставший пятилетним ребенок обрел четвертый в своей жизни дом.

Романо снова потерял самообладание. Ему трудно было смириться с мыслью, что его сын жил в Ченаколо-Франческано, но теперь все стало еще хуже – Дарио отдавали каким-то посторонним людям. Что они собирались делать с его сыном? Кто-то хотел на нем нажиться, получая выплаты от государства? Эти вопросы мучили его, не давали покоя.